готовиться. Этим как раз занимаются в дзен-буддизме, если я правильно его понимаю.
Она прочитала несколько текстов о дзене. Но они все ясно говорили о том, что дзен – это не информация, а поведение. Если твое поведение верно, то может снизойти загадочная ясность. А может и не снизойти. И даже если она наступит, обычно это длится недолго, как видение.
Она была слишком привязана к своим привычкам, чтобы настолько изменить свое духовное поведение. Она не контролировала свои мысли так, чтобы уметь подготовить себя к пиковому переживанию. Она жила своей жизнью, а несносные нервные расстройства неприятно вторгались в нее. Ей казалось, что их вызывали мысли о прошлом, поэтому она изо всех сил старалась сосредотачиваться на настоящем. По сути, это и был дзен, и она неплохо в нем преуспела; он на долгие годы стал ее инстинктивной стратегией выживания. Но пиковое переживание… иногда она молила о нем, чтобы, наконец, увидеть это почти увиденное. Чтобы наступило прескевю, и мир наполнился для нее тем неясным и мощным смыслом прямо за пределами ее мыслей, а она лишь стояла бы и подталкивала или просто пыталась им следовать и понять их, испытывая любопытство, страх, надежду; а потом это ощущение угаснет и пройдет. И все же, когда-нибудь… если бы только она знала наверняка! Это могло помочь, спустя какое-то время. А иногда ей становилось страсть как любопытно: каким же будет это озарение? Что несло в себе странное понимание, нависшее за пределами ее мыслей? Оно казалось слишком реальным, чтобы быть просто иллюзией…
И хотя поначалу она не осознавала, что это и являлось тем, что она искала, она приняла предложение Ниргала отправиться на фестиваль на горе Олимп. Мишель счел это здравой идеей. Раз в М-год, северной весной, народ собирался на вершине горы Олимп возле кратера Zp, где внутри каскада шатров-полумесяцев, над камнями и керамической мозаикой, и проходил фестиваль – точно как в то первое собрание в этом месте, когда праздновали окончание Великой бури и астероиды озарили небо, а Джон произнес свою речь о формирующемся марсианском обществе.
И это общество, подумала Майя, поднимаясь в вагоне поезда на великий вулкан, можно сказать, сформировалось, по крайней мере, в некоторых местах и в некоторые времена. И вот мы здесь. На Олимпе, каждый год в Ls=90°, чтобы сохранить память об обещании Джона и отпраздновать свои достижения. Подавляющую часть празднующих составляли молодые уроженцы, но немало было и новых иммигрантов, которые приезжали посмотреть, каков из себя знаменитый фестиваль, и прогулять целую неделю, в основном играя музыку или танцуя под нее – или и то и другое сразу. Майя, так и не овладев никаким инструментом, кроме тамбурина, предпочитала танцевать. И там она потеряла из виду Мишеля и всех остальных своих друзей – Надю, Арта, Сакса, Марину, Урсулу, Мэри, Ниргала, Диану и других. После этого оставалось лишь забыться и танцевать с незнакомцами. Лишь смотреть на мелькающие перед ней сияющие лица, каждое из которых напоминало пульсар сознания, кричащий: «Я живу! Я живу! Я живу!»
Прекрасные танцы всю ночь напролет, признак того, что ассимиляция, вероятно, все-таки происходила и ареофания накладывала свои невидимые чары на каждого, кто попадал на планету, а яд их земного прошлого слабел и забывался. Истинная марсианская культура наконец переживала свое коллективное сотворение. Да, и это замечательно. Но это не пиковое переживание. Здесь было неподходящее для восторгов место – пожалуй, здесь слишком сильна тень прошлого: на вершине Олимпа все выглядело по-старому, небо было таким же черным и звездным, перетянутым пурпурной лентой вокруг горизонта… Марина рассказывала, что вокруг безмерного края вулкана построены гостиницы для паломников, обходящих вершину по кругу, а в кальдере имелись другие убежища – для Красных скалолазов, которые почти все время жили в этом мире пересекающихся выпирающих скал. Майя считала такой образ жизни странным, особенно в нынешние времена на Марсе.
Такая жизнь не для нее. Гора Олимп слишком высока, а потому слишком сильно погрязла в прошлом. Это не то место, где она могла испытать то переживание, которого искала.
Впрочем, здесь ей выпала возможность обстоятельно побеседовать с Ниргалом на обратном пути в Одессу. Она рассказала ему о Шарлотте с Ариадной и их заботах, а он кивнул и поделился некоторыми из своих приключений по необжитым районам, здорово иллюстрировавшим прогресс в ассимиляции.
– В итоге мы победим, – предсказал он. – Марс стал полем битвы между прошлым и будущим, и прошлому сейчас хватает сил, но будущее – это то, куда мы все идем. В нем присутствует некая неумолимая мощь, и нас будто затягивает вперед. В последнее время я уже почти чувствую это. – Говоря это, он лучился счастьем.
Затем он достал их вещи с верхних полок и поцеловал ее в щеку. Весь стройный и крепкий, он уже шагнул к выходу:
– Мы же продолжим работать в этом направлении, да? Я заскочу к вам с Мишелем в Одессе. Люблю тебя.
После этого она, разумеется, почувствовала себя лучше. Пусть это было и не пиковое переживание, но путешествие на поезде с Ниргалом подарило возможность поговорить с самым неуловимым из уроженцев, который был для нее как любимый сын.
