Д'Агоста присвистнул.
— Познавательная у меня работа: узнаю что-нибудь новое каждый день.
— Есть еще одна вещь. В сопроводительной записке говорится, что скелет полный. Но сейчас у него не хватает длинной трубчатой кости.
— Считаете, это канцелярская ошибка?
— Ни в коем случае. Запись «полный» была сама по себе необычна. Но даже если отбрасывать в сторону странность этой записи, длинная трубчатая кость является одной из самых больших в организме, и так ошибиться было просто невозможно.
Комната осмотров погрузилась в тишину. Марго принялась возвращать кости в лоток, пока д’Агоста осматривался, сидя в кресле, ссутулившись, с задумчивым выражением на лице.
— Как, черт побери, этот скелет оказался здесь? У музея, что, собраны коллекции маленьких старушек?
— Нет.
— Есть хоть малейшее предположение, сколько лет этот скелет находится здесь?
— Основываясь на внешнем виде зубов, я бы сказала, что он здесь с конца XIX века. Но мы должны провести радиоуглеродный анализ, чтобы быть уверенными. Это может занять недели.
Д'Агоста пытался осмыслить услышанное.
— Для начала давайте исключим возможность ошибки: может, недостающая кость оказалась в соседних лотках. Я попрошу нашего друга Сандовала, чтобы он вытащил все скелеты из окружающих ящиков. А еще те, у которых похожие номера. Вы не откажетесь вернуться и взглянуть, не найдется ли среди этих скелетов того, кто будет… гм… больше похож на тридцатипятилетнего готтентота?
— С удовольствием. Есть и другие тесты, которые я и так хотела провести с этим скелетом.
Д'Агоста рассмеялся.
— Если б Пендергаст был рядом, могу поспорить, что он сказал бы нечто вроде: «Эта кость имеет решающее значение для раскрытия этого дела», — лейтенант поднялся. — Я позвоню вам, чтобы договориться о следующей встрече. Держите это все в секрете, ладно? Особенно от Фрисби.
Пока Марго возвращалась назад по центральному коридору отдела остеологии, Фрисби, казалось, материализовался рядом с ней из тусклого пыльного бокового коридора, чтобы последовать за ней.
— Доктор Грин? — поравнявшись с ней, он не стал переводить на нее взгляд, а продолжал смотреть прямо перед собой.
— Да, здравствуйте, доктор Фрисби.
— Вы разговаривали с полицейским.
— Да, — она старалась говорить спокойно.
Фрисби продолжал смотреть вперед.
— Чего он хотел?
— Он попросил меня изучить скелет.
— Какой скелет?
— Один из тех, что Вик Марсала извлекал для того… хм… приезжего ученого.
— Он попросил вас изучить его? Почему именно вас?
— Мы знакомы с лейтенантом уже давно.
— И что вы нашли?
Эта беседа начала напоминать инквизиторский допрос, но Марго старалась сохранять спокойствие.
— По данным сопроводительной записки, мужчина готтентот, добавлен в коллекцию в 1889 году.
— И какое вероятное отношение стодвадцатипятилетний скелет может иметь к убийству Марсалы?
— Я не могу сказать, сэр, это конфиденциальная информация. Я просто помогаю лейтенанту по его личной просьбе.
Фрисби фыркнул.
— Это невыносимо. Полиция идет по ложному следу. Как будто они хотят втянуть мой отдел еще глубже в это бессмысленное дело об убийстве, в этот скандал. Все эти ковыряния — меня уже тошнит от них, — Фрисби остановился. — Он просил вас о какой-то еще помощи?
Марго замешкалась.
— Он упомянул об осмотре еще нескольких скелетов из коллекции.
— Понятно, — теперь, наконец, Фрисби посмотрел на нее. — Помнится мне, у вас здесь высокий научный уровень привилегий.
— Да, и я очень благодарна за это.
— Что, если эти привилегии будут отменены?
Марго пристально посмотрела на него. Это было возмутительно. Но она не собиралась терять хладнокровие.
— Это захоронит мои исследования. Я могу потерять работу.
— Какой же это будет позор, — он больше ничего не сказал, лишь развернулся и зашагал дальше по коридору, оставив Марго стоять и смотреть на его высокую, юркую удаляющуюся фигуру.
22
В номере-люкс гостиницы «Хилтон» в городе Палм-Спрингс на третьем этаже, тускло освещенном настенными бра, полулежал в кресле в дальнем углу комнаты агент Пендергаст. Занавешенные шторами панорамные окна номера выходили на коктейльную хижину у бассейна, воды которого мерцали в лучах позднего утреннего солнца. На столике перед Пендергастом покоилась чашка чая. Под вытянутыми, скрещенными в лодыжках ногами стояла кожаная оттоманка.
Пендергаст изредка потягивал чай во время своего телефонного разговора:
— Его содержат в тюрьме Индио без возможности выхода под залог, — сообщил он своему собеседнику. — Лицо не проходит ни по одной базе данных, идентифицировать его личность не представляется возможным. По отпечаткам пальцев тоже никакой информации.
— Он сказал, почему напал на тебя? — раздался в трубке голос Констанс.
