— Во имя черного ангела! Да это еще одно гигантское состояние, под стать цене угнанных стад!
Он развернулся и быстро вышел из склада.
— Сержант! — проревел он. — Сержант Оудеман, прикажи людям садиться в седла! Выходим сейчас же! Мы должны догнать Джима Кортни раньше, чем он доберется до побережья и окажется под защитой орудий отцовских кораблей!
Они мчались на восток по настоящей дороге, оставленной животными. Ширина ее составляла примерно милю. Здесь стада объели и вытоптали траву.
— По такому следу и слепец без труда пройдет в безлунную ночь, — сказал Коотс Кадему, скакавшему рядом с ним.
— Да, отличную приманку соорудило для нас это отродье старого кабана, — согласился Кадем.
Они предполагали в любой момент увидеть фургоны и бредущие стада. Однако день сменялся днем, и, хотя они мчались без остановки и Коотс пользовался каждой возможностью осмотреть равнину впереди через подзорную трубу, они не видели ни скота, ни фургонов.
Каждый день Ксиа заверял их, что они догоняют беглецов. По оставленным следам он мог сказать Коотсу, что Джим Кортни охотится на слонов, пока его караван идет вперед.
— Это их задерживает? — спросил Коотс.
— Нет, он охотится далеко впереди фургонов.
— Значит, мы сможем захватить караван врасплох, пока его нет поблизости.
— Сначала нужно их нагнать, — возразил Кадем.
А Ксиа предостерег капитана, что, если они подойдут слишком близко к каравану, не будучи готовыми к атаке, Баккат сразу обнаружит их присутствие.
— Точно так же, как я заметил этих коричневых бабуинов, когда они подкрадывались к нам. — Он с отвращением показал на Кадема и его арабов. — Хотя Баккату далеко до Ксиа, могучего охотника, и он не умеет так же скрываться и колдовать, но он все-таки не дурак. А я видел его следы, хотя он их заметает каждый вечер перед тем, как фургоны встают на ночь.
— Откуда ты знаешь, что это следы Бакката? — требовательно спросил Коотс.
— Баккат мой враг, я отличу его след от следов любого другого человека, ходившего по этой земле.
Потом Ксиа показал Коотсу кое-что еще, на что капитан до сих пор не обращал внимания. Следы четко показывали, что Джим Кортни добавил к своей свите и нечто другое, кроме огромных стад захваченного скота: это были люди, много людей. Ксиа полагал, что их не меньше пятидесяти, а возможно, и сотня. Бушмен пустил в ход весь свой талант и колдовство, чтобы понять, кто эти новые люди.
— Это большие гордые мужчины. Это я могу сказать по тому, как они двигаются, по размеру их ног и по длине шагов, — объяснил он Коотсу. — У них есть оружие, это не пленники и не рабы, они свободные люди. Они по своей воле идут с Сомоей и охраняют его животных, заботятся о них. Сдается мне, что это нгуни, и они будут сражаться как истинные воины.
Коотс уже по опыту знал, что лучше всего согласиться с мнением маленького бушмена. До сих пор тот никогда не ошибался в таких вопросах.
Однако с таким количеством и качеством дополнительных сил, присоединившихся к его конным стрелкам, Джим Кортни теперь обладал внушительными силами, и Коотс не стал бы их недооценивать.
— Нас превосходят во много раз. Схватка будет нелегкой. — Коотс взвесил дополнительные обстоятельства.
— Неожиданность, — сказал Кадем. — На нашей стороне окажется внезапность. Мы сумеем выбрать время и место для нападения.
— Да, — согласился Коотс. К этому времени его мнение об арабе как воине повысилось. — Мы не должны терять это преимущество.
Через одиннадцать дней они подошли к огромной естественной преграде. На юге здесь вставали горы со снежными вершинами, но впереди земля обрывалась, падая к путанице холмов, долин и лесов. Коотс спешился и положил подзорную трубу на плечо Ксиа. А потом вдруг громко вскрикнул, увидев в голубой дали синий проблеск океана.
— Да! — закричал он. — Я был прав все это время! Джим Кортни идет к Нативити-Бей, к кораблям своего отца! До побережья меньше сотни лиг!
Но прежде чем он успел высказаться до конца, кое-что более неотразимое привлекло его взгляд.
На широком просторе равнин и лесов под собой капитан различил облака светлой пыли, рассыпавшиеся широко; наведя на них подзорную трубу, под облаками он увидел движение огромных масс животных, неторопливых, темных, как масло, пролитое на ковер вельда.
— Мать Сатаны! — воскликнул он. — Вон они! Наконец-то мы их настигли!
С огромным усилием он сдержал боевой инстинкт, требовавший тут же помчаться за беглецами. И вместе с Кадемом принялся рассматривать все возможные обстоятельства.
— Они идут медленно из-за животных. Мы можем дать нашим людям и лошадям отдохнуть и подготовиться к нападению. А пока я отправлю Ксиа вперед, чтобы изучить силы Джима Кортни, проследить за направлением движения, разобраться в характере его новых людей и определить, насколько его конники готовы к битве.
Кадем согласно кивал, изучая землю внизу, под обрывом:
— Мы можем обойти их и устроить засаду. Например, на каком-нибудь узком перевале в холмах или у брода на реке. Прикажи Ксиа поискать подходящее место.
