— Эти следы оставлены четырьмя фургонами, которые принадлежат единственному сыну Тома Кортни, ты его знаешь как Клебе.
Кадем моргнул, но больше никаких чувств не проявил.
Коотс дал ему время немного подумать об этом. Потом объяснил, почему Джиму Кортни пришлось бежать из колонии.
Хотя Кадем слушал молча, а его глаза ничего не отражали, как глаза кобры, он энергично думал. Когда он изображал из себя ничтожного матроса на борту «Дара Аллаха», он слышал, как его товарищи говорили об этом. И знал о бегстве Джима Кортни с мыса Доброй Надежды.
— Если мы и дальше будем идти по этим следам, то можем не сомневаться, что они приведут нас к какому-то месту на побережье, где отец и сын договорились встретиться, — закончил Коотс.
И они оба надолго умолкли.
Кадем обдумывал то, что рассказал Коотс. Он так и эдак вертел все в уме, как ювелир вертит драгоценный камень, ища в нем недостатки. Но не смог найти фальши в той версии событий, что услышал от Коотса.
— Чего ты хочешь от меня? — спросил он наконец.
— Мы идем к одной цели, — ответил Коотс. — Я предлагаю заключить союз. Поклянемся друг другу перед Богом и Его пророком. Пусть благословят нас на полное уничтожение наших общих врагов.
— На это я согласен, — кивнул Кадем.
Безумный огонь, до сих пор старательно скрываемый, вернулся в его глаза. Коотс счел его тревожащим и более опасным, чем абордажная сабля и кинжал в руках араба во время их утренней схватки.
Сидя под ветвями высокой верблюжьей колючки, на которой уже появилась новая зелень вместо объеденной саранчой, они торжественно поклялись друг другу. Они дали клятву на клинке дамасской стали, клинке Кадема. Каждый положил на язык другому крупинку соли. Они разделили кусок жареного мяса, съев каждый по маленькому кусочку. Острым, как бритва, дамасским клинком они надрезали вены на своих правых запястьях и выдавили кровь так, чтобы она потекла в их ладони. Потом пожали друг другу руки, чтобы их кровь смешалась, и не разрывали пожатие, пока Кадем произносил священные имена Бога.
Наконец они обнялись.
— Ты теперь мой кровный брат, — сказал Кадем, и его голос дрогнул от благоговения перед связующей силой клятвы.
— Ты теперь мой кровный брат, — откликнулся Коотс.
Хотя его голос прозвучал твердо и уверенно и он открыто посмотрел в глаза Кадема, клятва не задела его сознание. Коотс не признавал никаких богов, а уж тем более иностранных, ему было плевать на божество этой темнокожей низшей расы. Выгода от сделки — вот все, что его интересовало; он бы даже убил этого нового кровного братца, если понадобится. Но он знал, что Кадема связывает надежда на спасение и страх перед гневом его Бога.
Кадем в глубине души осознавал хрупкость связавших их уз. И в тот вечер, когда они вместе сидели у костра и ужинали, он показал, насколько он проницателен и хитер. Он бросил Коотсу наживку куда более надежную, чем религиозная клятва:
— Я уже говорил тебе, что я любимец моего дяди калифа. Кроме того, тебе известны сила и богатство Оманской империи. Ее владения охватывают великий океан и Красное и Персидское моря. Мой дядя обещал мне великое вознаграждение, если я исполню его фетву. Мы с тобой дали кровную клятву, а значит, будем вместе до конца. А когда дело будет сделано, мы вместе отправимся во дворец калифа на острове Ламу, чтобы увидеть благодарность калифа. Ты примешь ислам. Я попрошу дядю назначить тебя командующим всей его армией на Африканском материке. Я попрошу его сделать тебя губернатором провинции Мономатапа, это край, откуда привозят золото и рабов. И ты станешь могущественным и неисчислимо богатым.
Весенние воды жизни Херминиуса Коотса понеслись бурным потоком.
Теперь они с новой решимостью отправились по следам фургонов. Даже Ксиа заразился желанием достичь цели. Дважды они пересекали следы слоновьих стад, шедших с севера. Возможно, слоны каким-то таинственным образом чувствовали, что на землю обрушились дожди. Коотс издали через подзорную трубу оглядывал серых гигантов, но заинтересовался ими лишь мельком. Он не мог позволить охоте за слоновьими бивнями отвлечь его от главной добычи.
Он приказал Ксиа обойти эти стада, и они двинулись дальше, оставив животных в покое. И Коотс, и Кадем, недовольные любой задержкой, гнали лошадей и людей по следу.
Наконец они миновали широкую полосу запустения, прорезанную на земле саранчой, и огромные равнины остались позади. Теперь они очутились в прекрасном крае рек и пышных лесов, воздух здесь был сладким от аромата диких цветов. Картины изумительной красоты и величия окружали их, а обещание богатства и славы гнало все дальше и дальше.
— Мы уже недалеко от фургонов, — обещал им Ксиа. — И с каждым днем нагоняем их.
Потом они вышли к месту слияния двух рек — широкого мощного течения и небольшого притока. Ксиа изумился тому, что он здесь нашел. Он повел Коотса и Кадема через целое поле гниющих, сожженных солнцем человеческих останков, обглоданных и разбросанных гиенами и другими падальщиками. Ему не пришлось показывать на брошенные копья, ассегаи и кожаные щиты, большинство которых были прострелены пулями.
