Теперь уже Валенсия во все глаза уставилась на почтенную родственницу. Затем едва не расхохоталась, но, сдержавшись, лишь переспросила:
– На мне?
– Да, на тебе. Он влюбился в тебя на похоронах. И пришел ко мне за советом. Ты знаешь, ведь я была хорошей подругой его первой жены. У него серьезные намерения, Досси. Это прекрасный шанс для тебя. И он очень обеспеченный, а ты ведь, ты… ты…
– …уже не так молода, – продолжила за нее Валенсия. – И той, кто имеет, дано будет[17]. Вы действительно думаете, что я стану хорошей мачехой, кузина Джорджиана?
– Уверена. Ты всегда любила детей.
– Но девять все же многовато для начала, – серьезно возразила Валенсия.
– Двое старших уже взрослые, а третий подрастает. Остается всего шестеро. И большинство из них мальчики. Их проще воспитывать, чем девочек. Есть отличная книга «Забота о здоровье подрастающего ребенка». Наверное, она найдется у Глэдис. Это руководство поможет тебе. И есть книги о воспитании. Ты прекрасно справишься. Конечно же, я сказала мистеру Беку, что, как мне кажется, ты… ты…
– …что я кинусь ему на шею, – высказала догадку Валенсия.
– О нет! Что ты, дорогая. Я не стала бы использовать столь неделикатное выражение. Я сказала ему, что ты, как мне представляется, благосклонно отнесешься к его предложению. Так ведь, милая?
– Есть только одно препятствие, – задумчиво произнесла Валенсия. – Дело в том, что я уже замужем.
– «Замужем»?! – Кузина, остолбенев, воззрилась на Валенсию. – «Замужем»?
– Да. Во вторник вечером в Порт-Лоуренсе я вышла замуж за Барни Снейта.
К счастью для Джорджианы, рядом оказался воротный столб, за который она и схватилась.
– Досс, дорогая, я уже не в том возрасте, чтобы так насмехаться надо мной.
– А я и не думала. Это чистая правда. Ради бога, кузина Джорджиана, – Валенсия встревожилась, заметив знакомые симптомы, – не нужно рыдать посреди дороги!
Кузина проглотила слезы, удовлетворясь слабым стоном отчаяния.
– Ах, Досс, что ты наделала? Что ты наделала?
– Да ничего особенного. Только вышла замуж, как уже вам сказала, – проявила терпение Валенсия.
– За… этого… этого… ужа… этого… Барни Снейта. Но почему? Говорят, у него уже есть дюжина жен.
– Сейчас только я одна.
– Что скажет твоя несчастная мать? – сокрушалась кузина Джорджиана.
– Пойдемте со мной, и услышите, если вас это интересует, – ответила Валенсия. – Я как раз иду сообщить ей.
Кузина осторожно отпустила воротный столб, проверяя, может ли устоять на ногах, и кротко затрусила рядом с Валенсией, которая внезапно обрела в ее глазах иной облик. Джорджиана глубоко уважала замужних женщин, но с ужасом думала об ошибке, которую совершила бедная девочка. Так опрометчиво. Так безрассудно. Конечно же, Валенсия сошла с ума. Но она казалась такой счастливой в своем безумии, что на минуту кузине подумалось: жаль будет, если семья попытается вернуть ей рассудок. Никогда прежде у Валенсии не бывало такого взгляда. Но что скажет Амелия? А Бек?
– Выйти замуж за человека, о котором ничего не знаешь, – вслух подумала кузина Джорджиана.
– Я знаю о нем куда больше, чем об Эдварде Беке, – возразила Валенсия.
– Эдвард Бек хотя бы ходит в церковь, – стояла на своем Джорджиана. – А Бар… твой муж?
– Пообещал посещать со мной воскресные службы – в хорошую погоду.
Когда они свернули к дому миссис Фредерик, Валенсия удивленно воскликнула:
– Вы только посмотрите на мой розовый куст! Неужели он расцвел?
Так и было. Куст покрылся цветками. Огромными бархатистыми малиновыми розами. Ароматными. Пылающими. Чудесными.
– Подумать только, – смеясь, сказала Валенсия. – Я безжалостно обкромсала его, а ему это, должно быть, пошло на пользу!
Она нарвала целую охапку цветов – они будут так хороши на обеденном столе посреди веранды в доме на Мистависе – и, все еще смеясь, двинулась дальше по дорожке к дому, лишь теперь заметив, что на ступенях крыльца, глядя на нее сверху вниз и нахмурив лоб, стоит божественно прекрасная Оливия. Оливия, красивая и дерзкая, чьи роскошные формы затянуты в розовый шелк и кружева, а золотисто-каштановые волосы густыми прядями струятся из-под большой белой шляпы с оборками, чья нежная кожа по-прежнему источает соблазн спелого, тающего во рту персика.
«Красавица», – спокойно подумала Валенсия, но тут же словно бы увидела кузину другими глазами – она стояла перед ней без толики своеобразия.
«Ну, слава тебе, Господи! – думала Оливия. – Досс вернулась домой. Но что-то она совсем не похожа на раскаявшуюся блудную дочь». И Оливия нахмурилась. Валенсия выглядела бесстыжей триумфаторшей. И, окинув брезгливым взглядом нелепое платье, странную шляпку, охапку малиновых роз в руках кузины, Оливия вдруг почувствовала, что неуместный наряд заключает в себе что-то, чего не хватает ее собственному. Это углубило складку на лбу. Она снисходительно протянула руку:
– Ты вернулась, Досс? Какой теплый день, не правда ли? Ты гуляла?
