Через короткое время в просветах деревьев мелькнул черным глянцем лака знакомый «опель». Он выкатил на поляну, развернулся и встал. Грундт-Герц выключил мотор, открыл дверцу, вышел и остолбенел: что за черт! Новая метаморфоза! Ведь жена полицейского Решетникова, как и положено жене, должна быть женщиной, и на ней, по-видимому, была женская одежда, но почему тогда на этой мужской наряд? Откуда она смогла выцарапать рабочий комбинезон, огромные сапоги, пиджак, потрепанную фуражку? В чем дело? Или этот болван, начальник крипо, как всегда, напутал и на сей раз? Непонятно. Совершенно непонятно…
Гестаповцу стало немного не по себе, и он медленным шагом направился к девушке, пытаясь предугадать, о чем она заговорит с ним сейчас.
— А я уж потеряла надежду! — громко сказала Юля.
Грундт-Герц через силу улыбнулся и на ходу укоризненно покачал головой.
— Я, кажется, не давал повода, — и он взглянул на часы. — В моем распоряжении еще три минуты. Но что это за маскарад? Как удалось вам?… — Он не окончил. Сзади раздался какой-то шорох, и Грундт-Герц быстро обернулся.
К нему, огибая «опель-капитан», приближались Чернопятов, Калюжный и Заболотный. У первых двух в руке было по пистолету, а у последнего — граната.
Лицо Грундта от неожиданности исказилось судорогой. Вобрав голову в плечи и став меньше ростом, гестаповец невольно попятился и потянулся рукой к заднему карману брюк.
— Спокойно, господин штурмбаннфюрер! — раздался по-немецки окрик сзади, заставивший гестаповца вновь обернуться.
Теперь рядом с Тумановой, вооруженный пистолетом, стоял коридорный из тюрьмы. На нем был новенький мундир с весело поблескивающими, начищенными пуговицами.
— Руки вверх, да побыстрее! — потребовал Генрих Гроссе.
Грундт какое-то мгновение раздумывал, потом медленно поднял руки. Взгляд его, пугливый и беспокойный, продолжал искать выхода. Он чуточку повернул голову, скосил глаза влево. И тут увидел еще троих вооруженных мужчин и девушку, вышедших из леса в сопровождении овчарки. Лицо его мертвенно побледнело, глаза погасли: он понял, что погиб.
Генрих Гроссе бесцеремонно вывернул карманы гестаповца, извлек из них два пистолета, портсигар, личные документы, записную книжку, авторучку, зажигалку и передал все Чернопятову. Заболотный приказал Грундту протянуть руки и, когда тот выполнил команду, прочно перевязал их телефонным шнуром.
— Представление окончено, господин стажер! — рассмеялась Туманова, и этот смех полоснул по сердцу гестаповца. — Хотя вы и блестяще вели свою роль, но все-таки провалились. И знаете, почему?
Грундт угрюмо молчал.
— Вы очень неосторожны, — продолжала девушка. — Помните тот случай, когда у вас забуксовала машина? Конечно, помните. Вы сняли на несколько минут свой пиджак и положили на переднее сиденье возле меня. И это вас погубило. В маленьком наружном карманчике вашего пиджака, вот тут, — она дотронулась рукой до кармана Грундта, — я обнаружила вот это. — Девушка взяла у Чернопятова отобранную у гестаповца небольшую книжечку в коричневом кожаном переплете с золотым тиснением, развернула ее и поднесла к лицу Грундта. — Если бы здесь была только ваша фотография, но здесь поставлена еще и фамилия: Иоганн Грундт… Штурмбаннфюрер СС… Вы забыли, что имеете дело с разведчицей… При затеянной вами игре такие вещи не рекомендуется держать при себе.
Грундт продолжал угрюмо молчать.
— Печально… Очень печально! — иронически проговорил Генрих Гроссе. — Вы, господин штурмбаннфюрер, действовали, как настоящий стажер, за которого себя выдавали, а не как опытный следователь, каким считаетесь! И как это вы могли додуматься со своим шефом упрятать в тюрьму водителя и конвоиров «шестерки»! Вы решили, что стены тюрьмы настолько прочны, что не пропустят и звука? Напрасно! Все люди имеют язык и уши. Кроме того, люди имеют друзей. У вас одна ошибка следовала за другой. А главной вашей ошибкой было то, что вы считали, будто в Германии наберется лишь какая-нибудь сотня порядочных людей. Роковое заблуждение! Их значительно больше.
Дмитриевский подошел к Чернопятову, показал на часы. Тот кивнул головой. Они оба отошли в сторону. Капитан достал карту.
Юля не сводила глаз с Генриха. Могла ли она подумать, что под мундиром гитлеровского тюремщика бьется такое большое и честное человеческое сердце! Несмотря на напряженность обстановки, Юле было трудно сосредоточиться: слишком быстро менялись события.
Вчера она договорилась с Чернопятовым захватить Грундта и на его же машине, с его пропуском добраться до линии фронта. Шофера обещал дать Чернопятов. Но не могло же прийти в голову Тумановой, что этим шофером окажется дежурный тюремщик. Генрих Гроссе вывел ее из города. Он шел по улицам и выкрикивал пароли встречным патрулям с такой развязностью, с какой может идти и выкрикивать только подгулявший представитель оккупантов.
На третьем километре за городом они встретились с Чернопятовым, Калюжным и Заболотным.