Но, когда Майя вернулась с Олимпа, ее снова стали донимать «психологические события», как называл их Мишель. И с каждым разом, после того как что-то подобное происходило, он становился все более озабочен. «Психологические события» начинали пугать даже его. И Майя видела страх Мишеля, как он ни пытался казаться спокойным. Неудивительно, что он напуган. Эти «события», как и прочее, подобное им, случались у многих из его престарелых клиентов. Антивозрастная терапия, очевидно, не помогала людям хранить воспоминания своего непрерывно удлиняющегося прошлого. А когда прошлое ускользало от них год за годом и воспоминания слабели, охват «событий» постепенно расширялся до того, что людей даже приходилось помещать в лечебные учреждения.
Или, в противном случае, они умирали. В институте первопоселенцев, в котором Мишель по-прежнему продолжал работать, с каждым годом оставалось все меньше членов. В каком-то году даже умер Влад. Когда это случилось, Марина и Урсула переехали из Ахерона в Одессу. Надя и Арт тогда жили в западной части города вместе с уже взрослой дочерью Никки. Даже Сакс Расселл снимал там квартиру, хотя бо́льшую часть времени до сих пор проводил в Да Винчи.
На Майю эти переезды влияли как хорошо, так и плохо. Хорошо, потому что она любила всех этих людей. Ей казалось, будто они специально собираются вокруг нее, и это тешило ее тщеславие. И видеть их лица было для нее огромным удовольствием. Она помогала, например, Марине и Урсуле пережить потерю Влада. Казалось, Урсула и Влад всегда были настоящей парой, хотя Марина и Урсула… в общем, трудно сказать, как была устроена их шведская семья. Как бы то ни было, от нее остались лишь Марина и Урсула, очень близкие в своем горе и во многом напоминающие те однополые парочки молодых уроженцев, которых часто можно было встретить в Одессе, – мужчин или женщин, что с умиротворяющим видом шли по улице, держась за руки.
Поэтому она была счастлива видеть их двоих, как и Надю или кого-либо еще из старой компании. Но ей не всегда удавалось вспомнить события, о которых они говорили, как о чем-то, чего нельзя забыть, и это ее раздражало. Еще одна разновидность жамевю, ее собственная жизнь. Нет, лучше сосредоточиться на настоящем, работать над уровнем воды или освещением спектакля, просто засиживаться в барах с новыми друзьями с работы или даже незнакомцами. И ждать, что однажды наступит просветление…
Саманта умерла. А за ней Борис. Впрочем, между их смертями прошло года два или три, но все равно, после долгих десятилетий, на протяжении которых никто из них не умирал, казалась, что все случилось очень быстро. На похоронах собравшиеся держались как могли, но тем временем вокруг сгущалась тьма, словно к обрыву подрывался черный шквал с Геллеспонта: народы Терры продолжали самовольно посылать людей и высаживать их на Марсе, ООН по-прежнему сыпала угрозами, Китай и Индонезия внезапно начали наступать друг другу на глотку, Красные экотажники взрывали объекты все более бессистемно и безрассудно, приводя к гибели людей. А затем взобрался по лестнице Мишель и скорбно сообщил:
– Илья умер.
– Что? Нет, о, нет…
– У него была аритмия сердца.
– О боже.
Майя не видела Илью несколько десятилетий, но потерять еще одного из первой сотни, потерять возможность снова увидеть его застенчивую улыбку… нет. Мишель говорил что-то еще, но она его не слышала – не столько от горя, сколько от потери внимания. Или от скорби по самой себе.
– Это будет случаться все чаще и чаще, да? – спросила она наконец, когда заметила, что Мишель пристально на нее смотрит.
Он вздохнул.
– Возможно.
И снова большинство выживших из первой сотни приехало в Одессу на церемонию прощания, которую организовал Мишель. Там Майя многое узнала об Илье, в основном от Нади. Покинув Андерхилл, он переехал в Лассвиц и участвовал там в строительстве крытого города, а затем стал специалистом по гидрологии водоносных слоев. В 61-м находился вместе с Надей, пытаясь восстанавливать сооружения и при этом остаться в живых, но в Каире, где Майя видела его мельком, он отделился от остальных и не сумел уйти в долины Маринер. Тогда они посчитали, что он погиб, как Саша, но оказалось, что нет, он выжил, вместе с большинством каирцев. После мятежа перебрался в Сабиси и снова стал работать с водоносными слоями, держа связь с подпольем и помогая превратить Сабиси в столицу «полусвета». Какое-то время он прожил с Мэри Данкел, а когда ВП ООН закрыла Сабиси, они вместе переехали в Одессу. Он был там и на пятидесяти-М-летнюю годовщину – тогда Майя, насколько она помнила, и видела его в последний раз, в тот день все русские в их группе произносили длинные тосты. Затем он расстался с Мэри, как она сама сказала, и переехал в Сензени-На, где стал одним из лидеров второй революции. Когда Сензени-На объединился с Никосией, Шеффилдом и Каиром, образовав союз восточной Фарсиды, он поднялся выше, чтобы помочь разрешить ситуацию в Шеффилде. А затем вернулся в Сензени-На и стал работать там в первом независимом городском совете, постепенно став одним из корифеев этого общества, как и многие другие члены первой сотни в других городах. Он женился на девушке-нисее, ее семья из Нигерии; у них родился мальчик. Илья дважды летал в Москву и был известен как комментатор российских видеоканалов. Незадолго до смерти он работал в проекте бассейна Аргир вместе с Питером, занимаясь выкачиванием нескольких крупных водоносных слоев под горами Харит таким образом, чтобы не нарушить рельеф поверхности. Его правнучка, которая жила в Каллисто, была беременна… Но однажды, на пикнике на насыпи мохола, он провалился, и спасти его не удалось.