Бо Бартлетт приостановился, а затем направился к величественному особняку. Он чувствовал себя рыбаком, подсекающим рыбу своей мечты, и всячески удерживал себя от того, чтобы начать потирать руки в предвкушении. Здесь этот жест будет выглядеть неуместно.
— Ну и ну! — воскликнул он. — Плантация Пенумбра!
— Так и есть, — пробормотал Пендергаст, приближаясь. Женщина последовала за ним по пятам.
— Я всегда считал его самым красивым поместьем в Луизиане, — отметил Бартлетт, ожидая, что его представят прекрасной молодой леди, однако Пендергаст, похоже, не собирался этого делать. Он лишь склонил голову.
Бартлетт нарочито сильно ударил себя по лбу.
— Мне любопытно. Моя фирма пыталась упросить вас продать это место в течение многих лет. И мы были не единственными, кто так желал заполучить его. Что заставило вас передумать? — внезапное чувство тревоги промелькнуло на пухлом лице застройщика. Хотя предварительные документы уже были подписаны, он опасался, что даже сам вопрос может бросить тень сомнения на сделку. — Конечно же, мы рады, что вы так поступили, без сомнения, очень рады. Мне просто... ну, любопытно, вот и все.
Пендергаст медленно огляделся вокруг, словно пытался запечатлеть увиденное в памяти: греческие колонны, крытую веранду, кипарисовые рощи и обширные сады. Затем он повернулся к Бартлетту.
— Скажем так, недвижимость стала... доставлять мне некоторые неудобства.
— Без сомнений! Подобные старые дома плантаторов — это же черная дыра обслуживания! Ну, все мы в фирме «Южная Недвижимость» благодарны за ваше доверие к нам, — пробубнил Бартлетт, борясь с неуверенностью. Он спешно извлек платок из кармана и промокнул влажное от пота лицо. — У нас замечательные планы на эту местность — прекрасные планы! В течение двадцати четырех месяцев или около того, все это будет преобразовано в поместье «Кипарисовая аллея». Шестьдесят пять больших, элегантных домов традиционной постройки — мы их называем мезонеты — каждый будет расположен на собственном акре земли. Только представьте!
— Думая об этом, — сказал Пендергаст, — я могу представить это все довольно живо.
— Я надеюсь, что вам придет в голову рассмотреть возможность приобретения для себя мезонета в «Кипарисовой аллее» — гораздо более беззаботного и удобного, чем этот старый дом. Вместе с ним вам будет предоставлено членство в гольф-клубе. Мы готовы сделать вам отличное предложение! — Бо Бартлетт дружественно и легко толкнул Пендергаста в плечо.
— Как великодушно, — бесцветно отозвался Пендергаст.
— Конечно, конечно, — сказал Бартлетт. — Мы хорошо распорядимся вашей землей, я обещаю вам. Сам старый дом неприкасаем — будучи занесенным в Национальный Реестр Исторических Мест и все такое. В нем разместятся чертовски славный клуб, ресторан, бар и офисы. Поместье «Кипарисовая аллея» будет возведено экологически безопасным способом — зеленый сертификат строительства есть на всём! И, конечно же, в соответствии с вашими пожеланиями, кипарисовое болото будет сохранено как заповедник дикой природы. По закону определенный процент от строительства — хм, поместья — должен быть, так или иначе, районирован в экологических целях в качестве меры защиты для поверхностных стоков. Болото очень хорошо удовлетворяет этим требованиям зонирования. И конечно, не менее тридцати шести лунок гольф-клуба только добавит привлекательности «Кипарисовой аллее».
— Без сомнения.
— Вы будете моим почетным гостем любое время. Так что... вы начнете перемещать фамильное кладбище на следующей неделе? — спросил Бартлетт.
— Да. Я буду следить за всеми деталями. И расходами.
— Очень хорошо, что вы... уважаете мертвых. Похвально. Очень по-христиански.
— И потом, здесь есть еще Морис, — напомнил Пендергаст.
При упоминании Мориса — пожилого лакея, который поддерживал Пенумбра в течение бесчисленных лет — назойливое счастливое настроение Бартлетта немного упало. Этот Морис был древним, как сам мир, совершенно дряхлым, не говоря уже о суровости и молчаливости. Но Пендергаст оказался достаточно настойчивым в этом вопросе.
— Да. Морис.
— Он будет числиться здесь в должности официанта, так долго, как только он сам этого пожелает.
— На этом мы и договорились, — застройщик снова взглянул на массивный фасад. — Наши адвокаты свяжутся с вами обговорить окончательные детали даты завершения сделки.
Пендергаст кивнул.
— Хорошо. Теперь, я покину вас и... леди... чтобы вы могли отдать последнюю дань этому месту, и, пожалуйста, не торопитесь! — Бартлетт сделал деликатный шаг прочь от дома. — Или, может, вас нужно отвезти в город? Вы, должно быть, приехали на такси — я не вижу машины.
— В этом нет необходимости, спасибо, — ответил Пендергаст.
— Хм, понимаю. В таком случае, хорошего дня, — и Бартлетт в свою очередь пожал руку Пендергасту и молодой женщине. — Еще раз спасибо.
Потом он снова промокнул лоб платком, вернулся к своей машине, завел мотор и уехал.
