Миссис Фредерик вновь запричитала:
– Я не смогу. Позавчера вечером я предложила, чтобы Кристин спала в ее комнате. Досс решительно отказалась – и заперла дверь. О, ты не знаешь, как она изменилась. Она не работает. По крайней мере, не шьет. Обычную домашнюю работу, конечно, выполняет, но гостиную вчера утром не подмела, хотя мы всегда – всегда! – подметаем ее по четвергам. Сказала, что подождет, пока там будет грязно. «Ты предпочла бы подметать грязную комнату?» – спросила я ее. Она сказала: «Конечно. Тогда я увижу результат своей работы». Подумать только!
Дядя Бенджамин задумался.
– А еще из ее комнаты исчезла банка с ароматическими травами, – произнесла кузина Стиклс с таинственным придыханием. – Я нашла осколки под окном. Она не сказала нам, как это вышло.
– Никогда бы не подумал такого о Досс, – заметил дядя Герберт. – Я всегда был уверен, что девушка она тихая и разумная. Несколько недалекая, но разумная.
– В этом мире можно быть уверенным разве что в таблице умножения, – изрек дядя Джеймс, чувствуя себя как никогда умным.
– Ладно, – вступил дядя Бенджамин. – А теперь давайте взбодримся. Что общего у хористок с хорошими фермерами?
– И что же? – спросила кузина Стиклс. Кто-то ведь должен был это спросить – в отсутствие Валенсии.
– И те и другие без ума от мычания, – хихикнул дядя Бенджамин.
Кузина Стиклс подумала, что дядя Бенджамин неделикатен. Но он мужчина, что тут поделаешь.
А дяде Герберту пришло в голову, что после ухода Досс стало скучно.
Глава XII
Валенсия спешила домой сквозь синеватые сумерки – очень спешила. Приступ, что настиг ее, когда она, к счастью, уже добралась до своей комнаты, был очень сильным, хуже всех прежних. Возможно, один из таких закончится ее смертью. Было бы ужасно принять столь болезненный конец. Но может быть, смерть и не обходится без боли? Валенсия ощутила горестное одиночество. Когда ее немного отпустило и к ней вернулась способность размышлять, она попыталась представить себе, что рядом есть кто-то сочувствующий – тот, кто искренне беспокоится о ней, кто просто возьмет ее за руку и скажет: «Да, я понимаю, это страшно. Но будь храброй и держись. Тебе скоро станет лучше», а не кто-то суетливо-тревожный, как мать и кузина Стиклс. Отчего-то она подумала о Барни Снейте. Почему, оказавшись один на один с болью, посреди этого пугающего одиночества, она вдруг ощутила, что он-то как раз и способен сопереживать, жалеть тех, кто страдает? Почему казался старым добрым другом? Не оттого ли, что она защищала его, восстав против своей семьи?
Сначала ей было так плохо, что она даже не смогла достать лекарство, выписанное доктором Трентом. Но затем Валенсии удалось принять его, и вскоре пришло облегчение. Боль отпустила, Валенсия лежала на кровати усталая, изнуренная, в холодном поту. О, как это было страшно! Ей не вынести, если такие приступы участятся. Кто бы возражал против смерти, будь она немедленной и безболезненной. Но так страдать, умирая!
Внезапно она поняла, что смеется. До чего весело прошел ужин. И это далось ей так легко. Она просто высказала все, что думала. А какие у них были лица! Дядя Бенджамин, бедный, ошарашенный дядя Бенджамин… Валенсия не сомневалась, что он сегодня же перепишет завещание. Оливии достанется кусок его жирного пирога, ранее причитавшийся Валенсии, – она всегда получала принадлежавшее неудачливой кузине. Вспомнить хотя бы ту горку из песка. Валенсия всласть посмеялась над семьей, как ей всегда хотелось, и была сейчас очень довольна. Но не слишком ли это ничтожная причина для удовлетворения, спохватилась она. Могла ли она не пожалеть себя хоть немного, если никто другой ее не жалел?
