ном костюме. Тут Валенсия подняла глаза и увидела себя и Барни в маленьком кривом зеркале над каминной полкой. Она – в странноватом для невесты наряде, Барни – в рабочей рубашке и комбинезоне. Но это был Барни. И только это имело значение. Не вуаль, не цветы, не гости, не подарки, не свадебный торт – один лишь Барни. Рядом на всю оставшуюся ей жизнь.
– Надеюсь, миссис Снейт, вы будете очень счастливы, – проговорил мистер Тауэрс.
Казалось, он совсем не удивился их появлению – даже широким штанам Барни. Он соединил перед лицом Господа немало необычных пар в Чащобе. Он не знал, что Валенсия одна из дирвудских Стирлингов, не знал даже, что такие вообще существуют. Ему было невдомек, что Барни Снейт скрывается от закона. Этот пожилой слуга Господень пребывал в блаженном неведении относительно подобных суетных предметов и по этой причине невозмутимо и торжественно совершил обряд, дав молодым свое благословение, а потом, когда они ушли, молился за них весь вечер. Его совесть была чиста.
– Как славно, оказывается, можно обвенчаться! – говорил Барни, заводя мотор Леди Джейн. – Никакой суеты и глупостей. Никогда не думал, что это может быть так просто.
– Ради бога, – вдруг взмолилась Валенсия, – давай забудем, что мы женаты, и поговорим, как будто ничего не случилось. Мне не выдержать еще одной такой поездки, как путь сюда.
Барни покрутил головой и тронул с места поднявшую адский шум Леди Джейн.
– А я подумал, тебе так легче, – повинился он. – Мне показалось, ты не настроена разговаривать.
– Насчет меня ты прав… Но я хотела, чтобы говорил ты. Не жду от тебя любви, но хочу, чтобы ты вел себя со мной как обычно. Расскажи о своем острове. Что это за место?
– Самое забавное место на земле. Ты полюбишь его. Лично я влюбился, едва увидел. Остров принадлежал старому Тому Макмюррею. Он построил там маленькую хижину. Зимой жил в ней сам, а летом сдавал туристам из Торонто. Я купил ее и в результате стал владельцем и дома, и острова. Обладать целым островом – в этом есть нечто весьма упоительное. И разве необитаемый остров не чудная штука? Я хотел такой с тех пор, как прочитал «Робинзона Крузо». Это всегда казалось мне недостижимой мечтой. Слишком хорошо, чтобы стать правдой. А какая красота! Большая часть живописных окрестностей принадлежит правительству, но за право любоваться ими налогов не берут, а луной и вовсе владеет каждый. Ты не обнаружишь порядка в моей хижине. И полагаю, намерена навести его.
– Да, – честно призналась Валенсия. – Придется прибраться. Не то чтобы я этого хотела, но беспорядок угнетает меня. Да, мне придется навести чистоту в твоей хижине.
– Я был к этому готов, – вздохнул Барни.
– Но, – примирительно продолжила Валенсия, – я не стану настаивать, чтобы ты вытирал ноги, когда переступаешь порог.
– Нет, ты просто со страдальческим видом подметешь за мной, – сказал Барни. – В любом случае в пристройке ты убирать не будешь. Вообще не должна заходить туда. Дверь будет заперта, а ключ я спрячу.
– Комната Синей Бороды? – оживилась Валенсия. – Даже не стану думать о ней. Мне все равно, скольких жен ты там повесил. Если только они на самом деле мертвы.
– Мертвы как дверные гвозди. Можешь делать что угодно в любой части дома. Он невелик – просто большая гостиная и маленькая спальня. Хотя хорошо построен. Старик Том любил свое дело. Он соорудил дом из кедрового и елового бруса. Окна гостиной выходят на запад и восток. Чудесно, когда есть комната, в которой можно встретить и восход, и закат. У меня живут два кота, Банджо и Везунчик. Славные зверюги. Банджо – большой обаятельный серый зверь. Полосатый, конечно. Я равнодушен к кошкам без полос. Никогда не встречал кота, который бы так вежливо и настойчиво бранился, как Банджо. Единственный его недостаток – он ужасно храпит во сне. Везунчик – изящный котик. Всегда смотрит так задумчиво, словно хочет что-то сказать. Возможно, когда-нибудь и скажет. Ты, может, слышала, что раз в тысячу лет одному коту разрешается что-нибудь сказать. Мои коты – философы, ни один из них не плачет над пролитым молоком.
На сосне возле хижины обретается пара старых воронов, мои добрые соседи. Зову их Нип и Так. А еще у меня есть маленький скромный ручной филин. По имени Линдер. Я подобрал его птенцом, он живет неподалеку, на материке и хихикает сам с собой по ночам. И летучие мыши – у них там хороший ночлег. Боишься летучих мышей?
– Нет, мне они нравятся.
– Мне тоже. Красивые, странные, сверхъестественные, загадочные существа. Появляются из ниоткуда, исчезают в никуда. Вжик! Банджо их тоже любит. Он ими лакомится. У меня есть лодка-каноэ и моторка. Ездил на ней сегодня в Порт за разрешением. Она не такая норовистая, как Леди Джейн.
– А я решила, что ты никуда не поехал, потому что передумал, – призналась Валенсия.
Барни засмеялся – Валенсии не понравился этот его смешок, короткий, горький, циничный.
– Я никогда не меняю своих решений, – сказал он.
