Валенсии нравились простые службы и самозабвенное пение. Ей нравилось сидеть у открытого окна и смотреть на сосны. Конгрегация была совсем незначительной. Всего несколько человек, в основном бедных и неграмотных. Но Валенсия любила эти воскресные службы. Впервые в жизни ей нравилось посещать церковь.
Слух о том, что она «переметнулась к свободным методистам», дошел до Дирвуда и уложил бедную миссис Фредерик в постель на целый день. Но Валенсия не считала себя «перебежчицей», изменившей вере отцов. Она ходила к свободным методистам, потому что ей этого хотелось и каким-то необъяснимым образом это приносило ей радость. Старый мистер Тауэрс верил в то, что проповедовал.
Ревущий Абель, как ни странно, не одобрял эти посещения церкви на холме с непреклонностью, которой могла бы позавидовать миссис Фредерик. Убежденный пресвитерианец, он считал свободных методистов «бесполезными». Но Валенсия продолжала посещать службы вопреки его брюзжанию.
– Скоро мы и кое-что похуже о ней услышим, – мрачно предвещал дядя Бенджамин.
Так и случилось.
Валенсия не могла объяснить, даже себе, почему ей вдруг вздумалось отправиться на деревенские танцульки в Чидли-Корнерс, явно не предназначенные для хорошо воспитанных молодых леди. Валенсия и узнала-то о них лишь потому, что Ревущий Абель был зван туда в качестве скрипача.
Собственно, мысль отправиться в Чидли-Корнерс не приходила ей в голову, пока Ревущий Абель не объявил об этом за ужином.
– Пойдете со мной на танцы, – распорядился он. – Вам полезно немного пошевелиться и разрумяниться. Совсем зачахли, нужно как-то ожить.
И Валенсия вдруг поняла, что хочет пойти. Она понятия не имела, что это такое – танцы в Чидли-Корнерс. Все ее представления ограничивались чопорными собраниями, которые в Дирвуде и Порт-Лоуренсе называли танцевальными вечерами. Разумеется, она понимала, что вечеринка в Корнерс нечто совсем иное. Должно быть, обстановка там более непринужденная. Но это намного интересней. Почему бы не пойти? Сисси на этой неделе казалась вполне здоровой, состояние ее улучшилось. Она была не против побыть в одиночестве и уговаривала Валенсию пойти, если той хочется. А Валенсии очень хотелось.
Она отправилась в свою комнату одеваться. Скучно-коричневый шелк вызвал у нее протест. Надеть такое на вечеринку? Никогда! Сдернув с плечиков зеленый флер, она лихорадочно натянула его на себя. Было ужасно чувствовать себя настолько… настолько раздетой только потому, что открыты руки и шея. Повадки старой девы, будь они неладны… Что ж, она с этим справится. Итак, платье и туфли-лодочки!
Впервые после нарядов из органди, которые Валенсия носила подростком, она надела нарядное платье. Так она еще не выглядела никогда.
Если бы еще у нее имелось ожерелье или что-то в этом роде. Тогда бы она не ощущала себя столь обнаженной. Валенсия побежала в сад. Здесь цвел клевер – малиновые шары среди высокой травы. Собрав охапку цветов, Валенсия сплела из них гирлянду, которую закрепила на шее, как ожерелье, которое избавило ее от неловкости и подошло к платью. Другой венок она закрепила на голове поверх волос, уложенных низкими пышными волнами, что тоже ей шло. Возбуждение нанесло мазки бледно-розовой краски на лицо. Она накинула сверху пальто и надела свою затейливую шляпку.
– Ты замечательно выглядишь, – похвалила Сисси. – Совсем другая, новая. Как зеленый лунный луч с красным проблеском, если такие бывают.
Валенсия наклонилась поцеловать ее:
– Я переживаю, что ты остаешься одна, Сисси.
– О, со мной все будет хорошо. Сегодня мне намного лучше. Это я переживаю, что ты сидишь возле меня как привязанная. Надеюсь, ты хорошо проведешь время. Я никогда не была на вечеринке в Корнерс, но иногда, давным-давно, ходила на деревенские танцы. Там всегда бывало очень весело. И тебе не нужно бояться, что отец сегодня напьется. Он никогда не пьет, если играет на танцах. Но за других не поручусь… Там может быть спиртное. Что ты будешь делать, если кто-то тебе нагрубит?
– Никто не станет приставать ко мне.
– Разве что немного, я полагаю. Отец последит за этим. Но там может быть шумно и… не совсем пристойно.
– Не важно. Я только посмотрю. Танцевать я не собираюсь. Хочу лишь взглянуть, что это такое – танцы в Чащобе. Я ведь никогда не видела ничего, кроме разряженного Дирвуда.
Сисси скептически улыбнулась. Она лучше Валенсии знала, какой может быть вечеринка в Чащобе, если веселье подогрето спиртным.
– Надеюсь, тебе будет весело, – повторила она.
Путешествие до Чидли-Корнерс порадовало Валенсию. Они отправились рано, потому что путь предстоял неблизкий – двенадцать миль – и проделать его пришлось в старой, потрепанной двуколке Абеля. Дорога, как большинство тянувшихся через Маскоку проселков, была камениста и ухабиста, но исполнена сурового очарования северных лесов. Она пролегала среди прекрасных, нежно нашептывающих что-то сосен, стройные шеренги которых выглядели колдовскими в июньском закате, через удивительные речки Маскоки, с нефритового цвета водой, в окаймлении осин, дрожащих от какой-то экстатической радости.