Валенсия встала и подошла к окну. Влажный свежий ветер шевелил молодую листву деревьев в роще, трогал лицо с нежностью мудрого, любящего старого друга. Слева, на лужайке миссис Тредголд, темнели пурпурными силуэтами тополя – Валенсия видела их в просвете между конюшней и старой вагонной мастерской. Над одним из них пульсировала молочно-белая звезда, словно живая жемчужина в серебристо-зеленом озере. Далеко за станцией фиолетово темнели вершины леса, окружающего озеро Миставис. Белый, полупрозрачный туман висел над ними, а выше сиял тонкий юный полумесяц. Валенсия взглянула на него через худенькое левое плечо.
– Пусть у меня, – загадала она, – появится своя маленькая горка из песка, прежде чем я умру.
Глава XIII
Дядя Бенджамин очень скоро понял, сколь легкомысленно было с его стороны обещать, что он отведет Валенсию к врачу, не считаясь с ее желаниями. Валенсия никуда не пошла. Просто рассмеялась ему в лицо:
– С какой стати я должна идти к доктору Маршу? С головой у меня все в порядке. Хоть вы все и думаете, будто я внезапно сошла с ума. Ничего подобного. Просто я устала жить, угождая другим, и решила угождать себе. Да и у вас будет что обсудить, кроме истории, как я украла малиновый джем. Вот так-то.
– Досс, – мрачно и беспомощно проговорил дядя Бенджамин, – ты сама на себя не похожа.
– А на кого я похожа? – спросила Валенсия.
Дядя Бенджамин был озадачен.
– На твоего дедушку Венсбарра, – ответил он безнадежно.
– Вот спасибо. – Валенсия казалась весьма довольной. – Это настоящий комплимент. Я помню дедушку Венсбарра. Он был одним из немногих разумных людей, которых я знала. Едва ли не единственным. И не стоит без толку браниться, умолять или командовать, дядя Бенджамин, или переглядываться с мамой и кузиной Стиклс. Я не пойду к врачу. А если вы приведете его сюда, не выйду к нему. И что вы с этим поделаете?
В самом деле! Было бы неприлично, да и невозможно, силой тащить Валенсию к врачу. Но иного способа явно не имелось. Слезы и мольбы матери оказались напрасны.
– Не волнуйся, мама, – проговорила Валенсия беспечно, но вполне вежливо. – Конечно, я не стану делать ничего ужасного. Я просто хочу слегка повеселиться.
– «Повеселиться»?! – Миссис Фредерик произнесла это так, словно Валенсия поделилась с ней намерением слегка поболеть туберкулезом.
Оливия, посланная своей родительницей в попытке повлиять на Валенсию, вернулась домой с пылающими щеками, сверкая сердитым взглядом. Ничего тут не поделаешь, сказала она. Заговорив с Валенсией мягко и разумно, как с сестрой, Оливия никакого толку не добилась. Сузив до щелочек свои странные глаза, кузина заметила: «А вот я не показываю десны, когда смеюсь».
– Она больше обращалась к себе самой, чем ко мне. А еще, мама, все время, пока я говорила, делала вид, что не слушает меня. Но и это еще не все. Поняв наконец, что мои слова для нее звук пустой, я попросила, чтобы она хотя бы при Сесиле, когда он приедет на следующей неделе, не говорила ничего странного. И что, как ты думаешь, мамочка, она мне ответила?
– Даже представить себе не могу, – взялась за виски́ тетя Веллингтон, готовясь к самому худшему.
– Она сказала: «А я не прочь шокировать Сесила. Для мужчины у него слишком красные губы». Знаешь, мамочка, я никогда не смогу относиться к Валенсии по-прежнему.
– Ее разум болен, – важно изрекла тетя Веллингтон. – Не нужно рассчитывать, что она будет способна отвечать за свои слова.