Они снова проехали через Дирвуд по дороге в Маскоку. Мимо дома Ревущего Абеля. По каменистой, заросшей маргаритками лесной дороге. Их поглотила тьма соснового леса. Ле́са, где воздух был сладок от аромата хрупких колокольчиков линнеи, низкорослого вечнозеленого кустарника, ковром затянувшего обочины. К берегу Мистависа. Леди Джейн должна была остаться тут. Они вышли. Барни двинулся вперед по тропинке к озеру.
– Вот и наш остров, – торжественно произнес он.
Валенсия смотрела во все глаза. Смотрела и смотрела. Прозрачный лиловый туман висел над озером, покрывая остров. Сквозь дымку сторожевыми башнями маячили две огромные сосны, сцепившие кроны над хижиной Барни. Позади ее подсвечивало розовеющее небо, бледно светила молодая луна.
Валенсия задрожала, словно дерево под внезапным порывом ветра.
– Мой Голубой замок! – сказала она. – Да, это мой Голубой замок!
Они зашли в лодку и оттолкнули ее от берега. Оставив позади мир повседневности и обыденности, пристали к берегу тайны и очарования, где, казалось, могло произойти что угодно и все могло осуществиться. Барни помог Валенсии выбраться из лодки и повел ее вверх по заросшей лишайником скале под молодую сосну. Там он обнял ее и нашел губами ее губы. Валенсия затрепетала от своего первого в жизни поцелуя.
– Добро пожаловать домой, дорогая! – сказал Барни.
Глава XXVII
Кузина Джорджиана шла по проселку, ведущему от ее домика к Дирвуду. Она жила в полумиле от города и хотела зайти к Амелии, чтобы узнать, вернулась ли Досс. Кузина надеялась повидать заблудшее дитя. У Джорджианы имелось кое-какое важное известие. Такое, что Досс, полагала кузина, запрыгает от радости. Бедняжка Досс! У нее была такая скучная жизнь. Джорджиана призналась себе, что не хотела бы жить под каблуком у Амелии. Но отныне все изменится. Кузина раздувалась от гордости, ощущая всю важность возложенной на нее миссии. На какое-то время она даже перестала гадать, кто из родни уйдет следующим.
И тут она увидела Досс собственной персоной. Та шла по дороге от дома Ревущего Абеля в довольно вызывающем зеленом платье и шляпке. Какая удача! Кузина Джорджиана могла сообщить свою чудесную новость прямо сейчас, без помех. Само Провидение, можно сказать, пришло к ней на помощь.
Валенсия, прожив четыре дня на чудесном острове, решила, что может наконец сходить в Дирвуд и сообщить родственникам о своем замужестве. Иначе, обнаружив, что она исчезла из дома Ревущего Абеля, Стирлинги ринутся на поиски. Барни предложил ее подвезти, но она предпочла пойти пешком в одиночестве. Валенсия лучезарно улыбнулась кузине Джорджиане, припомнив, что та – часть ее прошлой жизни, и не самая плохая часть. Валенсия была так счастлива, что сейчас улыбнулась бы любому, даже дяде Джеймсу. Ее вполне устраивала компания кузины Джорджианы. Тем более что по мере продвижения от малонаселенной окраины к центру Дирвуда все больше любопытных глаз наблюдало за ней из каждого окна.
– Полагаю, ты идешь домой, Досс? – спросила кузина Джорджиана, пожимая руку Валенсии, осматривая ее платье и размышляя, имеется ли под ним хотя бы сорочка.
– В каком-то смысле, – уклончиво ответила Валенсия.
– Тогда нам по пути. Очень хотела с тобой увидеться, Досс, дорогая. У меня есть для тебя замечательные новости.
– В самом деле? – рассеянно отозвалась Валенсия. С какой такой радости кузина напустила на себя столь таинственный и важный вид? Впрочем, какая разница… Ничто теперь не имело значения, кроме Барни и Голубого замка на Мистависе.
– С кем, как ты думаешь, я разговаривала на днях? – игриво спросила кузина Джорджиана.
Валенсия даже не пыталась угадать.
– С Эдвардом Беком. – Кузина понизила голос почти до шепота. – С самим Эдвардом Беком.
К чему такая таинственность? И с чего кузина покраснела?
– И кто же он, этот Эдвард Бек? – безразлично осведомилась Валенсия.
Джорджиана уставилась на нее.
– Конечно же ты помнишь Эдварда Бека, – укорила она. – Ему принадлежит прекрасный дом по дороге в Порт-Лоуренс, и он регулярно посещает нашу церковь. Ты должна помнить его.
– Ну да, думаю, я поняла, о ком вы толкуете, – признала Валенсия, напрягая память. – Это тот старик с шишкой на лбу и парой дюжин детишек, что всегда сидит на скамье у двери, да?
– Не парой дюжин, дорогая, совсем нет. Даже меньше одной дюжины. Всего девять. По крайней мере живых. Остальные умерли. И он не старик – ему всего сорок восемь, это расцвет сил, Досс. И что тебе за дело до шишки?
– Да собственно, мне нет никакого дела, – искренне призналась Валенсия. Ее определенно не трогало, имеется ли у Эдварда Бека шишка (либо дюжина шишек) или нет. Однако в ее голову закралось подозрение. Кузина Джорджиана старательно сдерживала восторг. Неужели она вновь задумалась о замужестве? Собралась замуж за Эдварда Бека? Абсурд. Ей шестьдесят пять, если не больше, а ее маленькое нервное личико изрыто морщинами, словно ей все сто. И тем не менее…
– Дорогая, – не выдержала кузина, – Эдвард Бек хочет жениться на тебе.