Люди освежевали туши прямо на месте и тут же развели костер. Окровавленные куски мяса бросили на угли и потом, почти обезумев от голода, сожрали жареное мясо. Ксиа, хотя не голодал и был лишь вполовину тоньше любого кавалериста, съел вдвое больше каждого из них, и впервые даже Коотс не ругал его.
Кадем опустился на колени за упавшим деревом рядом со вздувшимся от дождей ручьем. Он положил мушкет на дерево, подстелив под него сложенный тюрбан. Без этой подушки оружие могло соскользнуть с твердой коры и выстрелить раньше времени. Это был один из тех мушкетов, которые они похитили из оружейной на «Мести». А вот пороха Рашиду удалось украсть немного, всего четыре небольших картуза. И мощный ливень в течение целого дня промочил большую часть оставшегося пороха. Кадем сам перебрал пальцами остатки, но набралось в итоге совсем немного драгоценного вещества. Чтобы сэкономить его, Кадем засыпал в мушкет половину обычной нормы.
Из-за прибрежных кустов он наблюдал за небольшим стадом антилоп импал, пасшихся неподалеку. Эти животные стали первой дичью после того, как умчались полчища саранчи. Антилопы пощипывали стебли новой травы, выросшей сразу после дождя. Кадем выбрал одного самца, бархатно-коричневое существо с изогнутыми, как лира, рогами. Кадем являлся отличным стрелком, но в его оружии была лишь половина заряда пороха, а поверх него Кадем положил всего несколько шариков картечи. Чтобы выстрел оказался удачным, животному следовало подойти ближе. И едва это случилось — Кадем выстрелил. Сквозь клубящееся облачко порохового дыма он увидел, как самец пошатнулся и, заливаясь кровью, закружился на месте; его плечо оказалось раздроблено. Кадем положил мушкет на бревно и бросился вперед с саблей в руке. Сначала он оглушил животное тяжелым эфесом, потом быстро перевернул его и перерезал горло.
— Во имя Господа!
Он благословил мясо, чтобы оно стало халяльным, не скверным, пригодным для употребления в пищу верующими. Потом тихо свистнул, и трое его последователей поспешили к нему с берега ручья, где прятались, чтобы не спугнуть антилоп. Они быстро освежевали тушу, а потом зажарили вырезанные со спины полоски мяса над маленьким костром, который Кадем позволил им развести. Когда мясо поджарилось, Кадем приказал погасить огонь. Даже на этих диких, необитаемых просторах он постоянно старался оставаться незамеченным. Давала о себе знать привычка, приобретенная в пустыне, где почти каждое племя находилось в состоянии кровной вражды со своими соседями.
Поели они быстро и немного, затем завернули остывшее жареное мясо в тюрбаны, перекинув их через плечи и завязав вокруг талии.
— С Божьей помощью идем дальше.
Кадем встал и повел своих последователей вдоль ручья. Тот прорезал себе дорогу в крутой, массивной стене холмов. К этому времени одежда на них стала грязной, подолы длинных одеяний истрепались, словно объеденные крысами, и едва прикрывали колени. Сандалии они смастерили из шкур убитых до нашествия саранчи животных. Земля здесь была твердой и каменистой. А кое-где немалые пространства заросли трехшиповым терном дьявола, причем один из шипов всегда торчал вверх. Острия этих растений пронзали даже крепкие кожаные подметки.
К этому времени дождь восстановил большую часть разрушений, причиненных саранчой. Однако у них не имелось лошадей, и они ежедневно шли пешком от рассвета до заката. Кадем решил, что они должны двигаться на север и попытаться достичь одной из прибрежных торговых факторий Омана, что лежала за рекой Понгола, прежде чем у них кончится порох. Но между ними и их целью лежало еще около тысячи лиг.
Новый короткий привал они сделали в полдень, потому что даже в таком тяжелом походе путники должны останавливаться и молиться в правильное время. У них не было молитвенных ковриков, и они совершали поясные и земные поклоны прямо на голой земле; направление на Мекку Кадем определил по положению солнца. Возглавлял молитву Кадем. Они в очередной раз заявили, что Бог един, а Мухаммед — Его последний истинный пророк. Закончив молитву, они сели на корточки в тени и съели еще немного холодного жареного мяса. Они тихо говорили между собой, потом Кадем дал им новые наставления по вопросам религии и философии. Наконец он снова посмотрел на солнце:
— Во имя Господа, продолжим наш путь.
Они встали, подпоясались — и тут разом застыли, услышав далекий звук ружейного выстрела.
— Люди! Цивилизованные люди, с мушкетами и порохом! — прошептал Кадем. — Чтобы забраться в такую глушь, они должны иметь лошадей. У них есть все, что нам нужно, чтобы не погибнуть в этих жутких местах.
Снова прозвучал выстрел. Кадем склонил голову набок и прищурился, определяя, откуда донесся звук. И повернулся в ту сторону.
— Идите за мной. Двигайтесь легко, как ветер, быстрый и невидимый, — велел он. — Они не должны заметить нас.
В середине того же дня Кадем нашел следы множества лошадей, шедших на северо-восток. Их подкованные копыта оставляли четкие отпечатки на влажной после дождя земле. Четверо арабов побежали по этим следам через равнину. Во второй половине дня они увидели темный столб дыма, поднимавшийся над лагерным костром. Теперь они двигались намного осторожнее. В сгущавшихся сумерках стало видно и красное пламя. Подойдя еще ближе, Кадем увидел силуэты людей, двигавшихся перед костром. Потом утих дневной ветер, и с другой стороны подул ночной бриз. Кадем принюхался и уловил четкий аммиачный запах.