— Что бы ни случилось, мы не должны позволить им дойти до кораблей, которые, возможно, уже поджидают их в Нативити-Бей, — решил Коотс. — Нужно напасть раньше, или мы окажемся под пушечным огнем и картечью, и это не считая мушкетов и копий.
Коотс опустил подзорную трубу и схватил бушмена за шиворот, чтобы подчеркнуть серьезность своих приказов. Ксиа выслушал внимательно и понял, по крайней мере, каждое второе слово из того, что сказал Коотс.
— Я найду тебя здесь, когда вернусь, — кивнул он, когда Коотс закончил свою речь.
И тут же начал спускаться по стене обрыва, даже не оглянувшись. Ему не требовалось специально готовиться к выполнению задания, потому что Ксиа всегда нес на своей крепкой спине все свое имущество.
Еще до полудня он оказался внизу, а к концу дня подобрался так близко к стадам, что слышал мычание животных. Ксиа соблюдал осторожность, ничем не выдавал себя и не подходил слишком близко. Несмотря на все свое хвастовство, он с полным уважением относился к искусству Бакката. Ксиа кружил возле стад, отыскивая точное положение фургонов Сомои. Животные истоптали землю и перепутали следы, и даже для Ксиа оказалось нелегко найти то, что нужно.
Наконец он вышел на одну линию с фургонами, но в лиге к северу, и вдруг остановился. Его сердце застучало, как стучат копыта целого стада несущихся во весь опор зебр. Он уставился на отпечатки маленьких ног в пыли.
— Баккат… — прошептал Ксиа. — Мой враг! Я бы где угодно узнал твой след, потому что он отпечатался на моем сердце!
Все приказы и увещевания Коотса тут же вылетели из его головы, и он полностью сосредоточился на следе.
— Он идет быстро, куда-то направляется. Линия прямая, он не останавливается, не колеблется. Не проявляет осторожности. Если я сумею застать его врасплох, это будет для меня великий день!
Забыв обо всем остальном, Ксиа свернул с пути к первоначальной цели и пошел по следу Бакката, которого ненавидел как ничто другое в мире.
Ранним утром Баккат услышал птицу-проводника. Она порхала в ветвях дерева, щебеча и издавая тот особенный жужжащий звук, который мог означать только одно. Рот Бакката наполнился слюной.
— Приветствую тебя, нежная подруга! — воскликнул он.
И тут же побежал к дереву, на котором соблазнительно танцевала неприметная маленькая птичка. Ее движения стали сердитыми, когда она заметила, что привлекла внимание Бакката. Птица перелетела на другое дерево.
Баккат заколебался, оглянувшись на фургоны, стоявшие квадратом на краю леса, на дальней стороне прогалины, примерно в миле от бушмена. Если он потратит время на то, чтобы вернуться туда и сообщить Сомое, куда он собрался, птица может улететь до его возвращения. А Сомоя может запретить следовать за ней. Баккат облизнул губы: он уже почти ощущал на языке вкус сладкого липкого меда. И жаждал его.
— Я ненадолго, — успокоил он себя. — Сомоя даже не заметит, что я уходил. Они с Велангой, наверное, все еще играют со своими деревянными куколками.
Так Баккат воспринимал резные шахматы, которыми молодая пара зачастую настолько увлекалась, что ничего вокруг себя не замечала.
И Баккат побежал за птицей.
Птица-проводник увидела, что он приближается, и прочирикала ему короткую песенку, перелетая на соседнее дерево, потом на следующее. Баккат на ходу пел:
— Ты ведешь меня к сладкому, и я люблю тебя за это. Ты прекраснее всех, ты мудрее совы, ты больше орла! Ты повелитель всех птиц.
Конечно, это было неправдой, но птице, похоже, льстили слова бушмена.
Баккат бежал через лес весь остаток утра, и к полудню, когда лес изнемогал от жары, а все звери и птицы сонно умолкли, птица-проводник наконец уселась на верхнюю ветку тамбалы и запела новую песенку.
Баккат понял, что говорит ему птица: «Мы пришли. Здесь живет рой, и его дом полон золотого меда. И мы с тобой съедим его».
Баккат остановился перед тамбалой и запрокинул голову, всматриваясь вверх. Он увидел пчел, золотистыми точками клубившихся в косых лучах солнца; пчелы влетали в щель на стволе дерева. Баккат снял с плеча лук и колчан, топор и кожаную сумку. Все это он осторожно сложил у корней дерева. Птица должна была понимать, что он обязательно вернется. Чтобы у нее не оставалось сомнений, Баккат сообщил ей:
— Жди меня здесь, малышка. Я скоро. Я должен набрать растений, чтобы убаюкать пчел.
Нужное ему дерево Баккат нашел у ближайшего ручья. Он взобрался на него, обвивая ствол, как змей. Бушмены называли его винным. Листья этого дерева походили на капли слез, а крошечные цветки имели алый цвет. Баккат был осторожен, стараясь не повредить дерево больше необходимого, потому что оно представляло собой настоящую драгоценность. И убить его было бы преступлением и перед природой, и перед его собственным племенем сан.
Набив листья в поясной мешок, он отправился к рощице хинных деревьев. Выбрав такое, чей ствол по толщине подходил для его цели, Баккат надрезал кору по кольцу. Потом содрал ее с дерева и свернул в трубку, связав ее полоской коры. Затем вернулся к медовому дереву. Когда птица его увидела, она разразилась истерическим щебетанием от радости.