– Миллионы, – пробормотала Валенсия. Ей хотелось присесть, немного подумать, хотелось погрузиться на дно Мистависа вместе с Голубым замком и навсегда исчезнуть с глаз людских.
– Миллионы, – самодовольно подтвердил доктор Редферн. – А Берни бросил их все ради… этого. – И он вновь презрительно махнул в сторону Голубого замка. – Вы, верно, и не думали, что он так неразумен? И все из-за какой-то девицы. Но должно быть, он изжил это увлечение, раз женился. Вы должны убедить его вернуться к цивилизации. Что за бред – вот так растрачивать свою жизнь. Вы доставите меня в свой дом, дорогая? Полагаю, вы знаете, как это сделать.
– Конечно, – кивнула безропотная Валенсия и провела его к маленькой пещере, где стояла моторная лодка. – Ваш… ваш человек тоже отправится с нами?
– Кто? Генри? Нет. Вы только посмотрите, с какой миной он там сидит. Само неодобрение. Ему не нравится эта поездка. Плохие дороги выводят его из себя. Согласен, эта дорога – проклятье для машины. Чья это старая развалина стоит здесь?
– Барни.
– Боже мой! Неужели Берни Редферн ездит на этой колымаге? Она похожа на прапрабабушку всех «фордов».
– Это не «форд». Это «грей слоссон», – горячо возразила Валенсия.
Странным образом добродушное подтрунивание доктора Редферна над старушкой Леди Джейн вернуло ее к жизни, пусть и полной боли. Все лучше, чем то жуткое оцепенение, в котором она пребывала последние минуты… Или годы? Она жестом предложила доктору Редферну сесть в лодку и отвезла его к Голубому замку. Ключ был все там же, в дупле старой сосны, дом оставался пустым и безлюдным. Валенсия провела доктора через гостиную на западную веранду. Ей нужен был воздух. Еще светило солнце, но на юго-западе над Мистависом медленно набухала грозовая туча с белыми гребешками и нагромождениями фиолетовых теней. Доктор плюхнулся на грубый стул и снова вытер лоб.
– Тепло, а? Боже, какой вид! Наверное, Генри смягчился бы, увидь он это.
– Вы обедали? – спросила Валенсия.
– Да, моя дорогая, пообедал, перед тем как выехать из Порт-Лоуренса. Не знал, что за нора отшельника нас ожидает. И даже не думал, что найду здесь чудесную маленькую невестку, готовую накормить меня. Кошки, а? Кис-кис! Посмотрите, я нравлюсь этим кошкам. Берни всегда любил кошек! Это единственное, что он взял от меня. Он сын своей бедной матери. Присядьте, дорогая. Никогда не нужно стоять, если можно сидеть. Хочу как следует рассмотреть жену Берни. Так-так, мне нравится ваше лицо. Не красавица – вы не обижаетесь, что я так говорю? – полагаю, вы достаточно умны, чтобы понимать это. Садитесь.
Валенсия села, приготовившись сносить эту утонченную пытку – сидеть смирно, когда мозг охвачен агонией, заставляющей метаться из стороны в сторону. Каждая ее клеточка кричала о желании остаться в одиночестве, укрыться от всех, спрятаться. Но приходилось сидеть и слушать доктора Редферна, который был совсем не против поговорить.
– Когда, как вы думаете, вернется Берни?
– Не знаю… Вероятно, не раньше вечера.
– Куда он ушел?
– Не могу вам сказать. Наверное, в леса, в Чащобу.
– Итак, он не сообщает вам о своих приходах и уходах, а? Берни всегда был скрытным дьяволенком. Никогда не понимал его. Как и его несчастную мать. Но я много думал о нем. Мне было очень больно, когда он исчез вот так. Одиннадцать лет назад. Я не видел своего мальчика одиннадцать лет.
– Одиннадцать лет? – поразилась Валенсия. – Здесь он живет всего шесть.
– Ну да, он был на Клондайке, странствовал по всему свету. Писал мне по строчке время от времени, но ни разу не дал ни одной подсказки, где его искать, – просто черкнет пару слов, сообщая, что с ним все в порядке. Полагаю, он рассказывал вам об этом?
– Нет, я ничего не знаю о его прошлой жизни, – призналась Валенсия, в которой вдруг проснулось нетерпеливое желание знать. Теперь она должна все узнать. Прежде это не имело значения. Но не теперь. Ведь на откровенность Барни рассчитывать не стоит. Возможно, она больше и не увидит его. А если так, то и останется в неведении относительно его прошлого.
– Что случилось? Почему он ушел из дома? Расскажите мне. Расскажите, пожалуйста.
– Ну, это не слишком долгая история. Просто-напросто молодой дурачок закусил удила после ссоры с девицей. Всегда был упрямым олухом. Всегда. Если чего не хотел, никто не мог его заставить. При всем том всегда был тихим и мягким. Золотой парень. Его бедная мать умерла, когда ему было два года. Я как раз начал зарабатывать на своем бальзаме для волос. Его формула мне приснилась. Неплохой был сон, а? Наличные посыпались на меня. У Берни было все, чего ни пожелаешь. Я отправлял его в лучшие школы, частные. Хотел сделать из него джентльмена. Сам никогда таким не был. Хотел, чтобы у него были все возможности. Он, знаете ли, окончил Макгилл[30]. С отличием и все такое. Я надеялся, что он станет юристом. Он же мечтал о журналистике и тому подобной ерунде. Просил купить ему газету или помочь основать, как он говорил, «нормальный, стоящий, честный до безобразия канадский журнал». Полагаю, я бы так и сделал – я всегда исполнял его желания. Разве не для него я жил? Хотел, чтобы он был счастлив. А он никогда не был счастлив. Можете в это поверить? Нет, он не говорил ни слова. Но я всегда чувствовал, что он несчастлив. У него было все, чего ни пожелаешь, пропасть денег, собственный банковский счет, возможность путешествовать по всему свету, но он не был счастлив, пока не влюбился в Этель Трэверс.
