— Значит, решено, — сказал за всех Том. — Когда доберемся до Нативити-Бей, обсудим все еще раз.
— Когда мы сможем отплыть? — тут же спросила Сара. — Назови день!
— Корабли почти готовы, и мы тоже. Через десять дней. После Страстной пятницы, — предложил Том. — Благоприятный день.
Сара написала письмо Джиму. Оно состояло из двенадцати страниц плотного пергамента, заполненных ее мелким изящным почерком. Письмо Сара зашила в плотную парусину и покрасила пакет в небесно-голубой цвет корабельной краской, а потом запечатала горячей смолой. Имя адресата она написала белой краской заглавными буквами: «ДЖЕЙМСУ АРЧИБАЛЬДУ КОРТНИ, эсквайру». Потом она отнесла письмо на вершину холма и сама спрятала в щель под почтовым камнем. А на камне соорудила высокую пирамидку из камней, чтобы Джим, когда появится здесь, сразу понял, что его ждет письмо.
Мансур, охотясь в глубине долины, убил еще пять буйволов. Женщины засолили, замариновали и высушили мясо и еще приготовили пряные колбаски на дорогу. Мансур следил за командой, когда матросы наполняли свежей водой бочки на обоих кораблях. Когда все оказалось готово, Том и капитаны-арабы на веслах обошли корабли, чтобы проверить их осадку. Оба судна, хотя и тяжело нагруженные, сидели на воде отлично. И выглядели на удивление элегантно в новой окраске.
Кадему, в цепях и под надежной охраной, позволяли каждый день на несколько часов выходить на палубу. Том и Дориан по очереди допрашивали его. Видя тень сухой свиной шкуры на палубе, Кадем отвечал на их вопросы если не охотно, то по крайней мере с некими признаками уважения. Однако в его глазах все так же светилось приводящее в замешательство выражение. Хотя Том и Дориан задавали одни и те же вопросы в самой разной форме, ответы Кадема звучали одинаково, он избегал расставленных для него ловушек. Он, без сомнения, прекрасно знал, какая судьба может ожидать его. Закон позволял Дориану и Мансуру проявлять милосердие по собственному усмотрению, и, когда Кадем смотрел на них, он видел в их глазах смерть и надеяться мог лишь на то, что, когда придет время, они даруют ему быструю и достойную казнь, без ужасов расчленения или кощунства вроде свиной шкуры.
За долгие недели заключения на нижней палубе жизнь Кадема вошла в определенный ритм. Трое матросов-арабов по очереди охраняли его ночью, сменами по четыре часа. Их тщательно выбрал сам Батула, и поначалу они внимательно относились к своим обязанностям. Хотя сами они помалкивали, но передавали Батуле все сказанное Кадемом, вплоть до самых незначительных замечаний. Однако ночи тянулись долго, а вахты навевали скуку, и сидеть без сна становилось трудно. А Кадема обучали самые известные муллы королевского дома Омана, тренируя его в диалектике и религиозных дебатах. И то, что он в темноте нашептывал своим стражам, пока остальная часть команды оставалась на берегу или спала на верхней палубе, звучало привлекательно для религиозных молодых людей. Истины, которые изрекал Кадем, казались слишком живыми и пронзительными, чтобы докладывать о них Батуле. Стражи не могли не слышать Кадема, и поначалу они просто с благоговением прислушивались к его словам, когда он говорил об истине и красоте пути веры. А потом, сами того не замечая, начали откликаться на его шепот. По огню в его глазах они решили, что Кадем — святой человек. И в пылу собственной веры, воспринимая логику слов Кадема как неопровержимую, изо дня в день проникались нужным ему убеждением. И постепенно полностью подпали под влияние Кадема ибн Абубакера.
Тем временем волнение перед скорым отплытием охватило всех остальных. Последние вещи и товары вынесли из хижин на краю леса и переправили на корабли. В Страстную пятницу Том и Мансур бросили факелы в опустевшие домишки. Сухой тростник вспыхнул мгновенно. А ранним утром следующего дня корабли снялись с якорей; света едва хватало, чтобы Том мог провести суда по узкому проливу. Ветер ровно дул со стороны берега, и Том легко вывел их маленькую флотилию мимо утесов в открытое море.
Шла уже середина дня, и земля превратилась в невысокую голубую полосу на западном горизонте, когда один из матросов в сильнейшем волнении выбежал по трапу с нижней палубы. Том и Дориан находились на шканцах; Дориан сидел в шезлонге, который Том соорудил специально для него.
Сначала ни один из них не понял, что именно отчаянно кричит матрос.
— Кадем! — только и разобрал Том.
Он промчался по трапу на нижнюю палубу. Кадем находился все в той же надежной деревянной клетке, что построили для него плотники; он спал, съежившись на соломенном тюфяке. Цепи все так же тянулись от него к железным кольцам, ввинченным в палубу…
Том схватил угол тонкого одеяла, закрывавшего пленника с головы до ног, сдернул его… и пнул ногой чучело, лежавшее под покрывалом. Оно было ловко сшито из двух набитых паклей мешков, перевязанных кусками старой веревки так, что создавало впечатление человеческого тела под одеялом.
Корабль тут же обыскали от кормы до носа; Том с Дорианом с мечами в руках сами проверили каждую щель, тыкая клинками в каждый угол и в каждый зазор.
— Еще три человека пропали, — сгорая от стыда, доложил Батула.