Дальнейший путь прошел без приключений. Ранец оказался на прежнем месте, и, так как в их распоряжении оставалось около часа, Юля предложила подкрепиться. Никто не предполагал, что две пары глаз внимательно следят за ними. Лейтенант Назаров и сержант Волков, сидевшие в засаде, сразу узнали Туманову, догадались также, что она в кругу своих, и лишь Генрих Гроссе своим мундиром и видом привел их в замешательство. Назаров отправил Волкова к Дмитриевскому, асам продолжал вести наблюдение.
Что произошло через несколько минут, трудно передать. Тут же на поляне подпольщики обнялись с посланцами фронта. Юля плакала. Все еще не веря, она блестящими от слез глазами смотрела на капитана. А он, взволнованный не меньше ее, торопливо обсуждал с товарищами план дальнейших действий…
Подбежала радистка Прохорова и подала листок бумаги. Капитан прочел и передал Чернопятову. Потом посмотрел на часы:
— Двадцать минут седьмого. В дорогу, товарищи! Нам надо шагать тридцать километров.
Участники группы Дмитриевского поднялись и стали закреплять на спинах вещевые мешки.
Чернопятов подошел к Юле, вынул из-за пазухи и торжественно вручил ей объемистый, перевязанный крест-накрест шпагатом голубой пакет.
— Вот то самое, ради чего ты жертвовала жизнью. Охота закончилась. «Дракон» пойман!
Юлия Васильевна кивнула головой и передала пакет капитану. Тот спрятал его в вещевой мешок.
— Кто-кто, а уж артиллеристы помянут нас добрым словом! — заметил Калюжный.
— Не только артиллеристы, — добавил Заболотный.
Прохорова протянула руку Дмитриевскому. Она, по распоряжению Бакланова, оставалась в Горелове радисткой подпольной группы.
— Ждите моих позывных, — сказала она.
Туманова улыбнулась и обняла подругу:
— Первую радиограмму приму сама.
Подпольщики попрощались с Генрихом Гроссе.
— Еще встретимся, друзья, — взволнованно проговорил Генрих, рассматривая по привычке свои растопыренные пальцы.
— Обязательно! — ответил ему Заболотный. — В новой Германии.
— Нет, пораньше, — возразил Генрих. — Я не буду сидеть сложа руки. Я думаю, что Скитальцу подыщут подходящую работенку. Рот фронт!
Чернопятов подошел к Тумановой.
— Прощай, дочка! Теперь до победы не встретимся… Но эти семь дней и ночей я никогда не забуду, — и он крепко обнял и расцеловал ее.
— Становись! — поторопил Дмитриевский и раскинул руки.
Крайним на правом фланге стал сержант Волков с Моржом. За ним — Грундт, следом Генрих Гроссе, затем Туманова, потом пленный радист, лейтенант Назаров. Замыкал колонну капитан.
— Направо! — тихо подал команду Дмитриевский. — Шагом марш!…
Группа вытянулась цепочкой, пересекла поляну и скрылась в лесу.
63
Бакланов спал одетым, напряжение последних дней измучило его. Всю ночь он бодрствовал, ожидая вестей от группы Дмитриевского, и только перед рассветом задремал.
Его разбудил начальник радиоцентра, который принес радиограмму. Бакланов приблизил к глазам листок бумаги и стал читать:
Задание выполнено без потерь. С нами документы и трое интересных людей. Самолет высылайте сегодня к двадцати трем часам на поляну, что в пятнадцати километрах на запад от деревни Паршино. Наши сигналы: восемь костров коридором и две белые ракеты на посадку. Капитан Дмитриевский и лейтенант Туманова.
Бакланов вскочил, обнял начальника радиоцентра и поцеловал. Тот, опешивший и никак не считавший себя виновником торжества, отступил на шаг и растерянно произнес:
— Прохорова ждет ответа…
— Я сам, — сказал Бакланов и, подойдя к столу, повернул ручку телефона. — Осу мне, да, Осу!… Дежурный оператор? Бакланов говорит! Передайте одиннадцатому корреспонденту, чтобы ожидали самолет при любой погоде. Да!…
Потом он ухватился за ручку второго телефона и замер. «Не рановато ли? — пришла осторожная мысль. — Ведь в три часа утра окончилось заседание Военного совета… Нет!» — и он решительно завертел ручку телефона.
Трубку долго не снимали, и, наконец, в ней послышался глуховатый, заспанный голос командарма.
— Товарищ генерал… — начал Бакланов.
64
Время шло к двадцати трем часам. Дул легкий ночной ветерок. Из лесу доносились таинственные шорохи. У догоравшего костра на краю поляны сидели Генрих Гроссе, капитан Дмитриевский и Туманова.
Немного поодаль от них, упершись друг другу в спины и поддерживая один другого, сидели связанные штурмбаннфюрер Грундт и пленный солдат-радист. Около них, вытянув вперед лапы и полуприкрыв глаза, дремал Морж.
Остальные ребята во главе с лейтенантом Назаровым дежурили на поляне около кучек хвороста.
Юля ворошила хворостинкой угли в костре и неторопливо вела свой рассказ. И когда ее собеседники узнали все, что произошло с ней за эти дни, она облегченно вздохнула и добавила:
— Что меня толкнуло залезть в карман его пиджака, не знаю. Ведь после того как он вручил мне свой пистолет, из которого я могла тут же его прихлопнуть, я уже твердо уверовала, что он именно тот человек Чернопятова, о котором меня предупредил полковник Бакланов. А когда я развернула удостоверение… Да, это был просто случай.