Сара наконец раздвинула ноги.
Собрание у костра этим вечером было тихим, полным неуверенности и тревоги. Никто из семьи не знал, что решил Дориан. Ясмини, сидя рядом с мужем, ответила на молчаливый вопрос Сары пожатием плеч.
Один лишь Том оставался подчеркнуто бодрым. Пока все ели жареную рыбу с ломтями свежего хлеба, он в очередной раз рассказал историю своего деда Френсиса Кортни и о захвате голландского галеона у мыса Агульяс почти шестьдесят лет назад. И пояснил, что Френсис спрятал трофеи в пещере в начале ручья, что впадал в лагуну, неподалеку от того места, где накануне Мансур подстрелил буйвола. Потом со смехом показал на траншеи и заросшие зеленью ямы, которые выкопали голландцы в надежде найти свои сокровища.
— Пока они тут потели и ругались, наш отец Хэл Кортни уже унес все сокровища, — сообщил он.
Однако все уже столько раз слышали эту историю, что Том никого не удивил.
В конце концов даже Том сдался, погрузился в молчание и, вместо того чтобы продолжать историю, занялся миской с рагу из мяса буйвола, которое женщины подали после рыбы.
Дориан ел мало. Перед тем как от костра принесли серебряный кофейник, он сказал Тому:
— Если ты не против, брат, я прямо сейчас поговорю с Кадемом и сообщу ему свое решение.
— Конечно, Дорри, — согласился Том. — Лучше быстрее покончить с этим делом. Леди со вчерашнего дня словно сидят на муравейнике.
Он повернулся к Батуле и крикнул:
— Скажи Кадему, что он может прийти сюда, если захочет.
Кадем быстро явился со стороны берега. Он шагал, как пустынный воин, плавно и мягко. Подойдя, он первым делом распростерся перед Дорианом.
Мансур в ожидании подался вперед. Они с Дорианом рано утром ушли из лагеря и много часов провели вдвоем в лесу. Только они знали, о чем говорили. Ясмини посмотрела на сияющее лицо сына, и ее сердце упало. «Он так молод и красив, — подумала она, — он такой умный, сильный… Конечно, его влекут приключения. Но о сражениях он знает только из романтических баллад бардов. Он мечтает о славе, власти и троне. Ведь в зависимости от решения Дориана вполне может оказаться, что в будущем он сам сядет на Слоновий трон…»
Она набросила на лицо вуаль, чтобы скрыть страх.
«Мой сын просто не понимает, сколько боли и страданий принесет ему корона… Он ничего не знает об отравленных напитках и кинжалах ассасинов. Он не понимает, что калифат — это куда более суровое рабство, чем простые цепи на галерных рабах или на тех, кто трудится на медных рудниках в Мономатапе…»
Ее мысли оборвались, когда Кадем приветствовал Дориана.
— Да благословит тебя пророк, государь, и дарует тебе мир и покой. Возможно, Господь благословил наши намерения?
— Рано называть меня государем, Кадем аль-Джурф, — предостерег его Дориан. — Лучше подожди, пока я не скажу, что решил.
— Решение уже принято за тебя пророком и святым муллой аль-Алламой. Он умер на девяносто девятом году своей жизни в мечети на острове Ламу, восхваляя Господа до последнего вздоха.
— Я не знал, что он умер, — с грустью произнес Дориан. — Хотя, по правде говоря, в таком почтенном возрасте иного и быть не могло. Он воистину был святым человеком. Я хорошо его знал. Он присутствовал при моем обрезании. Он был моим мудрым наставником и вторым отцом.
— И в последние дни своей жизни он думал о тебе и сделал предсказание.
Дориан склонил голову:
— Можешь повторить слова святого муллы.
Кадем обладал даром слова. Зазвучал его голос, сильный и приятный:
— «Сирота из моря, тот, кто завоевал трон для своего отца, сядет на него, когда его отец уйдет, и будет носить корону из красного золота». — Кадем развел руками. — Повелитель, сирота из пророчества не может быть кем-то, кроме тебя. Потому что на тебе уже корона красного золота и ты победил в том сражении, которое принесло Слоновий трон твоему приемному отцу калифу Абд-Мухаммеду аль-Малику.
После его торжественной речи наступило долгое молчание. Кадем продолжал стоять, раскинув руки, как сам пророк.
Наконец Дориан заговорил:
— Я услышал твои мольбы, и я сообщу тебе свое решение, чтобы ты передал его шейхам Омана. Но сначала я должен пояснить, как я к нему пришел.
Дориан положил руку на плечо Мансура:
— Это мой сын, мой единственный сын. Мое решение серьезно касается и его. Мы с ним обсудили это во всех подробностях. Его горячее молодое сердце рвется к смелым замыслам, как и мое в таком же возрасте. Он побуждал меня принять предложение шейхов.
— Твой сын мудр не по годам, — заметил Кадем. — Если будет угодно Аллаху, твой сын станет править в Маскате после тебя.
— Аллах акбар! — одновременно воскликнули Батула и Кумрах.
— Если будет угодно Аллаху! — воскликнул по-арабски Мансур, сияя радостью.
Дориан вскинул правую руку, и все умолкли.
— Но есть и еще кое-кто, кого глубоко затрагивает мое решение. — Он взял Ясмини за руку. — Принцесса Ясмини была моей подругой и моей женой все эти годы, с самого детства по сей день. Я давно дал ей клятву, клятву на крови… — Он повернулся к жене. — Ты помнишь, в чем я клялся тебе, когда ты выходила за меня?
