о это такое, но вот этот нам все объяснит. — Он бросил бешеный взгляд на Рашида, все еще висевшего без сознания на колесе фургона. — Облейте его водой из ведра!
Чтобы привести араба в чувство, понадобилось не одно, а целых три ведра воды.
— Салам, Рашид! — приветствовал Джим пленника, когда тот открыл глаза. — Твоя красота освещает мое сердце. Ты слуга моей семьи. Так почему ты напал на наши фургоны и пытался убить Заму, ты ведь знаешь, что он мой друг?
Рашид потряс головой, избавляясь от воды в бороде и длинных спутанных волосах. И уставился на Джима. Он ничего не сказал, но его взгляд был весьма красноречив.
— Придется нам развязать тебе язык, возлюбленный пророка. — Джим отступил назад и кивнул Смолбою. — Сто оборотов колеса.
Смолбой и Мунту поплевали на ладони и взялись за обод колеса. Смолбой считал обороты. Скорость вращения нарастала быстро, и вскоре тело Рашида начало расплываться перед их глазами. Смолбой сбился со счета после пятидесяти, и ему пришлось начинать сначала. Когда он наконец объявил сотню и они остановили колесо, Рашид безвольно висел в путах, его грязная одежда насквозь промокла от пота. Взгляд его блуждал, он задыхался от головокружения.
— Рашид, почему ты оказался вместе с Коотсом? Когда ты присоединился к его банде? И кто тот странный араб в зеленом тюрбане?
Несмотря ни на что, глаза Рашида отыскали Джима и попытались сосредоточиться на нем.
— Неверный! — пробормотал он. — Кафир! Я действую в соответствии со священной фетвой калифа Маската Зейна аль-Дина и по приказу его паши, генерала Кадема ибн Абубакера! Паша — великий и святой человек, могучий воин и возлюбленный последователь Господа и пророка!
— Ага, значит, тот, в зеленом тюрбане, — какой-то паша? А в чем состоит эта фетва? — спросил Джим.
— Ее смысл слишком священен для ушей непосвященных.
— Рашид явно продемонстрировал свои религиозные убеждения, — печально покачал головой Джим. — Я никогда раньше не слышал, чтобы он нес такую фанатическую и злобную чушь! — Он кивнул Смолбою. — Крутаните-ка его еще сотню раз, чтобы охладить пыл.
Колесо снова завертелось, но задолго до сотни оборотов Рашида вырвало. Смолбой проворчал, обращаясь к Мунту:
— Не останавливайся!
Потом кишки Рашида расслабились, и его тело испустило фонтаны с обеих сторон одновременно.
На сотне поворотов они остановили колесо, но одурманенные чувства Рашида этого не заметили. Ощущение бешеного вращения как будто даже стало сильнее, он стонал, его продолжало рвать. Но постепенно все же затих.
— Каковы условия фетвы? — продолжал настаивать Джим.
— Смерть прелюбодеям…
Голос Рашида был едва слышен, на его бороду из уголков рта сползали желтовато-зеленые капли желчи.
— Смерть аль-Салилу и принцессе Ясмини…
Джим вздрогнул, услышав любимые имена:
— Мои дядя и тетя? Они мертвы? Скажи, что они еще живы, или я вышибу твою черную душу из тела!
Рашид наконец собрал растерзанные ощущения и снова попытался противостоять вопросам Джима, но колесо все же сломало его сопротивление, и он ответил:
— Паша казнил принцессу Ясмини. Она умерла от удара в ее преступное сердце.
Даже в таком отчаянном состоянии Рашид произнес эти слова с наслаждением.
— А аль-Салил тяжело ранен.
На Джима нахлынули гнев и горе, настолько сильные, что он потерял весь интерес к дальнейшему наказанию и допросу. Рашида сняли с колеса, но оставили в цепях и под стражей.
— Я снова допрошу его утром, — решил Джим и ушел, чтобы рассказать страшные новости Луизе.
— Моя тетя Ясмини была воплощением доброты и самим совершенством. Мне так хотелось, чтобы ты с ней познакомилась, — сказал он, когда они уже лежали ночью в объятиях друг друга. Его слезы падали на ночную сорочку Луизы. — Слава богу, дядя Дориан, похоже, сумел пережить нападение этого фанатика Кадема ибн Абубакера.
Утром Джим приказал откатить один фургон подальше от лагеря, чтобы Луиза не слышала, как Рашида крутят на колесе. Его снова привязали к спицам, но Рашид сломался раньше, чем Джим приказал начать вращение.
— Сжалься, эфенди! Хватит, Сомоя! Я тебе скажу все, что ты хочешь знать, только сними меня с этого проклятого колеса!
— Ты останешься на колесе до тех пор, пока не ответишь на все мои вопросы откровенно и подробно. Если начнешь колебаться или лгать, колесо завертится. Когда эта тварь, этот Кадем убил принцессу? Где это случилось? И что с моим дядей? Он поправился? Где сейчас мои родные?
Рашид отвечал на каждый вопрос так, словно от этого зависела его жизнь. Впрочем, так оно и есть, мрачно думал Джим.
Когда он услышал всю историю о том, как его семья сбежала с мыса Доброй Надежды на двух шхунах, а после ухода из Слоновьей лагуны отправилась на север, скорбь Джима по Ясмини слегка прояснилась; он уже предвкушал неминуемое воссоединение с родными.