— Он был безмолвен, как монах.
— Вас обоих усыпили с помощью какого-то наркотического дурмана?
— По крайней мере, так я склонен полагать.
— С какой целью?
— Для меня это до сих пор остается загадкой. Я не преминул сходить на осмотр к врачу, но лишь удостоверился, что я в полном здравии — за исключением травм, полученных во время борьбы. Механических. Никаких следов яда или последствий отравления в организме не обнаружено. Также на мне нет никаких следов уколов или чего-то подобного, что указывало бы на вмешательство в мой организм, пока я пребывал в бессознательном состоянии.
— Тот, кто напал на тебя, должно быть, был в сговоре с теми, кто распылил наркотик. Тем удивительнее, что они погрузили в наркотический сон и своего сообщника, бросив его на произвол судьбы.
— В этой истории удивительной можно назвать всю последовательность событий. У меня складывается впечатление, что этого человека обманули так же, как и меня. Но пока он не заговорит, его мотивы останутся для меня тайной. Есть, однако, вещь, которая представляется мне вполне понятной. И именно она — глубоко меня дискредитирует.
Он замолчал.
— О чем ты?
— Все случившееся — бирюза, рудник «Золотой паук», «Солтон Фонтенбло», неудачно стертые следы шин, сама карта шахты, и, возможно, даже старик, который со мной говорил — западня. Все было тщательно срежиссировано, чтобы заманить меня именно в ту конкретную комнату для ветеринарных процедур, где этот газ мог быть выпущен. Эта камера была построена годы назад именно с целью введения наркотических газов опасным животным.
— Так что же именно так сильно тебя дискредитирует?
— Я думал, что нахожусь на шаг впереди своих противников, а в действительности все обстояло с точностью до наоборот: это они опережали меня не на один, а на несколько шагов.
— Ты говоришь «они». Ты действительно веришь, что Альбан был вовлечен во все это, так или иначе?
Пендергаст ответил не сразу. Некоторое время он молчал, а затем тихим, упавшим голосом повторил то, что слышал перед тем, как впасть в беспамятство:
— «Ты должен благодарить за это Альбана». Довольно недвусмысленное заявление, тебе так не кажется?
— Так и есть.
— Весь сложный механизм, который продемонстрировали мне в «Солтон Фонтенбло», был спроектирован так, чтобы исключить и предвидеть любые возможные неудачи. Хитросплетение интриг указывает на то, что это — постановка Альбана. Постановка, которой он наслаждался. И при этом — именно его убийство запустило ловушку.
— Полагаешь, он выбрал столь вычурный способ покончить с собой? — спросила Констанс.
— Сомневаюсь. Самоубийство не вписывается в стиль Альбана.
На том конце провода некоторое время звучала лишь тишина. Затем Констанс заговорила снова:
— Ты рассказал лейтенанту д’Агосте?
— Я никого об этом не информировал. Особенно лейтенанта д’Агосту. Он уже и так знает об Альбане больше, чем стоило бы. Что касается полиции вообще, то я не верю, что они способны оказать мне какую-либо посильную помощь в этом вопросе. Во всяком случае, если они и могли что-то найти, то лишь с самого начала. Сейчас они уже затоптали все неочевидные улики и нанесли только больший ущерб. Мой план состоит в том, чтобы вернуться в тюрьму Индио сегодня днем и посмотреть, смогу ли я вытащить что-либо из этого… человека, — Пендергаст прервался. — Констанс, я ужасно огорчен, что с самого начала позволил заманить себя в эту ловушку.
— Он был твоим сыном. Ты не мог ясно мыслить.
— Это не может служить ни утешением, ни оправданием, — и с этими словами Пендергаст завершил разговор, вернул сотовый телефон в карман пиджака и остался неподвижной, смутной, задумчивой фигурой в темной комнате.
23
Терри Бономо был экспертом САПИ — Системы Автоматизированного Проектирования Идентификации — нью-йоркской полиции. Он слыл умником в лучшей итальянско-джерсийской традиции, и это делало его в глазах лейтенанта д’Агосты одним из лучших сотрудников. Просто сидя в отделе криминалистики среди компьютеров, дисплеев, графиков и лабораторного оборудования, д’Агоста ощущал, как его настроение повышается. Он чувствовал себя просто прекрасно, выбравшись из затхлых и тусклых пределов музея. Его состояние улучшалось еще сильнее от осознания настоящей деятельности. Сейчас перед ним стояла задача идентификации фальшивого «профессора», пока его команда судмедэкспертов исследовала кости и лоток на наличие отпечатков, ДНК, волос и волокон. Создание фоторобота ложного Уолдрона было следующей зацепкой. Как только у них будет портрет преступника, это станет большим шагом вперед. И никто не мог показать себя в деле составления фотороботов лучше, чем Терри Бономо.
Д’Агоста заглянул через плечо Бономо, наблюдая за его работой. Через стол от него сидел Сандовал, техник из отдела остеологии. Всю эту работу можно было провести и в музее, но д’Агоста предпочитал приглашать свидетелей в участок для задач такого рода. Сам факт присутствия в полицейском участке создавал стрессовую ситуацию для свидетеля и заставля