– Да. Зайдешь?
– О нет. Я только что вышла. Я часто прихожу, чтобы успокоить бедную тетушку. Она так одинока. Иду на чаепитие к миссис Бартлетт. Я должна помочь ей разливать чай. Она устраивает его по случаю приезда кузины из Торонто. Такая очаровательная девушка. Тебе она очень понравится, Досс. Думаю, миссис Бартлетт пришлет тебе приглашение. Возможно, ты забежишь чуть позже.
– Нет, не думаю, – равнодушно ответила Валенсия. – Я должна идти домой, чтобы приготовить ужин для Барни. Сегодня мы собираемся поплавать на лодке по Миставису при лунном свете.
– «Барни»? «Ужин»? – Оливия разинула рот от удивления. – Что ты имеешь в виду, Валенсия Стирлинг?
– Валенсия Снейт, милостью Божией. – И она покрутила пальцем с обручальным кольцом перед носом потрясенной Оливии. Затем, ловко обогнув ее, вошла в дом.
Кузина Джорджиана поспешила следом – не могла пропустить предстоящую драматическую сцену, пусть даже Оливия готова была рухнуть в обморок.
Оливия не рухнула. Она тупо побрела по улице в сторону дома миссис Бартлетт. Что Досс имела в виду? У нее не могло быть… этого кольца… в какой очередной скандал умалишенная девица втянула свою несчастную семью? Ее следовало заткнуть… давным-давно.
Валенсия открыла дверь гостиной и… оказалась лицом к лицу с многолюдным сборищем мрачных Стирлингов, которых она застала врасплох. Они собрались здесь случайно, не сговариваясь, без всякой задней мысли. Тетя Веллингтон, кузина Глэдис, тетя Милдред и двоюродная кузина Сара просто зашли по пути домой после собрания миссионерского общества. Дядя Джеймс заглянул, чтобы поделиться с Амелией сведениями касательно сомнительных вложений денег. Дядя Бенджамин, очевидно, забежал сообщить, что день жаркий, и взбодрить родню загадкой, в чем разница между лошадью и иглой. Бестактная кузина Стиклс выпалила, не подумав:
– На лошадь подпрыгнешь и сядешь, а на иголку сядешь и подпрыгнешь, – а потому шутник был мрачен. Но все они, само собой, хотели выяснить, вернулась ли Досс, а если нет, то какие шаги следует для этого предпринять.
И Досс наконец явилась, только уверенная и смелая, а вовсе не смиренная и униженная, какой ей следовало быть. И до странности, до неприличия молодая! Она стояла в дверях и смотрела на них. Из-за ее спины робко выглядывала любопытствующая кузина Джорджиана. Валенсия была так счастлива, что больше не испытывала ненависти к этим людям. Готова была даже найти в них множество хороших качеств, которых прежде не замечала. Ей было жаль их. Жалость сделала ее мягкой.
– Итак, мама, – весело начала она.
– Итак, ты наконец-то явилась! – драматическим тоном проговорила миссис Фредерик, доставая носовой платок. Она не осмелилась возмутиться, но право на слезы оставила за собой.
– Ну… в общем, нет, – поправила Валенсия и швырнула бомбу. – Я подумала, что должна зайти и кое-что тебе сообщить. Я вышла замуж. Во вторник. За Барни Снейта.
Дядя Бенджамин подскочил на стуле и плюхнулся обратно.
– Господи помилуй! – только и вырвалось у него.
Остальные, кажется, окаменели. Кроме кузины Глэдис, которая почувствовала себя дурно. Тете Милдред и дяде Веллингтону пришлось вывести ее на кухню.
– Верна викторианским традициям, – усмехнулась Валенсия и, не ожидая приглашения, уселась на стул.
Кузина Стиклс начала всхлипывать.
– Был ли хоть один день в вашей жизни, когда бы вы не рыдали? – поинтересовалась блудная дочь.
– Валенсия, – первым очнулся от ступора дядя Джеймс, – ты имеешь в виду то, что сказала?
– Да.
– Ты хочешь сказать, что на самом деле вышла замуж… за этого порочного Барни Снейта… этого… этого… преступника…
– Да.
– Тогда, – жестко заявил дядя Джеймс, – ты бесстыжее создание, потерявшее всякое представление о приличиях и добродетели. Я умываю руки. И больше не хочу видеть тебя.
– Ну вот вы все и сказали, – усмехнулась Валенсия. – Ничего не оставили на потом: когда, например, я совершу убийство.
Дядя Бенджамин вновь обратился к Богу, прося его милости.
– Этот пьяный бандит… этот…
Глаза Валенсии опасно блеснули. Они могут говорить что угодно о ней, но не смеют оскорблять Барни.
– Скажите «чертов» – и вам станет легче, – предложила она.
– Я могу выражать свои чувства, не употребляя ругательств. И говорю тебе, ты покрыла себя вечным позором и бесчестием, выйдя замуж за этого пьяницу…
– Вы не были бы столь невыносимы, если бы хоть иногда выпивали. Барни не пьяница.
– Его видели пьяным в Порт-Лоуренсе… упившимся до поросячьего визга, – взвился дядя Бенджамин.
– Если это правда – а я в это не верю, – у него, должно быть, имелась на то веская причина. А теперь предлагаю вам всем не устраивать из случившегося трагедию и принять все как есть. Я замужем. И вы ничего не можете с этим поделать. Я совершенно счастлива.
– Полагаю, мы должны быть благодарны ему, что он на ней женился, – вставила двоюродная кузина Сара, пытаясь обнаружить в случившемся светлую сторону.