— Теперь я знаю, что мы найдем моих родителей в Нативити-Бей и дядю Дориана и Мансура с ними. Теперь я сердцем отсчитываю дни до встречи… Завтра с рассветом отправляемся дальше.
Джим горел желанием поскорее добраться до залива, и его надежды намного обгоняли медленную процессию фургонов и постоянно пасущихся стад. Ему хотелось бросить караван и сейчас же мчаться к побережью. Он звал с собой Луизу, однако Зама очень медленно выздоравливал после огнестрельной раны. Луиза настаивала на том, что он все еще нуждается в ее заботе и она не может его бросить.
— А ты скачи вперед, — сказала она Джиму.
Но хотя она не сомневалась, что он вовсе не собирается на самом деле ее покинуть, и ожидала, что Джим откажется, он почти поддался искушению последовать ее словам. Но вовремя вспомнил, что Коотс, Оудеман и араб-убийца Кадем все еще на свободе и, возможно, лелеют планы отмщения. Он не мог оставить Луизу одну.
Каждое утро они с Баккатом выезжали далеко впереди каравана, чтобы разведать дорогу, и каждый вечер Джим еще до заката возвращался к Луизе.
Они выбрались со дна узкого ущелья в край пышных трав и невысоких холмов, перемежающихся зелеными лесами. Каждый день Баккат находил следы слоновьих стад, но они были недостаточно свежими, и идти по ним не имело смысла. Так продолжалось до утра пятого дня после выхода из ущелья.
Баккат, как обычно, ехал впереди Джима, рассматривая землю впереди. Вдруг он повернул Кроу в сторону и резко остановил. Джим подъехал к нему:
— Что здесь?
Баккат молча показал на влажную землю и глубокие отпечатки в ней.
Сердце Джима забилось быстрее.
— Слон!
— Три больших самца, — подтвердил Баккат, — и след свежий. Они здесь прошли сегодня на рассвете, совсем недавно.
Джим всматривался в отпечатки, чувствуя, что его горячее желание как можно скорее добраться до залива ослабевает.
— Они очень большие, — сказал он.
— Один из них — король всех слонов, — ответил Баккат. — Он может оказаться таким же большим, как тот первый, которого ты убил.
— Они вряд ли ушли далеко от нас, — с надеждой предположил Джим.
После битвы с воинами королевы Манатаси на берегу реки Джим много и успешно охотился. Каждый раз, когда они добывали очередного огромного самца, Джим добавлял что-то новое к своей копилке опыта и знаний о привычках этих животных. К этому времени он уже отточил свое искусство охоты, привык к опасности и заразился страстью погони за этими наиблагороднейшими животными.
— Сколько времени нужно, чтобы их догнать? — спросил он Бакката.
— Они кормятся на ходу, идут медленно. — Баккат показал на обломанные ветки деревьев. — И идут к побережью, как и мы. Нам не придется отклоняться в сторону.
Баккат задумчиво сплюнул и посмотрел на небо. Подняв правую руку, он растопырил пальцы и измерил ими угол положения солнца:
— Если боги охоты к нам благосклонны, мы можем догнать их до полудня и еще до темноты вернуться к фургонам.
В эти дни Баккат, так же как и Джим, совсем не хотел проводить ночи вне лагеря, вдали от золотых чар Летии.
Джим разрывался между противоречивыми чувствами. Несмотря на его страсть к охоте, любовь к Луизе и беспокойство за нее преобладали в нем. Он знал: нельзя предсказать все превратности охоты. Погоня за самцами может задержать их на пути к побережью на день, а то и больше. Они могут не успеть вернуться к фургонам до наступления ночи. С другой стороны, они не замечали никаких признаков Коотса и его арабского союзника после той ночной схватки. Баккат изучал местность на несколько лиг вокруг, и все оставалось чисто. Похоже, с этой стороны угроза исчезла. Но даже в таком случае осмелится ли он надолго оставить Луизу?
Джиму отчаянно хотелось пойти по следу слонов. За многие месяцы охоты он научился видеть след так ярко, что легко представлял себе животных, видел, что это великолепные самцы. Он продолжал колебаться, а Баккат терпеливо сидел на корточках около огромных овальных вмятин и ждал решения.
Потом Джим подумал о той небольшой армии, что шла с его фургонами, армии, готовой охранять и защищать Луизу. Отряд Коотса перебит. И вряд ли капитан вернется скоро. Наконец Джим убедил себя, что Коотс отправился или к португальцам, или на территорию Омана и не сможет повторить нападение.
— Я тут раздумываю, а слоны с каждой минутой уходят от меня. — Он решился. — Баккат, идем по следу!
Они помчались вперед. След уверенно вел их к побережью через низкие холмы и лес. Кое-где голые стволы деревьев, с которых слоны ободрали кору, сияли, как зеркала, их не составляло труда увидеть за лигу впереди, и они могли пускать Друмфайра и Кроу легким галопом. Незадолго до полудня они увидели огромную гору свежего желтого помета, состоявшего в основном из наполовину переваренной коры. Помет лежал в луже мочи, еще не впитавшейся в землю. Над кучей уже кружили бабочки с огромными белыми, желтыми и оранжевыми крыльями.
Баккат спешился и сунул большой палец босой ноги во влажный навоз, чтобы проверить его температуру. Бабочки облаком окружили его.
— Помет еще теплый! — Баккат посмотрел на Джима, сидящего на коне, и усмехнулся. — Если ты его позовешь, слон тебя услышит.