Сара рассмеялась сквозь слезы:
— Том, глупый ты человек, тебе бы на сцене выступать!
— Даже мастер Гаррик не получал бы гонорара выше моего! — Он тоже засмеялся. — Идем, моя милая девочка. Нет никакой пользы в том, чтобы тосковать, когда нам предстоит много работы, если мы хотим ночевать сегодня на берегу.
Они вернулись на берег и увидели, что Дориан и команда «Дара» уже на суше. Мансур перегружал бочки с водой в баркас. Он собирался наполнить их свежей водой из ручья, что протекал у верхнего края лагуны. Дориан и его люди строили хижины на краю леса, переплетая между собой молодые деревца. Они накрыли их молодым тростником, нарезанным у воды. Аромат зеленого сока наполнял воздух. После тяжких недель в бурном море женщины нуждались в спокойном жилище на земле, чтобы восстановить силы.
Прошло больше года с тех пор, как братья бывали в этой лагуне во время последней торговой экспедиции вдоль побережья. Хижины, сооруженные ими тогда, они перед отплытием сожгли дотла, потому что иначе их населили бы скорпионы, шершни и другие неприятные летающие и ползающие твари.
Все на мгновение встревожились, услышав несколько выстрелов на другой стороне лагуны, но Дориан быстро их успокоил:
— Я велел Мансуру добыть нам свежего мяса. Похоже, он нашел дичь.
Когда Мансур вернулся с полными бочками воды, заодно он привез и тушу молодого буйвола. Несмотря на нежный возраст, по размеру животное уже сравнялось с волом, и его вполне хватало для того, чтобы все они прокормились в течение нескольких недель, засолив и прокоптив мясо.
Потом вернулся второй баркас — Том посылал пятерых матросов в устье пролива наловить рыбы. В стоявших на палубе ведрах сверкали серебром еще живые рыбины.
Сара и Ясмини со своими слугами сразу принялись за дело, чтобы приготовить подходящий к случаю пир и отпраздновать их прибытие на место. Ужинали при свете звезд, а искры костра взлетали в небо.
Когда с едой покончили, Том послал за Батулой и Кумрахом. Те явились на берег со стоявших на якоре кораблей и сели в круг у костра, скрестив ноги на молитвенных ковриках.
— Прошу меня простить, если я проявил неуважение, — приветствовал Том двух капитанов. — Нам следовало выслушать принесенные вами новости гораздо раньше. Но поскольку нам пришлось в большой спешке покидать мыс Доброй Надежды, а потом нас постоянно трепал шторм, такой возможности просто не было.
— Все так, эфенди, — ответил Батула, старший капитан. — Но мы твои люди, и ты никогда не обращался с нами неуважительно.
Слуги подали кофе в медных котелках, Дориан и арабы закурили свои кальяны. Вода в них булькала при каждом вдохе, кальяны испускали душистый дым турецкого табака.
Первым делом они обсудили торговые успехи капитанов во время их последнего плавания вдоль побережья. Будучи арабами, они могли торговать там, куда не имели доступа христианские суда. Они добирались даже до Рога Ормуза в Красном море и до святой Медины, сияющего города пророка.
На обратном пути они разделились. Кумрах на «Деве» повернул на восток, чтобы зайти в порты империи Моголов, где шла торговля алмазами из рудников в Коллуре, и чтобы купить тюки шелковых ковров на базарах Бомбея и Дели. А Батула тем временем отправился вдоль Коромандельского побережья и нагрузил свои трюмы чаем и специями. Два корабля снова встретились в порту Тринкомали на Цейлоне. Там они прикупили гвоздики, шафрана, кофейных зерен и некоторое количество голубых сапфиров. И уже после этого вместе вернулись на мыс Доброй Надежды, чтобы встать на якорь у берега возле Хай-Уилда.
Батула на память перечислил количество всех видов товаров, уплаченную за них цену и положение дел на рынках, где они побывали.
Том и Дориан тщательно и подробно расспрашивали обо всем, а Мансур записывал рассказанное в торговую книгу их компании. Такая информация была жизненно важной для их процветания: любые перемены дел на рынках могли сулить большую прибыль или, наоборот, грозили убытками.
— Все равно самую большую прибыль дает торговля рабами, — деликатно напомнил Кумрах.
Но капитаны при этом отвели взгляды от Тома. Они знали его мнение о такой торговле: он называл ее «мерзостью в глазах Бога и людей».
Конечно, Том сразу повернулся к Кумраху:
— Единственный кусок человеческой плоти, который я могу продать, — это твоя волосатая задница, и я ее продам любому, кто будет готов заплатить пять рупий.
— Эфенди! — воскликнул Кумрах.
Его лицо превратилось в истинно трагическую маску, отразив одновременно раскаяние и оскорбленные чувства.
— Я скорее сбрею бороду и съем кусок свинины, чем продам хоть одного человека на рынке!
Том едва не напомнил ему, что работорговля как раз и была его главным занятием до того, как он поступил на службу к братьям Кортни, но тут Дориан, играя роль миротворца, мягко вмешался:
— Мне не терпится услышать вести о моем старом доме. Расскажи, что ты узнал об Омане и Маскате, о Ламу и Занзибаре.
Они быстро повернулись к Дориану, благодарные ему за то, что он отвел гнев Тома.
— Мы знали, что ты спросишь нас об этом, так что припасли эти новости напоследок. На этих землях сейчас происходят важные события, аль-Салил.
