— Шайтана трудно убить, — ответил Батула.
Они втроем сели на корточки напротив Кадема и наблюдали за его муками. И хотя зрелище было ужасным, ни один из них не испытал ни малейшего сострадания.
— Ну вот, — сказал наконец Кумрах. — Первые судороги прошли.
Он оказался прав. Спина Кадема расслабилась, и хотя он продолжал сотрясаться в конвульсиях, они становились все слабее.
— Все, прошло, — сказал Мансур.
— Нет, господин. Если Бог справедлив, муравей ужалит еще раз, — негромко возразил Батула. — Не так быстро все кончится.
Как он сказал, так и случилось: крошечное насекомое атаковало снова.
На этот раз язык Кадема оказался между зубами, когда они резко сомкнулись. Кадем прокусил его, и по его подбородку потекла кровь. Кадем дергался и изгибался, натягивая цепи. Его кишечник внезапно опорожнился, и даже у Мансура жажда мести ослабела. Темные тучи ненависти и горя раздвинулись, из-за них проглянул инстинкт человечности.
— Довольно, Батула. Кончай с этим. Пусти воду, смой муравья.
Батула вытащил затычку из трубки и набрал в рот воды. Сквозь пустой тростниковый стебель он пустил струю воды в ухо Кадема, этот поток подхватил красное тельце муравья, и он вместе с водой выскользнул наружу.
Медленно, постепенно измученное тело Кадема расслабилось, он бессильно повис в путах. Дышал он быстро, поверхностно, и каждые несколько минут испускал то ли хрип, то ли стон.
А трое мужчин снова сидели на корточках полукругом перед убийцей и внимательно наблюдали за ним. Потом, когда лучи солнца уже упали на вершины деревьев леса, Кадем еще раз застонал. Он открыл глаза, и его взгляд медленно нашел Мансура.
— Батула, дай ему воды, — приказал Мансур.
Рот Кадема был черен от крови. Прокушенный язык висел между губами, как кусок испорченных потрохов. Батула поднес ему кожаную флягу с водой, и Кадем принялся пить, захлебываясь и кашляя. Один раз его вырвало, но потом он снова присосался к воде.
Мансур дал ему отдохнуть до заката, потом велел Батуле снова его напоить. Теперь к Кадему вернулось немного сил; он следил за движениями мужчин. Мансур велел Батуле и Кумраху слегка ослабить путы, чтобы восстановилось кровообращение и не началась прежде времени гангрена.
Боль, которой сопровождалось движение крови, наверняка была сильной, но Кадем вынес ее стоически. Через некоторое время путы снова затянули.
Мансур встал напротив Кадема.
— Ты прекрасно знаешь, что я — сын принцессы Ясмини, которую ты убил, — сказал он. — И в глазах Бога и людей я вправе мстить. Твоя жизнь принадлежит мне.
Кадем бешено уставился на него.
— Если ты не ответишь, я велю Батуле сунуть муравья в твое здоровое ухо.
Кадем моргнул, но его лицо осталось бесстрастным.
— Отвечай! — потребовал Мансур. — Кто ты таков? Кто послал тебя в наш дом?
Распухший язык Кадема заполнил весь его рот, так что ответ прозвучал невнятно и едва различимо:
— Я истинный последователь пророка. Меня послал Господь, чтобы исполнить Его Божественную волю.
— Ответ тот же самый, но не тот, которого я жду, — сказал Мансур. — Батула, выбери другое насекомое. Кумрах, сунь ему в ухо другой стебель.
Когда они выполнили его приказ, Мансур сказал Кадему:
— На этот раз боль может тебя убить. Ты готов к смерти?
— Мученики благословенны, — ответил Кадем. — Я всем сердцем желаю встретиться в раю с Аллахом.
Мансур отвел Батулу в сторону.
— Он не сдастся, — предположил он.
Батула явно сомневался. И ответил неуверенно:
— Господин, но другого способа нет.
— Думаю, есть. — Мансур повернулся к Кумраху. — Нам не понадобится тростник. Останьтесь все с ним. Я скоро вернусь.
Он сел в лодку и отправился вниз по течению. К тому времени, когда он добрался до лагеря, уже почти стемнело, но полная луна поднималась на западе, проливая волшебный золотистый свет на верхушки деревьев.
— Даже луна спешит помочь нашему предприятию, — пробормотал Мансур, сходя на берег под лагерем.
Он увидел, что сквозь плетеные стены отцовской хижины сочится свет, и поспешил туда.
Его дядя Том и тетя Сара сидели у тюфяка, на котором лежал Дориан. Мансур опустился перед отцом на колени и поцеловал его в лоб. Дориан слегка пошевелился, но глаз не открыл.
Мансур наклонился поближе к Тому и тихо прошептал:
— Дядя, убийца не сдается. Мне нужна твоя помощь.
Том встал и кивком предложил Мансуру выйти вместе с ним за дверь. Мансур быстро объяснил, что ему нужно, и в конце просто добавил:
— Это нечто такое, что я должен сделать сам, вот только ислам это запрещает.
— Понимаю, — кивнул Том и посмотрел на луну. — Она нам кстати. Я видел в лесу неподалеку одно место, где они кормятся по ночам, выкапывают клубни белого арума. Скажи своей тете Саре, куда я пошел, чтобы она не беспокоилась. Я не задержусь надолго.
Том отправился в оружейную хижину, где выбрал для себя двуствольный немецкий мушкет. Он зарядил его крупной картечью, пригодной для охоты на львов. Потом проверил кремень, убедился, что нож висит на поясе, и слегка вытянул клинок из ножен.
