— Ты в порядке? — шепнула она. — Тебе что-то нужно?
— Спи, малышка, — прошептал он в ответ. — Просто твой друг и преданный поклонник требует, чтобы я подержал его в руках.
Он поднялся с постели.
— Тогда передай этому другу мое почтение и преданность, — с легкой улыбкой прошептала Ясмини.
Дориан сонно хихикнул и чмокнул жену в лоб, прежде чем пойти к двери. Ночным горшком он пользовался только в крайних случаях. Приседать над ним — это выглядело как-то слишком по-женски.
Дориан вышел через заднюю дверь; выгребная яма находилась в пятидесяти ярдах от их хижины, скрытая деревьями. Песок под его босыми ногами был холодным, ночной воздух тих и ароматен, пахло лесными цветами и океаном.
Облегчившись, Дориан пошел обратно. Но остановился, не дойдя до задней двери хижины. Красота ночи, ослепительное сияние звезд заворожили его. Он смотрел в небо, ощущая, как глубокий покой наполняет его.
До этого момента его терзали сомнения. Был ли его отказ вернуться в Маскат эгоистичным и нечестным по отношению к Мансуру? Не предал ли он свой долг, отказавшись от народа Омана, страдавшего под бесчеловечной властью Зейна аль-Дина? В глубине души Дориан знал, что именно Зейн убил их отца. И не требовали ли людской и Божеский законы возмездия за столь страшное преступление?
Но все эти сомнения угасли теперь, когда он стоял под звездами. И хотя ночь дышала холодом, а он был наг, как новорожденный, его тело еще хранило тепло рук той единственной женщины, которую он любил. Дориан удовлетворенно вздохнул. «Если я и согрешил, то лишь по оплошности. Мой первый долг — жизнь, а не смерть, а Ясмини нуждается во мне так же, как и другие, если не больше».
Он направился к хижине — и в это мгновение услышал крик Ясмини. В этом крике смешались ужас и смертельная агония…
Когда Дориан вышел из хижины, Ясмини села и содрогнулась. Ночь выдалась холодной, намного холоднее, чем ей следовало быть. Ясмини гадала, естественный ли это холод, или холод зла. Возможно, над ними парили некие гибельные духи. Она безоговорочно верила в другой мир, частично совпадающий с их собственным, в мир, где обитали ангелы, джинны и шайтаны. Она снова вздрогнула, на этот раз больше от страха, чем от холода. Большим и указательным пальцем Ясмини начертила в воздухе знак, отводящий дурной глаз. Потом встала с тюфяка и прибавила огня в лампе, чтобы Дориану было светлее, когда он пойдет назад.
Подойдя к ширме, на которой висело длинное одеяние Дориана, она набросила его на свое нагое тело. Снова сев на тюфяк, накрутила на голову тюрбан. Он уже высох, но от него все еще пахло волосами Дориана. Ясмини поднесла полу одежды к носу и вдохнула запах пота, исходивший от ткани. Она вдохнула его с наслаждением, и он принес ей успокоение, отогнав тяжелые предчувствия. Осталась лишь легкая неуверенность.
— Где же Дорри? — прошептала Ясмини. — Он не должен уходить так надолго.
Она уже собиралась позвать его сквозь тростниковую стену, когда услышала рядом тихий звук.
Ясмини повернулась и увидела перед собой высокую фигуру в черном; такой же черный шарф закрывал лицо незнакомца. Фигура выглядела как некое воплощение зла, как джинн или шайтан, но не как человек. Видимо, это существо вошло через другую дверь, и его жуткое присутствие словно наполнило всю комнату удушающими, въедливыми эманациями чистого зла. В правой руке у него поблескивал длинный изогнутый клинок, отражавший тусклый свет лампы.
Ясмини закричала изо всех сил и попыталась встать, но существо прыгнуло к ней, и Ясмини даже не успела увидеть нож, потому что тот двигался слишком быстро для взгляда. Она лишь ощутила, как острое лезвие вонзилось в нее, и ее нежная плоть не сумела оказать ему сопротивления. Только жгучая боль возникла глубоко в груди.
Ассасин стоял над ней, а Ясмини вдруг лишилась сил и обмякла. Он не сделал попытки выдернуть длинное лезвие. Вместо того он изогнул запястье и напряг его, и лезвие повернулось вверх внутри тела Ясмини. И тогда он потянул нож, расширяя рану, рассекая мышцы, вены и артерии. Когда лезвие наконец вышло наружу, Ясмини упала на спину на тюфяк. Темная фигура завертела головой по сторонам, ища мужчину, которому следовало находиться рядом, но не увидела его. Он понял, что его жертва — женщина, лишь тогда, когда она закричала, но к тому моменту было уже слишком поздно.
Он нагнулся и сбросил тюрбан с головы Ясмини. И внимательно всмотрелся в ее прекрасные черты; лицо женщины, бледное и неподвижное в свете лампы, казалось вырезанным из слоновой кости.
— Да славится имя Бога… лишь половина дела сделана, — прошептал он. — Я убил распутную лисицу, но упустил лиса.
Он повернулся и быстро направился к той двери, через которую проник в хижину. В этот момент нагой Дориан ворвался в комнату позади него.
— Стража! — закричал Дориан. — На помощь! Сюда! Ко мне!
