Она не могла объяснить, как это произошло. Следующие тридцать секунд навсегда остались в ее памяти хаотичным кошмаром, в котором она пережила тысячу агоний.
Каблук ее красивой, дурацкой туфельки застрял в зазоре стрелки. Она никак не могла вытащить его.
– Барни, Барни! – в панике крикнула она.
Барни обернулся, увидел, что произошло, разглядел ее посеревшее лицо и рванул к ней. Он пытался освободить ее ногу от цепкой хватки. Тщетно. В этот момент из-за поворота появился поезд, мчавшийся прямо на них.
– Уходи, уходи, скорей… ты погибнешь, Барни! – кричала Валенсия, пытаясь оттолкнуть его.
Барни упал на колени, бледный как призрак, яростно пытаясь разорвать завязку ее туфли. Узел не поддавался его дрожащим пальцам. Он выхватил из кармана нож и начал кромсать тесемки. Валенсия все еще отчаянно пыталась оттолкнуть его. Одна мысль билась в ней: Барни может погибнуть. Она совсем не думала, что опасность грозит и ей.
– Барни, уходи, уходи… ради бога, уходи!
– Ни за что! – процедил он сквозь зубы и отчаянно рванул завязку.
Когда поезд загрохотал по кривой, Барни отпрыгнул и вызволил из ловушки Валенсию, освободив ее от оставшейся в тисках туфли. Порыв ветра от промчавшегося мимо состава сделал ледяным пот, что катился по его лицу.
– Слава богу! – выдохнул он.
Несколько секунд они стояли, тупо и дико уставившись друг на друга, побледневшие и дрожащие. Затем добрались до скамейки в конце станционного здания и рухнули на нее. Барни закрыл лицо руками, не вымолвив ни слова. Валенсия села, глядя невидящими глазами прямо перед собой на сосновый лес, пни на просеке, длинные блестящие рельсы. Одна мысль стучала в ее ошеломленном мозгу – мысль, которая, казалось, могла испепелить его, как всполох пламени мог бы сжечь ее тело.
Доктор Трент сказал год назад, что у нее тяжелая форма сердечного недуга и сильное волнение может стать фатальным.
Если так, почему она не умерла прямо сейчас? В этот миг? Только что за полминуты она испытала волнение, равное по силе и напряжению сумме всех жизненных волнений большинства людей. И не умерла. Ей ни на йоту не стало хуже. Не считая легкой дрожи в коленях, какая могла возникнуть у любого человека, да учащенного сердцебиения, опять-таки вполне обычного для многих. И ничего более.
Почему?
Возможно ли, что доктор Трент ошибся?
Валенсия задрожала, холод, словно от порыва ледяного ветра, пробрал ее до костей. Она посмотрела на Барни, сгорбившегося рядом. Его молчание было весьма красноречивым: не пришла ли ему в голову та же самая мысль? Не столкнулся ли он лицом к лицу с ужасным подозрением, что связал себя брачными узами не на месяцы или год, но навсегда? Угодил в ловушку, поставленную женщиной, которую он не любил и которая навязалась ему путем уловок и лжи? Валенсии стало дурно от подобной мысли. Этого не могло быть. Это было бы слишком жестоко, дьявольски жестоко. Доктор Трент не мог ошибиться. Это невозможно. Он один из лучших специалистов по сердечным болезням во всей провинции Онтарио. Она сглупила, перенервничав после недавнего кошмара. Ей вспомнились те страшные приступы боли, что у нее бывали. Что это, как не доказательство, что с ее сердцем все обстоит не лучшим образом?
Однако приступов не было вот уже почти три месяца.
Почему?
Барни встряхнулся, встал, не глядя на Валенсию, и небрежно бросил:
– Полагаю, нам лучше идти. Солнце садится. Ты как, в силах дойти?
– Думаю, да, – пробормотала она.
Барни перешел просеку и подобрал брошенный в спешке сверток с ее новыми, удобными туфлями. Пока она доставала их и обувалась, он стоял к ней спиной, глядя куда-то сквозь сосны.
Они молча двинулись по тенистой тропе к озеру. В молчании Барни вывел моторку в закатную мистерию Мистависа. В молчании они проплыли мимо лохматых мысов, через коралловые бухты и серебристые реки, где вверх и вниз в вечерней заре скользили лодки. В молчании миновали коттеджи, откуда доносились музыка и смех, и достигли причала под Голубым замком.
Валенсия поднялась по каменным ступенькам и вошла в дом. Рухнув на первый попавшийся стул, она уставилась в окно. Ни радостное мурлыканье довольного Везунчика, ни испепеляющие взгляды Банджо, возмущенного узурпацией его стула, не возымели никакого действия.
Барни вошел несколько минут спустя. Он не приблизился к ней, но остановился у нее за спиной и тихо спросил, не чувствует ли она себя хуже после всего случившегося. Валенсия отдала бы год своего счастья за возможность сказать «да», не кривя душой.
– Нет, – тихо ответила она.
Барни ушел в комнату Синей Бороды и закрыл за собой дверь. Валенсия слышала, как он ходит из угла в угол, чего за ним никогда не водилось.
А всего лишь час назад она была так счастлива!