Выбрав десяток людей, он велел им ждать его зова, но из лагеря вышел один: тишина и осторожность являлись необходимыми условиями успеха. Переходя вброд ручей, Том на ходу наклонился и захватил горсть черного ила, чтобы вымазать лицо: его светлая кожа просто сияла в лунном свете, а его цель была скрытной и хитрой. Хотя Том затеял охоту на огромное животное, оно вело ночной образ жизни, поэтому лишь немногие люди его видели.
Том шел по дальнему берегу ручья почти милю. Приблизившись к болоту, где росли белые арумы, он замедлил шаг. Теперь он то и дело останавливался, чтобы внимательно прислушаться. На краю болота он присел на корточки, положив большое ружье на колени. Том терпеливо ждал, не шевелясь, даже не отгоняя москитов, которые тоненько жужжали вокруг его головы. Луна поднялась выше, и ее свет стал ярче, а тени, что отбрасывали деревья и кусты, обрисовались резче.
Вдруг совсем близко послышались хрюканье и повизгивание, и сердце Тома забилось быстрее. Он ждал, застыв, как сухой пень, но снова наступила тишина. Потом до Тома донеслось чавканье грязи под копытами, снова хрюканье; он слышал, как клыки вгрызались во влажную землю…
Том чуть продвинулся вперед, в сторону шума. Но шум прекратился так же внезапно, как начался, и Том застыл на месте. Он знал, что это обычное поведение речных кистеухих свиней. При любом звуке они замирали и прислушивались, опасаясь хищников. И хотя Том стоял на одной ноге, он застыл в этой позе, подобно некоей неуклюжей статуе.
Но вот свиньи опять захрюкали и принялись за еду.
Том с облегчением опустил ногу — мышцы бедра уже горели от напряжения — и опять осторожно двинулся вперед. Тут он увидел свою цель прямо перед собой: свиней было несколько дюжин — темные горбатые самки с поросятами рылись в грязи. Но ни одно животное не обладало достаточно крупным размером, чтобы оказаться зрелым кабаном.
Том с предельной осторожностью подобрался к бугорку более твердой земли на краю болота и остановился там, присев на корточки и выжидая, пока из леса выйдут кабаны. На луну набежало облачко; и тут, в полной темноте, Том ощутил движение рядом с собой. Он повернулся в ту сторону, сосредоточенно вгляделся во мрак — и смутно различил нечто массивное, причем настолько близко, что Том мог прикоснуться к существу дулом мушкета. Он потихоньку поднес приклад к плечу, но не осмелился взвести курок. Животное находилось слишком близко и могло услышать щелчок. Том всматривался во тьму, не уверенный, действительно ли это был кабан, или ему просто почудилось. Потом облако убежало, и снова взорвался лунный свет.
Прямо перед Томом маячил гигантский кабан. Вдоль его спины, похожей на гору, дыбилась грива жесткой щетины, растрепанной и черной. Его челюсти были вооружены изогнутыми клыками, достаточно острыми, чтобы распороть живот человека или разорвать бедренную артерию в его паху, отчего человек умер бы за несколько минут.
Том и кабан одновременно увидели друг друга. Том взвел курки мушкета, а кабан пронзительно взвизгнул и бросился на человека. Первый выстрел Тома угодил кабану в грудь, и крупная свинцовая картечь вонзилась в плоть и кости животного. Кабан пошатнулся и упал на передние ноги, но тут же, в одно мгновение, снова вскочил и кинулся на Тома. Том выстрелил из второго ствола, потом ударил разряженным мушкетом по морде свиньи и отпрыгнул в сторону. Один клык зацепил его куртку и разрезал ее, как бритва, но тела не задел. Мощное плечо зверя скользящим ударом задело Тома, и этого оказалось достаточно, чтобы Том покатился в грязь.
Том поднялся на ноги, сжимая в правой руке нож, готовый встретить следующую атаку. Вокруг с шумом метались темные тела, испуганно визжавшие: свиньи удирали в лес.
Едва они умчались, почти мгновенно наступила полная тишина. Потом до Тома донесся куда более тихий звук: тяжелое дыхание и сопение, кабан конвульсивно дергал задними ногами в тростнике. Том осторожно двинулся на шум — и обнаружил лежавшего в грязи кабана, испускавшего дух.
Том побежал обратно в лагерь. Он нашел мужчин там, где он их оставил: они ожидали зова. Никто из этих десятерых не являлся мусульманином, так что религия не запрещала им прикасаться к свинье. Том повел их к болоту, и они подвесили огромную вонючую тушу на крепкий шест. Понадобились все десять человек, чтобы дотащить кабана по берегу реки к тому месту, где Кадем оставался по-прежнему привязанным к дереву и рядом с ним ждали Мансур, Батула и Кумрах.
К тому времени уже забрезжил рассвет, и Кадем уставился на свиную тушу, которую бросили перед ним. Он промолчал, но на его лице отчетливо читались ужас и отвращение.
Принесшие кабана мужчины прихватили с собой и лопаты. Мансур тут же велел им приниматься за дело и выкопать яму рядом с тушей. Никто не заговаривал с Кадемом, люди даже не смотрели в его сторону, работая.
Однако волнение Кадема все нарастало. Он опять потел и дрожал, но на этот раз не от потрясения и боли, как при укусе муравья. Он начал понимать, какую судьбу приготовил ему Мансур.