— Лошади! — взволнованно прошептал он.
Коотс прислонился спиной к стволу верблюжьей колючки и тщательно набил в свою глиняную трубку крошки сухой махорки. Его мешочек для табака был сшит из мошонки буйвола, а продетая в него сверху бечевка из сухожилия плотно затягивала его. В мешочке оставалось меньше половины содержимого, и Коотс ограничивал себя половиной трубки в день. Он разжег трубку угольком из костра и слегка закашлялся от наслаждения, когда первый клуб дыма наполнил его легкие.
Его солдаты устроились под соседними деревьями; каждый выбрал себе место по вкусу, чтобы расстелить свое походное одеяло. Они набили животы мясом коровьей антилопы — впервые за месяц с лишним они так наелись. Поэтому, чтобы люди смогли лучше отдохнуть после пиршества, Коотс позволил завершить дневной переход пораньше. До темноты оставался еще почти час. Обычно они разбивали лагерь только тогда, когда сумерки скрывали следы фургонов, по которым они шли.
Краем глаза Коотс заметил некое движение и быстро оглянулся, но тут же расслабился. Это оказался всего лишь Ксиа. И в тот момент, когда Коотс посмотрел на него, Ксиа растаял в темнеющем вельде. Ни один бушмен, всю жизнь опасающийся врагов, не ляжет спать, пока не сотрет свой след. Коотс знал, что Ксиа, скорее всего, сделает большой круг там, где они только что проходили. И если за ними крадется какой-нибудь враг, бушмен обязательно это заметит.
Коотс докурил трубку до последней крошки табака, наслаждаясь каждой затяжкой. Потом с сожалением выбил из нее пепел. Со вздохом накрывшись одеялом, он закрыл глаза.
Коотс не знал, сколько времени он проспал, когда проснулся от легкого прикосновения к своей щеке. Он вздрогнул, но тут же услышал тихое бормотание Ксиа.
— В чем дело? — Коотс инстинктивно заговорил чуть слышно.
— Чужаки, — ответил Ксиа. — Идут за нами.
— Люди?
Коотс еще плохо соображал спросонок. Ксиа не удостоил его ответом — столь бессмысленно прозвучал вопрос.
— Кто? Сколько? — Коотс сел.
Ксиа быстро скрутил жгутик из сухих травинок. Но прежде чем поджечь его, он поднял край одеяла Коотса, заслоняя огонек от возможных наблюдателей. Потом подержал жгутик над горячей золой костра. Подув на угли, он прикрыл занявшийся жгутик одеялом и собственным телом. В свободной руке он что-то держал. Коотс всмотрелся. И увидел лоскут грязной белой ткани.
— Осталось на колючках, — пояснил Ксиа.
Потом он показал свой следующий трофей — небольшую прядь черных волос. Даже Коотс сразу понял, что это человеческие волосы, хотя и слишком черные и грубые, чтобы выпасть с головы северного европейца, и слишком прямые для бушмена или какого-либо другого африканского племени.
— Эта тряпка — от длинного балахона, какие носят мусульмане. И волосы с его головы.
— Мусульманин? — удивленно переспросил Коотс.
Ксиа щелкнул языком в знак согласия.
Коотс уже научился не спорить в таких случаях:
— Сколько их?
— Четверо.
— Где они сейчас?
— Лежат недалеко. Следят за нами.
Ксиа уронил горящий травяной жгут и загасил последние искры маленькой, как у ребенка, ладонью.
— Где они оставили своих лошадей? — спросил Коотс. — Если они почуют наших, могут заржать.
— Нет лошадей. Пешком идут.
— Пешие арабы? Ну тогда, кем бы они ни были, им нужны именно лошади. — Коотс натянул сапоги. — Им нужны наши лошади.
Осторожно пригибаясь к земле, он подобрался к месту, где тихо похрапывал Оудеман, и легонько потряс его за плечо.
Как только Оудеман окончательно проснулся, он сразу сообразил, что именно происходит, и понял приказы Коотса.
— Никакой стрельбы! — повторил Коотс. — В темноте слишком велик риск ранить лошадей. Только холодная сталь!
Коотс и Оудеман подползли по очереди к каждому из солдат и шепотом отдали приказ. Мужчины сбросили одеяла и по одному ускользнули в темноту к лошадям. С саблями наготове они затаились в невысоком кустарнике.
Коотс занял позицию на южном периметре лагеря, подальше от слабо тлевшего костра. Он распластался на земле, так что любой, кто подошел бы близко, обрисовался бы на фоне звезд и угасающего следа огромной кометы, к этому времени уже превратившейся в нечто призрачное на западном небосклоне.
Созвездие Орион уже не скрывалось в ее свете; в это время года оно сияло под великолепной дорогой Млечного Пути.
Коотс прикрыл глаза, чтобы они привыкли к ночи. Он предельно внимательно вслушивался, открывая глаза лишь на мгновение, чтобы их не обманул звездный свет.
Время ползло медленно. Коотс измерял его движением небесных тел. Для любого другого человека представляло бы немалую трудность так долго удерживать сосредоточение, но Коотс был воином. Он умел не замечать привычные звуки, издаваемые лошадьми, которые топтались невдалеке, жуя траву.