Глава XXXVI
В конце концов Валенсия отправилась спать. Но прежде перечитала письмо доктора Трента. Оно немного ее успокоило. Тон был очень уверенный. Вполне убедительный. Почерк четкий и ровный. Отнюдь не почерк человека, который не знает, о чем пишет. Но она не могла заснуть. Притворилась спящей, когда вошел Барни. Барни притворился, что заснул. Но Валенсия совершенно точно знала, что он не спит. Знала, что он лежит, глядя в темноту. Думая о чем? Что он пытался понять?
Почему?
Валенсия, которая провела так много счастливых бессонных часов, лежа возле окна, теперь платила за них одной ночью страданий. Пугающий, зловещий факт медленно вырисовывался перед нею из тумана догадок и страха. Она не могла ни отвернуться от него, ни оттолкнуть, ни игнорировать.
Почему?
Возможно, с ее сердцем нет ничего серьезного, ничего такого, о чем писал доктор Трент. В ином случае те тридцать секунд убили бы ее. Что толку успокаивать себя письмом и репутацией его отправителя? Лучшие специалисты иногда ошибаются. И доктор Трент сделал ошибку.
В эту ночь Валенсия сполна насмотрелась кошмаров. В одном из них Барни укорял ее за обман. Во сне она теряла терпение и жестоко била его скалкой по голове. Голова оказывалась стеклянной и рассыпа́лась грудой осколков по полу. Она проснулась с воплем ужаса, который сменился вздохом облегчения, а затем коротким невеселым смешком – над абсурдом этих снов и горьким, болезненным осознанием случившегося.
Утром Барни ушел. Валенсия знала, как иногда люди догадываются интуитивно, подспудно, не спрашивая ни у кого, что его нет в комнате Синей Бороды. В гостиной стояла странная тишина. Таинственная тишина. Старые часы остановились. Барни, должно быть, позабыл завести их – такого с ним прежде никогда не случалось. Комната без их тиканья казалась мертвой, хотя солнце струилось через эркерное окно, а солнечные зайчики, отраженные танцующими волнами, трепетали на стенах.
Лодки не было на месте, но силуэт Леди Джейн проглядывал на озерном берегу под деревьями. Значит, Барни удалился в леса. Он не вернется до ночи, а возможно, задержится и дольше. Он, должно быть, зол на нее. Злость и холодное, глубокое, справедливое негодование, вероятно, были причиной его гневного молчания. Валенсия знала, что следует сделать в первую очередь. Сейчас душевная боль была не столь сильна, как вчера, но странное оцепенение, что охватило ее, оказалось хуже боли. Словно что-то умерло внутри. Она заставила себя приготовить легкий завтрак и поесть. Механически привела Голубой замок в идеальный порядок. Затем надела пальто и шляпку, заперла дверь, спрятала ключ в дупло старой сосны и перебралась на берег на моторке. Она направлялась в Дирвуд, чтобы увидеть доктора Трента. Она должна была знать.
Глава XXXVII
Доктор Трент смотрел на нее рассеянно, копаясь в памяти.
– Э-э-э… мисс… мисс…
– Миссис Снейт, – тихо подсказала Валенсия. – Я была мисс Валенсия Стирлинг, когда приходила к вам около года назад, чтобы проконсультироваться по поводу моего сердца.
Лицо доктора Трента прояснилось.
– Ну да, конечно. Теперь вспомнил. Но трудно винить меня за то, что я не узнал вас. Вы чудесно изменились. И вышли замуж. Да-да, это пошло вам на пользу. Теперь вы совсем не похожи на больную, а? Помню тот день. Я был очень расстроен. Известие о бедном Неде убило меня. Но Нед сейчас совсем здоров, как новенький, и вы, очевидно, тоже. Помнится, я сказал, что вам не о чем беспокоиться.
Валенсия смотрела на него во все глаза.
– Вы сообщили мне в письме, – медленно проговорила она с неприятным чувством, что за нее эти слова произносит кто-то другой, – что у меня стенокардия, осложненная аневризмой, в последней стадии. Что я могу умереть в любую минуту и не проживу дольше года.
Доктор Трент уставился на нее.
– Это невозможно! – рассеянно пробормотал он. – Я не мог написать вам такого.
Валенсия достала письмо из сумки и протянула ему.
– «Мисс Валенсии Стирлинг», – прочитал он надпись на конверте. – Да-да. Так и есть, я писал вам тогда, в поезде, той ночью. Но я писал, что у вас нет ничего серьезного…
– Прочитайте письмо, – настаивала Валенсия.
Доктор Трент вынул письмо, развернул его и пробежал глазами. Он был так явно обескуражен, что вскочил и взволнованно заметался по кабинету:
– Боже мой! Это письмо я адресовал старой мисс Джейн Стерлинг. Из Порт-Лоуренса. Она приходила в тот же день. Я отправил вам не то письмо. Какая непростительная рассеянность! Но я был вне себя в ту ночь. Боже, вы поверили в это, поверили и не… не пошли к другому врачу…
Валенсия встала, отрешенно огляделась вокруг и села снова.
– Я поверила, – почти прошептала она. – И не ходила к другому врачу. Я… я… это слишком долго объяснять. Но я была уверена, что скоро умру.
Доктор Трент подошел к ней.
– Никогда не прощу себя. Какой год, должно быть, вы прожили! Но выглядите вы… Я не понимаю!
– Это уже не важно, – мрачно сказала Валенсия. – Значит, с моим сердцем ничего серьезного?
– Ничего. У вас так называемая ложная стенокардия, кардионевроз. Она не бывает смертельной и полностью проходит после лечения. А иногда по причине шока или большой радости. У вас часто бывали приступы?