Пендергаст и Констанс Грин поднялись по старым ступенькам на панорамную веранду, и вошли внутрь. Достав небольшой брелок из кармана, Пендергаст открыл входную дверь особняка и пропустил Констанс перед собой. Интерьер пах мебельным лаком, старым деревом и пылью. Не говоря ни слова, они обошли разные комнаты первого этажа — гостиную, салон, столовую — рассматривая всевозможные предметы обстановки. Все они были помечены на видном месте именами торговцев антиквариатом, агентов по недвижимости, и аукционных домов — готовые к отправке.
Они остановились в библиотеке. Здесь Констанс подошла к книжному шкафу со стеклянными дверцами. В нем содержалась огромная сокровищница: Первое Фолио Шекспира, ранняя копия «Роскошного часослова герцога Беррийского», первое издание «Дон Кихота». Но, что больше всего заинтересовало Констанс — это четыре огромных тома в дальнем конце шкафа. Она благоговейно извлекла один из них, открыла, и начала медленно переворачивать страницы, любуясь невероятно яркими и правдоподобными изображениями птиц, которые содержались в книге.
— Широкоформатное издание «Птиц Америки» Одюбона — пробормотала она. — Все четыре тома, которые твой прапрапрадед выписал у самого автора.
— Отец Иезекииля, — отозвался Пендергаст ровным голосом. — Как таковое, то есть именно это издание книг я могу оставить наряду с Библией Гуттенберга, которая находилась в нашей семье со времен Генри Пендергаста де Мушкетона. Оба эти раритета предшествуют позору Иезекииля. Все остальное отсюда должно исчезнуть.
Они возобновили свой путь, перешли в приемную и поднялись по широкой лестнице на верхнюю площадку. Наверху, прямо перед ними раскинулась гостиная, и они вошли в нее, пройдя мимо пары слоновых бивней, обрамляющих дверной проем. Внутри, вместе с ковриком из зебры и полудюжиной навесных голов животных, находился оружейный шкаф полный редких и чрезвычайно дорогих охотничьих ружей. Как и в случае с имуществом на нижнем этаже, бирки о продаже были зафиксированы на каждом ружье.
Констанс подошла к шкафу.
— Которое из них принадлежало Хэлен? — спросила она.
Пендергаст полез в карман и снова достал брелок со связкой ключей. Он открыл шкаф и бережно извлек двустволку с боковыми пластинами, украшенными замысловатой гравировкой и инкрустированными драгоценными металлами.
— Кригхофф — сказал он. Агент на ружье еще несколько секунд, и его взгляд постепенно становился все более далеким. Затем он сделал глубокий вдох. — Это был мой свадебный подарок ей.
Он протянул винтовку Констанс.
— Я бы не хотела это трогать, если ты не против, — сказала она.
Пендергаст вернул оружие на место и запер шкаф.
— Это прошлое, и я расстаюсь с этой винтовкой и всем, что с ней связано, — сказал он тихо, как будто только для себя.
Они заняли места за центральным столом в гостиной.
— Так ты действительно продаешь все это — заключила Констанс.
— Все, что прямо или косвенно, приобретено на деньги от эликсира Иезекииля.
— Ты же не хочешь сказать, что веришь в правоту Барбо?
Пендергаст помедлил, прежде чем ответить.
— До моей, хм, болезни, я никогда не сталкивался с вопросом о богатстве Иезекииля. Дело в правоте Барбо или нет — но мне кажется, что отказ от всех моих Луизианских владений и избавление от самих плодов работы Иезекииля является правильным решением. Все эти вещи теперь для меня подобны яду. Как ты знаешь, я вкладываю средства в новый благотворительный фонд.
— «Вита Брэвис»[158], Инк. Меткое название, я полагаю?
— Да довольно меткое, — фонд обладает самой необычной, если можно так выразиться, целью.
— И какой же?
На губах Пендергаста появился призрак улыбки.
— Мир еще увидит.
Поднявшись, они провели краткую экскурсию по второму этажу особняка, в то время как Пендергаст указывал на различные достопримечательности. Они задержались немного в комнате, которую он занимал в детстве. Затем они снова спустились на первый этаж.
— Есть еще винный погреб, — заметила Констанс. — Ты говорил мне, что он великолепен — объединение всех погребов от разных семейных ветвей после того, как те прервались. Мы осмотрим его?
Тень пробежала по лицу Пендергаста.
— Я не уверен, что вполне готов к подобному, если ты не возражаешь.
Раздался стук в дверь. Пендергаст прошел вперед и открыл ее. На пороге показалась странная фигура: низкий, гибкий мужчина, одетый в черный сюртук со скругленными фалдами, оттененный белой гвоздикой. Дорогой на вид портфель он держал в одной руке, а в другой — несмотря на ясный день — тщательно свернутый зонтик. Котелок сидел на голове под углом, который язык не поворачивался назвать щегольским. Он выглядел, как нечто среднее между Эркюлем Пуаро и Чарли Чаплином.
— Ах, мистер Пендергаст! — обратился мужчина, улыбаясь. — Вы хорошо выглядите.
— Спасибо. Пожалуйста, входите, — Пендергаст повернулся, чтобы представить его. — Констанс, это Гораций Огилби. Его фирма присматривает за юридическими интересами Пендергастов здесь, в районе Нового Орлеана. Мистер Огилби, это Констанс Грин. Моя подопечная.