— Здесь произошла великая битва, — сообщил Ксиа. — Эти щиты и оружие принадлежат свирепым племенам нгуни.
Коотс кивнул. Каждый человек, живший или путешествовавший в Африке, не мог не слышать легенды о воинственных племенах нгуни.
— Ладно, понял, — сказал он. — Расскажи, что еще ты видишь.
— Нгуни напали на фургоны Сомои — они стояли вон там, между двумя реками. Хорошее место, его с трех сторон защищала вода. Нгуни пришлось подходить к нему спереди. Он их перебил, как цыплят.
Ксиа захихикал, восторженно покачивая головой.
Коотс подошел к кратеру в центре опустошенной земли, перед которым стояли фургоны.
— А это что? — спросил он. — Здесь что случилось?
Ксиа поднял из пыли короткий обрывок обожженного фитиля и помахал им. Хотя ему приходилось прежде видеть такие фитили и взрывы, ему не хватало слов, чтобы описать такое. Вместо этого он жестами изобразил, как поджигает фитиль, зажужжал, как тлеющий огонь, и пробежал по тому пути, который огонь прошел. Очутившись у кратера, он закричал: «Бах-пуф!» — и подпрыгнул высоко в воздух, иллюстрируя взрыв. А потом упал на спину и задрыгал ногами, визгливо хохоча.
Все это выглядело настолько выразительно, что даже Коотс не удержался от смеха:
— Клянусь изъеденным оспой лобком огромной шлюхи! Этот щенок Кортни заложил бомбу под воинов импи, когда они штурмовали фургоны! Нам придется быть поосторожнее, когда мы его догоним. Он стал таким же хитрым, как его папаша!
Ксиа понадобился целый день, чтобы распутать тайны поля битвы, растянувшегося по огромной равнине. Он показал Коотсу маршрут импи и то, как Джим Кортни и его люди верхом преследовали племя и расстреливали на ходу.
Наконец они добрались до брошенного лагеря нгуни, и Ксиа почти лишился дара речи, когда оценил размеры стад, захваченных Джимом.
— Погляди на траву! Тут как будто саранча прошла! — заикаясь, говорил он и показывал на след огромных стад, ушедших на восток.
— Тысяча? — предположил Коотс. — Пять тысяч? Или даже больше?
Он попытался прикинуть приблизительную стоимость такого количества скота, если бы он пригнал его на мыс Доброй Надежды.
Он решил, что в банке Батавии не хватит гульденов, чтобы оплатить скот. Но одно он знал наверняка. «Когда я их поймаю, Оудеман и все эти вонючие готтентоты не увидят ни единого сантима. Я скорее убью их, чем отдам хоть гульден. А когда все это закончится, губернатор ван де Виттен по сравнению со мной покажется нищим».
Но все это еще не закончилось. Когда они вошли в лагерь, Ксиа повел их к дальней его стороне — там стояли склады, которые бывшие подданные Манатаси соорудили из крепких деревянных шестов, связанных между собой полосами коры.
Коотс никогда не видел такой крепкой конструкции, даже в постоянных деревнях местных племен. Неужели это зернохранилище?
Спешившись, он вошел в строение. И впал в еще большее недоумение, когда понял, что здесь хранилось нечто на подставках и стеллажах, как будто тут сушили или коптили мясо. Но никаких следов золы под стеллажами не осталось. К тому же стеллажи выглядели слишком крепкими для такой простой задачи. Не подлежало сомнению, что они предназначались для поддержки чего-то намного более тяжелого, чем полоски мяса.
Ксиа пытался что-то ему объяснить. Он запрыгивал на стеллажи и повторял слово «цыплята». Коотс раздраженно нахмурился. Это не было курятником или даже загоном для страусов. Коотс покачал головой. Ксиа начал новую пантомиму, поднеся одну руку к лицу, словно это был длинный нос, а ладонь другой растопырив у головы, как ухо. Коотс пытался угадать, что это такое, а потом вдруг вспомнил, что на языке сан слова «цыпленок» и «слон» очень похожи.
— Слон? — уточнил он и коснулся своего пояса из слоновьей кожи.
— Да! Да! Ты глупый человек!
Ксиа энергично закивал.
— Ты с ума сошел? — спросил Коотс на голландском. — Слону ни за что не пройти в такую дверь!
Ксиа спрыгнул со стеллажа и порылся в земле под ним. Потом опять забрался наверх. И показал Коотсу, что он нашел: незрелый бивень, вырезанный у слоненка. Он был длиной всего лишь с руку Ксиа и такой тонкий, что два пальца легко могли обхватить его. Видимо, его просто не заметили, когда опустошали склад.
Ксиа помахал бивнем перед лицом Коотса.
— Слоновая кость? — Коотс начал наконец понимать.
Пять лет назад, когда он служил адъютантом у губернатора Батавии, губернатор отправился с официальным визитом к султану Занзибара. Султан с гордостью показал ему свою коллекцию слоновой кости. Он пригласил губернатора и его штат пройти по его сокровищнице и обозреть ее содержимое. Чтобы бивни не касались влажного пола, их сложили на стеллажах вроде здешних.
— Слоновая кость!.. — Коотс почти задыхался. — Это полки для бивней!
Он сразу представил, как бивни лежали здесь до самого потолка, и попытался сообразить, сколько может стоить такое сокровище.