— Кто именно? — резко спросил Дориан.
Батула замялся, но все же заставил себя ответить.
— Рашид, Пинна и Хаббан, — хрипло ответил он. — Те самые, которых я поставил его охранять.
Том повернул корабль, чтобы сблизиться с «Местью». Через переговорную трубу он позвал Мансура. Оба корабля развернулись в обратную сторону, к входу в лагуну. Однако ветер не позволил им войти в нее так же просто, как они вышли: теперь он дул им навстречу. День за днем они то подходили к узкому проливу, то отступали от него. Дважды едва не налетели на рифы, когда Том в отчаянии пытался прорваться в лагуну.
Миновало шесть дней после их выхода в море, когда они наконец снова бросили якоря на берегу лагуны. Со дня их отплытия непрерывно шли дожди, и когда они сошли на берег — не нашли никаких следов беглецов: все смыла вода.
— Они могли пойти только в одном направлении. — Том показал на долину. — Правда, они нас обогнали почти на девять дней… Если мы хотим их поймать, нужно выходить немедленно.
Он приказал Батуле и Кумраху проверить ящики с оружием и припасами. Они вернулись на берег с виноватым видом и сообщили, что пропали четыре мушкета и столько же абордажных сабель, мешочки с пулями и пороховницы. Тому очень хотелось высказать капитанам все, что он подумал, однако ему с трудом удалось удержаться — они и так уже достаточно пострадали.
Дориан яростно спорил с Томом, приказавшим ему остаться и охранять корабли, и с Сарой, поддерживавшей мужа. В конце концов Саре удалось убедить Дориана, что он еще недостаточно силен для такого похода, им ведь придется делать долгие переходы и, возможно, сражаться. Том взял с собой десяток своих лучших людей, умевших обращаться и с саблями, и с мушкетами, и с пистолетами.
Через час после того, как они шагнули на берег, все уже было готово. Том поцеловал Сару, и они отправились с берега вглубь суши. Том и Мансур шагали впереди цепочки вооруженных мужчин.
— Хотелось бы мне иметь здесь малыша Бакката, — пробормотал Том. — Он бы отыскал их след, даже если бы они отрастили крылья и летели в десяти футах над землей.
— Ты и сам известный охотник на слонов, дядя Том, — возразил Мансур. — Я об этом слышу с самого детства.
— Да ведь это было не год-другой назад, — грустно улыбнулся Том. — И ты не должен вспоминать все, что я тебе говорил. Хвастовство — оно вроде долга, частенько возвращается и требует платы от бахвальщика.
В полдень третьего дня они остановились на гребне горной гряды, что тянулась сплошным бастионом на север и на юг. Склоны под ними, покрытые кустами сиреневого вереска, являлись границей между прибрежным районом и внутренним плато. Позади зеленым ковром лежали леса, протянувшись до самого океана. Впереди виднелись голые каменистые холмы и бескрайние равнины, уходившие к далекому голубому горизонту. Крошечные облака пыли, поднятые стадами копытных, плыли в теплом воздухе.
— Те, за кем мы гонимся, могли пойти в любом направлении, но копыта животных скроют их след, — сказал Том Мансуру. — Тем не менее я сомневаюсь, что они пошли бы в эту гигантскую пустоту. У Кадема должно хватить здравого смысла, чтобы поискать людей.
— Колония на мысе Доброй Надежды? — Мансур посмотрел на юг.
— Скорее какой-нибудь из арабских портов на Берегу Лихорадок или на португальской территории Мозамбика.
— Эта земля велика, — нахмурился Мансур. — Они могут скрыться где угодно.
— Подождем возвращения разведчиков, тогда и решим, что делать.
Том выслал вперед, на юг и на север, самых опытных людей и велел попытаться найти след Кадема. Он не хотел говорить об этом Мансуру, по крайней мере прямо сейчас, но знал, что шансов у них почти нет. Кадем слишком обогнал их, а земля эта, как отметил Мансур, была слишком велика.
Местом встречи с разведчиками Том выбрал заметную вершину, похожую очертаниями на шляпу-треуголку; ее можно было увидеть с расстояния в двадцать лиг с любой стороны. Они расположились на южном склоне, немного выше кромки леса.
Ночью один за другим вернулись разведчики. Никому из них не удалось найти след убежавшей четверки.
— Они сбежали, парень, — сказал Том племяннику. — Думаю, нам ничего не остается, как оставить эту затею и вернуться к кораблям. Но мне бы хотелось получить твое согласие. Твой долг по отношению к матери подскажет нам, как поступить.
— Кадем был всего лишь посланником, — ответил Мансур. — Моя кровная месть направлена на его хозяина на Ламу, Зейна аль-Дина. Я согласен, дядя Том. Это пустая трата времени. Лучше нам приложить силы в другом месте.
— Спасибо, племянник. Кадем помчится прямиком к своему хозяину, как голубь на свой чердак. Когда мы найдем Зейна, Кадем окажется рядом с ним, если его прежде не сожрут львы.
Лицо Мансура прояснилось, он расправил плечи.
— Видит бог, дядя, об этом я не подумал. Конечно, ты прав. Что до того, может ли Кадем погибнуть в диких местах… сдается мне, что он обладает звериной выносливостью и фанатичной верой, поэтому выживет где угодно. Уверен, мы еще встретимся с ним. Ему не уйти от моей мести. Так что давай поскорее вернемся на берег.