Когда тетя передала ответ Валенсии миссис Фредерик, та потребовала, чтобы дочь извинилась.
– Ты заставила меня извиниться перед Оливией за то, чего я не делала, пятнадцать лет назад, – объявила Валенсия. – Довольствуйся тем старым извинением.
Вновь собрался торжественный семейный конклав. Пришли все, кроме кузины Глэдис, которая, страдая от неврита в голове, «с тех пор как бедняжка Досс помешалась», не могла вынести никакой ответственности. Родня решила, взглянув фактам в лицо, что самым мудрым будет на какое-то время оставить Валенсию в покое – «вернуть сумасбродке ее голову», как выразился дядя Бенджамин, «внимательно наблюдать за нею, но лишний раз не трогать». Термин «бдительное ожидание» тогда еще не был изобретен, но именно такой политики решили придерживаться растерянные родственники Валенсии.
– Мы должны следовать за событиями, – сказал дядя Бенджамин. – Куда проще, – важно добавил он, – взбивать яйца, чем собирать, когда они разбиты. Конечно, если она станет опасной…
Дядя Джеймс проконсультировался с доктором Амброзом Маршем. Доктор одобрил решение семьи. Пока что Валенсия не совершила и не сказала ничего, что доказывало бы ее сумасшествие, заметил он разгневанному дяде Джеймсу, желающему запереть Валенсию в лечебницу. А при нынешнем упадке нравов запирать людей в желтый дом безо всяких на то оснований уже не принято. Ничто из рассказанного дядей Джеймсом не показалось доктору Маршу особо тревожным. Несколько раз он даже потихоньку хихикал в кулак. Но ведь он не был Стирлингом. И очень мало знал прежнюю Валенсию. Дядя Джеймс удалился возмущенным и по пути в Дирвуд пришел к выводу, что Амброз Марш, похоже, не такой уж хороший врач и Аделаида Стирлинг могла бы найти себе мужа получше.
Глава XIV
Жизнь не может остановиться, потому что произошла трагедия. Еда должна быть приготовлена, даже если умер сын, а крыльцо – починено, даже если ваша единственная дочь лишилась рассудка. Миссис Фредерик, верная своей привычке к порядку, давным-давно постановила, что во вторую неделю июня следует отремонтировать переднее крыльцо, навес над которым опасно прогнулся.
Ревущий Абель был нанят для этой работы много лун назад и утром первого дня второй недели явился, чтобы к ней приступить. Разумеется, он был пьян. Ревущий Абель всегда был пьян. Но сейчас он пребывал на первой стадии, когда становился разговорчивым и дружелюбным. Запах перегара, исходящий от него, терзал миссис Фредерик и кузину Стиклс за обедом. Даже Валенсия, ныне эмансипированная, не пришла от него в восторг. Но ей нравился Абель, его живая, красочная и выразительная речь, поэтому, вымыв посуду, она вышла и уселась на ступеньку, чтобы побеседовать с ним.
Миссис Фредерик и кузина Стиклс сочли этот поступок ужасным, но что они могли поделать? Валенсия лишь усмехнулась в их сторону, когда ее позвали в дом, и не сдвинулась с места. Однажды отказавшись повиноваться, нетрудно продолжать. Тяжело дается лишь первый шаг. Дамы побоялись сказать ей что-то еще: чего доброго она устроит сцену в присутствии Абеля, который разнесет это по округе, сопроводив ехидными комментариями и все переврав. День выдался холодным, несмотря на июньское солнце, и миссис Фредерик слишком замерзла, чтобы сидеть у окна столовой и слушать разговор дочери с плотником. Ей пришлось закрыть окно, так что Валенсия с Ревущим Абелем смогли побеседовать без свидетелей. Если бы только миссис Фредерик знала, какие последствия будет иметь этот разговор… Она бы помешала ему, пусть даже козырек крыльца остался бы непочиненным.