Войдя в ее покои, я обнаружил, что страхи Нэтти оказались более чем обоснованными. Моя дражайшая супруга выглядит ужасно бледной и истощенной. Она отказывается принимать пищу или покидать свою постель. Ее мучает постоянная боль. Я же мучаюсь бессилием, ибо в моих кругах нет хороших врачей. Увы, волею судьбы мои знакомства ограничиваются кругом новоорлеанских жуликов и шарлатанов, выдающих себя за врачей. А тем временем я наблюдаю за Станзой упадок сил и атрофию, почти шокирующую своей быстротечностью. Неужто всего два месяца назад мы предприняли поездку в карете по дамбе? Тогда Станза улыбалась, пела и смеялась, сияя румянцем здоровья, красоты и молодости.
Меня утешает лишь то, что Антуан и Комсток ныне отосланы в школу и избавлены от участи наблюдать плачевное состояние их матери. У Боэция есть медсестра и репетиторы, занимающие наибольшую часть его времени. До сих пор мне удавалось отвлечь его от расспросов о состоянии Станзы. Морис, храни его Бог, еще слишком мал, чтобы понимать, что происходит.
И.
21 октября 1905 года.
Да простит меня Бог! Сегодня, вопреки всем другим лекарствам, я все же принес Станзе гидроксоний и эликсир, вняв ее мольбам. Облегчение и почти животный голод, отразившиеся в ее взоре, оказались, пожалуй, худшим потрясением для моего сердца. Я позволил ей только один глубокий вдох; ее крики и проклятия после моего ухода с бутылкой в руке слишком больно вспоминать. Мне невыносимо думать об этом, но ситуация наша изменилась кардинально — теперь я убежден, что она должна быть заперта вместо того, чтобы самой запираться от меня.
... Что же я натворил?
26 октября 1905 года.
Сейчас поздний час, но я сижу здесь, за своим столом. Передо мною чернильница и светильник для письма. Ночь ненастна: воет ветер, и дождь неистово хлещет о средник окна, но шум этот не может заглушить ненавистный звук…
Станза плачет в своей спальне. Время от времени из-за надежно запертой двери я слышу сдавленные стоны боли.
Я больше не могу отрицать то, что я так долго отказывался принимать. Я говорил себе, что руководствуюсь исключительно светлыми помыслами и тружусь во имя всеобщего блага. Я верил в это со всей возможной искренностью. Разговоры о моем эликсире, как о лекарстве, вызывающем зависимость, безумие и даже врожденные дефекты, я приписывал вымыслам невежд или тем химикам и фармацевтам, которые хотели извлечь выгоду из провала эликсира. Но даже мое лицемерие имеет свои пределы. Настала пора признать, что именно он — эликсир — несет ответственность за тяжелое и, не побоюсь этого слова, плачевное состояние моей супруги. Шоры, наконец, были сорваны с моих глаз. Это я виноват. Мой эликсир — не есть лекарство от всех болезней. Он лечит лишь симптомы, но не основную проблему. Он вызывает зависимость, и его первоначальные положительные результаты, в конце концов, оказываются подавленными загадочными и смертельно опасными побочными эффектами. А теперь Станза и я вынуждены расплачиваться за мою недальновидность.
1 ноября 1905 года.
Самый мрачный из всех ноябрей. Станза, кажется, слабеет с каждым днем. Сейчас ее мучают галлюцинации и даже периодические приступы безумия. Боль больше не уходит. Поступившись своим здравым смыслом, я предпринимаю попытки облегчить ее страдания морфием и дополнительными ингаляциями эликсира, но даже они теперь приносят мало пользы. Если говорить начистоту, они, кажется, только лишь ускоряют ее угасание. Боже мой, Боже мой, что же мне делать?
5 ноября 1905 года.
В темноте, что представляет собой моя нынешняя жизнь, теперь мерцает луч надежды. Я вижу отчаянную возможность — небольшую, но все же существующую — что могу разработать лекарство, так сказать, противоядие, от эликсира. Идея эта пришла мне позавчера, и с тех пор я ничем более не могу заниматься.
Из моих наблюдений за Станзой создается впечатление, что пагубные последствия эликсира вызваны своеобразным сочетанием ингредиентов. Возможно, в этом самом сочетании с экстрактами редких растений проверенные средства — такие, как гидрохлорид кокаина[140] и ацетанилид[141] — дали непредсказуемый эффект.
Растения! Вот, что вызывает пагубные последствия. Но логично предположить, что эти эффекты могут быть обращены вспять с помощью других растений. Если бы мне удалось блокировать действие растительных экстрактов, это могло бы обратить вспять изнурительные физические и психические повреждения — подобно тому, как экстракт Калабарских бобов[142] нейтрализует отравление белладонной[143].