Ревущий Абель оказался отличным попутчиком, знавшим множество занятных историй и легенд о Чащобе, дикой и прекрасной. Валенсия время от времени посмеивалась про себя, представляя, что бы подумали, почувствовали и сказали дядя Бенджамин, тетя Веллингтон и прочие, увидев, как она едет на танцы в Чидли-Корнерс с Абелем в его жуткой двуколке.
Поначалу шумное деревенское веселье не выплескивалось за рамки приличий, и Валенсия развлекалась от души. Приняла даже приглашения пары местных парней, которые хорошо танцевали и сочли, что она тоже танцует недурно.
Затем она удостоилась другой похвалы, возможно не особенно изысканной, но польстившей Валенсии, которая слишком редко получала комплименты, чтобы быть разборчивой. Она случайно подслушала разговор двух молодых людей, стоящих в темном углу.
– Знаешь, кто эта девушка в зеленом?
– Не-а. Верно, нездешняя. Может, из Порта. Вся из себя такая.
– Не красотка, но ничего себе, скажу я. Ты когда-нить видал такие глаза?
Зал был украшен ветками сосны и еловыми лапами и освещен китайскими фонариками. Пол натерли воском. Скрипка упоительно пела в умелых руках Ревущего Абеля. Девушки из Чащобы были миловидны и одеты к лицу. И Валенсия подумала, что это лучшая вечеринка из всех, на которых она когда-либо бывала.
К одиннадцати ее мнение изменилось. Прибыла новая компания – по всем признакам нетрезвая. Бутыли с виски пошли гулять по рукам. Очень скоро вся мужская половина изрядно опьянела. Собравшиеся на крыльце и возле дверей подняли шум, улюлюкая: «Живее вы там!», а попав внутрь, не успокоились.
В зале стало тесно и душно. То тут, то там вспыхивали ссоры. Слышались ругательства и непристойные песни. Девушки шумели, вульгарно выгибаясь в танце, их прически растрепались. Валенсия, терзаясь брезгливостью и раскаянием, забилась в угол. И зачем она пришла в подобное место? Свобода и независимость – это прекрасно, но не следует же быть такой дурой. Она могла бы догадаться, что это за танцы, должна была прислушаться к осторожным намекам Сисси. У Валенсии разболелась голова, она была сыта по горло всем этим весельем. Но что она могла предпринять? У нее не имелось иного выхода, кроме как терпеть до конца. Абель не сможет уехать раньше. А вечеринка, вероятно, продлится до трех-четырех часов утра.
Новый наплыв парней оставил девушек в меньшинстве, и партнерш для танцев стало недостаточно. К Валенсии приставали с приглашениями. Она коротко отказывала всем, но некоторыми ее отказы были приняты с неудовольствием. Она слышала проклятия и замечала косые взгляды. Напротив устроилась компания беседующих меж собой незнакомцев, которые явно смотрели в ее сторону. Что они затевали?
И в этот миг она увидела в дверях Барни Снейта, который разглядывал зал через головы стоящих впереди него людей. Две мысли отчетливо мелькнули у нее в голове: теперь она в безопасности – была первая, а вторая… Вторая говорила, что из-за него-то она и хотела пойти на танцы. Абсурдная надежда, в которой она не смела признаться себе. Но теперь она знала, что пришла сюда, втайне надеясь на встречу с Барни. Вероятно, ей следовало стыдиться этого, но она совсем не испытывала стыда. Вслед за чувством облегчения пришла обида, что он явился небритым. Ему бы не помешало чуть больше самоуважения, мог бы привести себя в порядок, собираясь на вечеринку. А он явился без шапки, обросший щетиной, в старых брюках и грубой голубой рубахе. Даже без пиджака. Валенсия так разозлилась, что захотела встряхнуть его. Неудивительно, что люди верят разным байкам о нем.
Зато теперь она больше не боялась. Один из сидевших напротив покинул приятелей и направился к ней, пробираясь между крутящимися парами, что заполнили зал. Это был высокий, широкоплечий малый, неплохо одетый и вполне симпатичный, но явно полупьяный. Он пригласил Валенсию танцевать. Она вежливо отказалась. Его лицо налилось краской. Он схватил ее и прижал к себе. Горячее, пьяное дыхание обожгло ей лицо.
– У нас здесь без церемоний, крошка. Раз пришла, не строй из себя недотрогу. Не делай вид, что слишком хороша для нас. Мы с приятелями наблюдали за тобой. Потанцуешь со всеми по очереди и поцелуешь всех вдобавок.
Валенсия отчаянно, но тщетно пыталась вырваться. Ее почти втащили в лабиринт кричащих, топающих, вопящих танцоров. В следующий миг парень, державший ее, получил аккуратный удар в челюсть и отлетел в сторону, расталкивая танцующих. Валенсия почувствовала, как ее схватили за руку.
– Сюда, быстро! – прошипел Барни Снейт и перекинул ее через подоконник открытого окна позади себя, сам легко его перемахнул и поймал ее руку. – Поторопитесь… Мы должны бежать… Они погонятся за нами.
Вцепившись в руку Барни, Валенсия бежала, как не бегала никогда, удивляясь, отчего не падает замертво в такой сумасшедшей гонке. А ведь должна бы! Каким скандалом могло бы все обернуться для ее бедной семьи. Впервые Валенсия пожалела родню, самую малость. И радовалась тому, что выпуталась из скверной истории. А еще тому, что крепко держится за руку Барни. Ни разу в жизни она не испытывала такого смешения чувств.