— Так расскажите нам обо всем, добрые капитаны, — потребовала Ясмини.
До этого момента она сидела за спиной мужа и помалкивала, как и следует мусульманской супруге. Но теперь она уже не могла сдерживаться, потому что они заговорили о ее родине и ее родных. Хотя они с Дорианом бежали с побережья Занзибара почти двадцать лет назад, ее мысли часто возвращались туда, а сердце тосковало о временах детства.
По правде говоря, далеко не все ее воспоминания были радостными. Ее детство и юность представляли собой дни одиночества и уединения в гареме, хотя Ясмини и родилась принцессой, дочерью султана Абд-Мухаммеда аль-Малика, калифа Маската. Но в гареме ее отца жили больше пятидесяти жен. И султан проявлял интерес только к сыновьям, никогда не беспокоясь о дочерях. Ясмини понимала, что он едва подозревает о ее существовании, она не могла припомнить, чтобы он сказал ей хоть слово, прикоснулся к ней или просто ласково посмотрел. Она, вообще-то, видела его лишь в редких торжественных случаях или когда он навещал своих женщин в гареме. Но она всегда видела его издали, дрожала и закрывала лицо в ужасе перед его великолепием и его почти божественным присутствием. И все равно она горевала и носила траур полных сорок дней и ночей, как предписано пророком, когда в африканскую глушь дошла весть о его смерти — уже после того, как она сбежала с Дорианом.
Мать Ясмини умерла, когда девочка была еще мала, и в памяти Ясмини не сохранились сколько-нибудь значимые подробности. Она знала, что именно от матери ей досталась сияющая белая прядь в густых черных волосах. Ясмини все свое детство провела в гареме на острове Ламу. Когда ее матери не стало, материнскую любовь девочке дарила Тахи, старая служанка, нянчившая ее и Дориана.
В начале своего плена Дориан, позже усыновленный ее отцом, жил в гареме. Но потом, когда он достиг возраста созревания, его забрали из гарема и подвергли обрезанию в соответствии с обычаем. Как усыновленный старший брат, Дориан защищал ее, частенько кулаками, от единокровных братьев. Ее особым мучителем был Зейн аль-Дин. Вступаясь за девочку, Дориан нажил в его лице смертельного врага; эта злоба не угасала всю их жизнь. А Ясмини до сих пор во всех подробностях помнила столкновения двух мальчиков.
Дориан и Зейн тогда уже приближались к возрасту созревания, и до их отъезда из гарема, вступления в возраст мужчин и начала военной службы оставалось недолго. В тот особенный день Ясмини играла одна на террасе старой гробницы древнего святого, что пряталась в глубине сада при гареме. Это было одно из ее тайных местечек, где она могла укрыться от юных хулиганов и играть в свои детские игры. С Ясмини находилась ее любимая обезьянка Джинни. Зейн аль-Дин и Абубакер, ее единокровные братья, нашли ее там.
Толстый, хитрый и злобный Зейн проявлял немалую храбрость, когда рядом присутствовали его подхалимы. Он вырвал у Ясмини обезьянку и забросил ее в открытую цистерну для сбора дождевой воды. Хотя Ясмини закричала во все горло и прыгнула ему на спину, колотя кулаками по голове и стараясь исцарапать, он, не обращая внимания на девочку, стал топить Джинни, толкая голову обезьянки под воду, как только та выскакивала на поверхность.
На крик Ясмини прибежал Дориан. Он с одного взгляда понял, что происходит, и тут же бросился на двух более крупных мальчиков. До того как Дориан попал в плен к арабам, старший брат Том научил его искусству бокса. Зейн и Абубакер никогда прежде не попадали под его стремительные кулаки. Абубакер сбежал, и Дориан вступил в схватку с Зейном, чей нос оказался разбитым в кровь первым же ударом, а после второго забияка полетел вниз по ступеням гробницы. Внизу он ударился о камни и сломал правую ногу. Кость срослась неправильно, и Зейн на всю жизнь остался хромым.
После, когда детство и гарем остались позади, Дориан и сам стал принцем и прославленным воином. Однако Ясмини пришлось остаться в гареме, во власти Каша, главного евнуха. Даже через много лет его чудовищная жестокость живо вспоминалась Ясмини. Пока Дориан воевал с врагами приемного отца в Аравийской пустыне, далеко на севере, она превратилась в красивую девушку. Покрыв себя славой, он наконец вернулся на Ламу, но почти забыл о приемной сестре и подруге детства.
Потом Тахи, его старая няня-служанка, пришла к нему во дворец и напомнила, что Ясмини до сих пор тоскует в гареме.
С помощью Тахи, взявшей на себя роль посредницы, Дориан организовал опасное свидание. Позже молодые люди стали любовниками, тем самым совершив двойной грех, от последствий которого даже Дориан при его высоком положении не мог их защитить. Они ведь были приемными братом и сестрой, а значит, в глазах Бога, калифа и муллы их союз являлся и блудом, и кровосмешением.
Каш узнал их тайну и вознамерился наказать Ясмини так невероятно жестоко, что она до сих пор содрогалась, думая об этом. Но Дориан успел вмешаться и спасти ее. Он убил Каша и похоронил в могиле, которую евнух приготовил для Ясмини. А потом Дориан переодел ее мальчиком и увел из гарема. И они вместе сбежали, покинув Ламу.