С этим противоядием я, возможно, смогу помочь не только моей бедной больной Станзе, но и тем, другим, кто также пал жертвами моей жадности и недальновидности.
...Если бы только Эдмунд вернулся! Его трехлетнее путешествие, в ходе которого он собирал и изучал целебные травы экваториальных джунглей, подходит к концу. Я со дня на день жду прибытия его почтово-пассажирского парохода. В отличие от многих моих якобы ученых братьев, я твердо верю, что аборигены этой планеты могут передать нам множество древних знаний о целебных средствах, дарованных роду человеческому самой природой. Мои собственные путешествия в долины равнинных индейцев подтверждают эту теорию. Итак, сейчас я делаю успехи, но растения, которые я изучал до сих пор — за исключением Американской тисмии, на которую я возлагаю большие надежды — не кажутся эффективными в борьбе с побочными эффектами моего проклятого тоника.
8 ноября 1905 года.
Наконец-то вернулся Эдмунд! Он привез с собой десятки всевозможных растений, которым туземцы приписывают чудодейственные целебные свойства. Искра надежды, которую я едва осмелился возжечь несколько дней назад, сейчас ярко распалилась во мне. Работа поглощает все мое время: я не могу спать, не могу есть — не могу думать ни о чем другом! В противовес к списку растений, входящих в состав эликсира, у меня теперь есть перечень эффективных компонентов (не только растительных), нейтрализующих их — в том числе кора каскары[144], каломель[145], масло полыни[146], экстракт Печали Ходжсона[147]; и экстракт Американской тисмии[148].
Но нет времени писать — еще столько всего предстоит совершить! И очень мало времени, чтобы успеть сделать это все — с каждым днем Станза все больше угасает. Сейчас она более походит на собственную тень, нежели на себя прежнюю. Осмелюсь сказать, что если мне не повезет — если Господь не ниспошлет на меня удачу в кратчайшие сроки — Станза ускользнет от меня навек в Царство Теней.
12 ноября 1905 года.
Я потерпел неудачу.
До последнего момента я был уверен в своем успехе. Химический синтез противоядия отвечал всем законам и стандартам здравого смысла. Я был уверен, что разработал точный состав и пропорцию компонентов, перечисленных на внутренней стороне задней обложки данного журнала. Мною овладело призрачное ощущение грядущей победы, ибо я счел, что при кипячении элементы противоядия создадут настойку, способную противодействовать пагубному эффекту эликсира.
Я спешно дал Станзе лекарство. Пришлось давать ей его несколько раз, ибо моя несчастная, исстрадавшаяся супруга уже ничего не могла удержать в животе. Безрезультатно. Раним утром сего дня ее страдания стали настолько нестерпимыми, что я помог ей перейти в загробный мир.
Я не буду больше писать. Я потерял то, что для меня всего дороже, и теперь я более не отягощен земным бременем. Эти последние слова оставляет уже не живое существо, но тот, кто душою пребывает со своей почившей женой и скоро соединится с нею и телом.
Из царства мертвых,
Иезекия Комсток Пендергаст
На долгое время взгляд Констанс замер на этих последних словах. Затем, вдумчиво, она перевернула страницы и дошла до форзаца, где был записан сложный список компонентов: растений, экстрактов, минералов. Здесь же были переданы и этапы подготовки. Все это располагалось под громким заголовком: «Анти-эликсир: формула противоядия».
Ниже рецепта Констанс заметила еще одно рукописное сообщение, но сделано оно было совершенно другой рукой и гораздо более свежими чернилами — красивым, плавным подчерком, который она действительно очень хорошо знала:
«Моя дорогая Констанс,
Зная твое врожденное любопытство, твой интерес к семейной истории Пендергастов и твою склонность к изучению коллекций в подвале, я не сомневаюсь, что в какой-то момент твоей долгой, очень долгой жизни ты обнаружишь эти краткие записи.
Ты, должно быть, заметила, что этот журнал содержит довольно тревожный текст? Конечно же, ты заметила. Вообрази тогда, если сможешь, сколь болезненным занятием было это чтение для меня самого — ведь это хроника печальных изысканий моего собственного отца, который стремился излечить некий недуг, который он сам же и даровал моей матери Констанции. (К слову, такое удивительное совпадение ваших имен — не случайность). Величайшая ирония заключается в том, что мой отец был очень близок к успеху. Видишь ли, согласно моему собственному анализу, его противоядие должно было подействовать. За исключением того, что он совершил одну крошечную ошибку. Ты думаешь, он был слишком ослеплен горем и чувством вины, чтобы заметить свой единственный маленький промах? Это становится любопытным.
Будь осторожна.
Я прощаюсь, Констанс,
Ваш преданный и т.д.
Доктор Енох Ленг.»