— Помню, мой муж и повелитель, — негромко откликнулась Ясмини. — Но я думала, что ты сам давно забыл.
— Я поклялся тебе в двух вещах. Первое: несмотря на то что закон и пророки это допускают, я не возьму никакой другой жены, кроме тебя. Я сдержал эту клятву.
Ясмини не могла вымолвить ни слова и просто кивнула. От этого движения слеза, дрожавшая на ее длинных ресницах, сорвалась и упала на прикрывавший грудь женщины шелк, оставив влажное пятно.
— Второе: я поклялся в тот день, что не причиню тебе боли, если в моих силах будет ее предотвратить.
Ясмини снова кивнула.
— Так пусть все присутствующие знают, что если я приму предложение шейхов взойти на Слоновий трон, то это причинит принцессе Ясмини боль куда более острую, чем боль от самой смерти.
Молчание стало глубже, оно висело в ночи как обещание грозы. Дориан встал и развел руками:
— Вот мой ответ. И пусть Господь услышит мои слова. Пусть святые пророки ислама станут свидетелями моей клятвы.
Тома ошеломила перемена, происшедшая с его младшим братом. Он сейчас выглядел воистину королем. Но следующие слова Дориана разрушили эту иллюзию.
— Скажите им, что моя любовь и восхищение по-прежнему с ними, как во время битвы за Маскат и каждый день с тех пор. Но вопреки этому ноша, которую они хотят возложить на меня, слишком тяжела для моего сердца и моих плеч. Они должны найти другого для Слоновьего трона. А я не могу принять калифат и при этом сдержать клятву, данную принцессе Ясмини.
Мансур невольно вскрикнул от разочарования. Он вскочил и убежал в темноту. Том тоже вскочил, собираясь погнаться за ним, но Дориан покачал головой:
— Пусть идет, брат. Его разочарование слишком сильно, но оно пройдет.
Он снова сел и с улыбкой повернулся к Ясмини. На ее прекрасном лице светились восхищение и обожание.
— Я сдержал обе клятвы, данные тебе, — сказал Дориан.
— Ты мой господин! — прошептала она в ответ. — Ты — само мое сердце!
Кадем поднялся, на его лице ничего не отражалось. Он низко поклонился Дориану.
— Как прикажет мой принц, — негромко согласился он. — Но я бы предпочел называть тебя государем. Мне грустно, но ничего не поделаешь. Решает Господь.
Он повернулся и быстро ушел в противоположную сторону относительно направления, избранного Мансуром.
Пришло время вечерних молитв, и человек, называвший себя Кадемом аль-Джурфом, совершил ритуальное омовение в соленой воде лагуны. Омывшись, он поднялся на скалы над океаном. Расстелив молитвенный коврик, он прочитал первую молитву и совершил первый земной поклон.
Но на этот раз ни поклонение Богу, ни подчинение Его воле не смогли успокоить кипевший в нем гнев. Ему понадобилось все самообладание и вся преданность, чтобы завершить молитвы, не позволяя неуправляемым эмоциям запятнать их. Закончив, он сложил маленький костер из собранного по пути на холм плавника. Когда огонь ярко разгорелся, Кадем сел перед ним на коврик, скрестив ноги, и стал смотреть на огонь.
Слегка раскачиваясь, словно он ехал по пустыне на верблюде, он прочитал двенадцать ритмичных сур из Корана и стал ждать, когда зазвучат голоса. Они говорили с ним с юности, со дня обрезания. И всегда являлись после молитвы или поста. Он знал, что это голоса Божьих ангелов и пророков. Первым заговорил тот, кого Кадем страшился больше всего:
— Ты не выполнил свою задачу.
Он узнал голос Гавриила, карающего архангела, и вздрогнул от его обвинения.
— Высочайший из высоких, аль-Салил не клюнул на наживку, так хорошо подготовленную для него, — пробормотал он.
— Слушай меня, Кадем ибн Абубакер! — сказал ангел. — Лишь твоя самонадеянность привела тебя к неудаче. Ты был слишком уверен в своих силах.
Ангел назвал его настоящим именем: Кадем был сыном паши Абубакера, генерала, которого Дориан убил в сражении на берегах реки Лунга двадцать лет назад.
Паша Абубакер был единокровным братом и преданным слугой Зейна аль-Дина, калифа Омана. Они выросли вместе в гареме на острове Ламу, и именно тогда их судьбы впервые переплелись с судьбами Дориана и Ясмини.
Много позже, во дворце Маската, когда умер их царственный отец, а Зейн аль-Дин стал калифом, он назначил Абубакера главнокомандующим и пашой на службе калифата. Потом он отправил Абубакера с целой армией в Африку, чтобы поймать Дориана и Ясмини, беглую пару, виновную в кровосмешении.
Абубакер во главе кавалерийского эскадрона догнал их, когда они пытались спуститься по реке Лунга и добраться до открытого моря на маленьком суденышке Тома, «Ласточке». Абубакер напал на них, когда они застряли на отмели в устье реки. Битва получилась яростной и кровавой, всадники Абубакера ринулись на отмель. Но судно оказалось вооружено пушкой, и Дориан сделал выстрел картечью, который снес голову паши Абубакера и привел в смятение его отряд.