Кадем ибн Абубакер узнал этот голос и мгновенно развернулся. Это был тот, кого он искал, тот самый мужчина, а не женщина в его одежде. Он прыгнул на Дориана, и тот не успел отреагировать по-настоящему, лишь выбросил вперед правую руку, чтобы отклонить удар. Лезвие разрезало его руку от плеча до локтя. Хлынула кровь, темная в свете лампы, и Дориан снова закричал, а потом упал на колени. Руки бессильно упали, Дориан с отчаянием посмотрел на человека, убивавшего его.
Кадем знал, что его жертва вдвое старше его, и понимал, что именно годы замедлили его реакцию и что теперь Дориан беспомощен. Кадем увидел шанс покончить с ним быстро и нетерпеливо прыгнул вперед. Но ему не следовало забывать о боевой репутации аль-Салила. Когда он наклонился, намереваясь на этот раз ударить прямо в сердце, две стальные руки взметнулись вверх, как атакующие гадюки. И Кадем обнаружил, что его собственная рука, державшая нож, оказалась в классическом захвате.
Дориан вскочил, разбрызгивая кровь из раненой руки, и они закружились на месте. Кадем намеревался разорвать захват, чтобы ударить еще раз. Дориан не менее решительно старался удержать его, одновременно зовя на помощь.
— Том! — пронзительно кричал он. — Ко мне! Ко мне!
Кадем зацепил ногой ногу Дориана и навалился на него, рассчитывая свалить на пол, но Дориан плавно перенес вес на другую ногу, выворачивая державшую нож руку и заставляя натянуться связки и сухожилия. Кадем захрипел от боли и отступил назад под невыносимым давлением. Дориан продолжал напирать.
— Том! — кричал он. — Том, бога ради!
Кадем, пятясь, слегка ослабил давление на свое запястье. Это дало ему достаточно пространства для того, чтобы двинуть вперед бедро и бросить через него Дориана. Он вырвался из захвата, и Дориан полетел через хижину. Кадем ринулся на него, как хорек на кролика, и Дориан только и сумел, что снова схватить руку с ножом, когда падал на спину. Опять они оказались грудь к груди, но теперь Кадем очутился сверху, и разница в их возрасте и военной тренировке начала сказываться. Кадем безжалостно напирал, продвигая изогнутое лезвие к груди Дориана. Лицо ассасина по-прежнему скрывал черный головной шарф. И лишь глаза сверкали над складками ткани, всего в нескольких дюймах от глаз Дориана.
— Ради памяти моего отца, — прохрипел Кадем. От усилий он дышал тяжело. — Я исполняю свой долг.
Всем весом своего тела Кадем давил на свою руку с ножом. Дориан уже не мог сдерживать его. Его собственная рука медленно поддавалась. Острие ножа кольнуло голую кожу его груди и скользнуло сквозь нее, все глубже, глубже… до самой рукоятки.
— Правосудие свершилось! — торжествующе закричал Кадем.
Но крик не успел затихнуть в горле Кадема, как в дверь за его спиной ворвался Том, яростный и могучий, как черногривый лев.
Он все понял с одного взгляда и замахнулся тяжелым пистолетом, который держал в руке; выстрелить он побоялся из страха ранить брата. Стальное дуло обрушилось на затылок Кадема. И тот, не издав более ни звука, рухнул на Дориана.
Когда Том наклонился, чтобы сбросить араба с неподвижного тела брата, в хижину вбежал Мансур:
— Бога ради, что тут случилось?
— Эта свинья напала на Дорри.
Мансур помог Тому посадить Дориана:
— Отец, ты ранен?
Тут оба увидели страшную рану на его обнаженной груди и в ужасе уставились на нее.
— Ясси!.. — выдохнул Дориан. — Займитесь ею…
Том и Мансур повернулись к маленькой фигурке, съежившейся на тюфяке. Они до сих пор даже не замечали ее.
— Ясси в порядке, Дорри. Она спит, — сказал Том.
— Нет, Том, она смертельно ранена…
Дориан попытался оттолкнуть державшие его руки:
— Помогите мне. Я должен позаботиться о ней.
— Я позабочусь о маме. — Мансур вскочил и подбежал к тюфяку. — Матушка! — воскликнул он и попытался поднять ее.
И тут же отшатнулся, глядя на свои руки, покрытые кровью Ясмини.
Дориан пополз по полу, забрался на тюфяк и поднял Ясмини на руки. Ее голова безжизненно качнулась.
— Ясси, прошу, не покидай меня! — Глаза Дориана наполнились слезами отчаяния. — Не уходи, любимая!
Но его мольбы были напрасны: нежный дух Ясмини уже спешил прочь по неземной дороге.
Сару разбудил отчаянный шум. Она поспешила к Тому. Быстрый осмотр дал ей понять, что сердце Ясмини остановилось, никакая помощь ей уже не нужна. Сдержав горе, она занялась Дорианом, который был еще жив, хотя и еле-еле.
По краткому приказу Тома Батула и Кумрах вытащили Кадема из хижины. Веревками из сыромятной кожи они связали ему руки за спиной, обмотав локти и запястья. Потом подтянули к запястьям лодыжки и все связали вместе. Спина Кадема болезненно выгнулась назад. Они надели ему на шею стальной ошейник рабов и приковали преступника к дереву в центре лагеря.
Как только весть о чудовищном злодеянии ассасина разлетелась по лагерю, женщины столпились вокруг него, проклиная убийцу и плюясь в гневе и отвращении: все они любили Ясмини.
— Следи за ним как следует. Не позволяй женщинам убить его, пока я не прикажу, — мрачно сказал Том Батуле. — Ты отвечаешь за эту грязную свинью. Жизнью отвечаешь!