Туча настигла солнце, и огромная холодная фиолетовая тень легла на Миставис. Добралась и до Голубого замка, скользнув по нему. Валенсия поежилась.
– Понятно, – произнесла она с болезненным энтузиазмом, хотя каждое слово кололо ее прямо в сердце. – Какой… она… была?
– Самой хорошенькой девушкой в Монреале, – ответил доктор Редферн. – Писаная красавица. Да! Золотистые волосы, блескучие, как шелк, красивые, большие и нежные черные глаза, кожа – кровь с молоком. Неудивительно, что Берни влюбился. И с мозгами. Отнюдь не дурочка. Бакалавр искусств с дипломом Макгилла. Породистая. Из хорошей семьи, одной из лучших, правда несколько поиздержавшейся. Да! Берни с ума сходил по ней. Счастливейший молодой дурак. Затем все рухнуло.
– И что же произошло?
Валенсия сняла шляпу и рассеянно прокалывала ее булавкой. Везунчик мурлыкал подле нее. Банджо с подозрением наблюдал за доктором Редферном. Нип и Так лениво покаркивали на соснах. Миставис манил к себе. Все было прежним. И все изменилось бесповоротно. Со вчерашнего дня прошло сто лет. Вчера в это же время они с Барни сидели здесь, смеялись и ели запоздалый обед. Смеялись? Валенсия подумала, что больше никогда не будет смеяться. И плакать тоже. И то и другое ей больше ни к чему.
– Сам хотел бы знать, моя дорогая. Полагаю, просто глупая ссора. Берни удрал, исчез. Написал мне с Юкона. Сообщил, что помолвка разорвана и он не вернется. Что не надо искать его, потому что он не вернется никогда. Я и не стал. Какой был в том толк? Я знал Берни. Я продолжал зарабатывать деньги, потому что больше делать мне было нечего. Но я был так одинок. Жил ради его редких, коротких писем. С Клондайка, из Англии, Южной Африки, Китая – отовсюду. Думал, в один прекрасный день он вернется к своему одинокому старому папе. Шесть лет назад он перестал писать. Я ничего не знал о нем до прошлого Рождества.
– Он написал?
– Нет. Выписал чек на пятнадцать тысяч долларов, которые снял со своего банковского счета. Управляющий банком – мой приятель, один из крупных акционеров моей компании. Он обещал известить меня, как только Берни выпишет чек, на любую сумму. У него на счету лежали пятьдесят тысяч долларов. Ни разу не брал ни цента до последнего Рождества. Чек был отоварен у Эйнсли, в Торонто…
– У Эйнсли?
Валенсия, словно со стороны, услышала, как повторяет эту фамилию. На ее туалетном столике лежал футляр с торговой маркой Эйнсли.
– Да. Это крупная ювелирная фирма. Подумав немного, я решил найти Берни. Имел на то особую причину. Пора ему бросать странствия и взяться за ум. Эти пятнадцать тысяч подсказали мне: что-то витает в воздухе. Управляющий связался с Эйнсли – он с ними в родстве через жену – и узнал, что Бернард Редферн купил жемчужное ожерелье и оставил адрес: почтовый ящик четыреста сорок четыре, Порт-Лоуренс, Маскока, Онтарио. Сначала я хотел написать. Затем решил дождаться, когда дороги подсохнут, и приехать. Не любитель строчить письма. Выехал из Монреаля. Вчера прибыл в Порт-Лоуренс. Справился на почте. Там сказали, что ничего не знают про Бернарда Снейта Редферна, но некий Барни Снейт арендует у них почтовый ящик. Живет на острове, далеко от Порта. И вот я здесь. Но где же Берни?
Валенсия потрогала свое ожерелье. Значит, она носит на шее пятнадцать тысяч долларов. А она беспокоилась, может ли Барни позволить себе пятнадцать долларов. Внезапно она рассмеялась прямо в лицо доктору Редферну.
– Простите. Это так… забавно, – пробормотала бедная Валенсия.
– Разве? – усомнился доктор Редферн, неспособный в полной мере оценить иронию ситуации. – Вы производите впечатление разумной молодой женщины и, полагаю, имеете влияние на Берни. Не можете ли вы вернуть его к нормальной жизни, к той, какой живут все люди? У меня есть дом. Большой, как замок. Я хочу, чтобы в нем жила… жена Берни, его дети.
– Этель Трэверс вышла замуж? – безразлично спросила Валенсия.
– Боже, конечно. Два года спустя после побега Берни. Но сейчас она вдова. И, как и прежде, красавица. Честно говоря, это одна из причин, по которой я хотел найти Берни. Подумал, может, они помирятся. Но разумеется, теперь об этом нет и речи. Забудьте. Любой выбор Берни достаточно хорош для меня. Это мой мальчик, вот и все. Думаете, он скоро вернется?
– Не знаю. Скорее всего, не придет до ночи. Возможно, явится очень поздно. А может, и завтра. Но я могу удобно устроить вас. Уж завтра он точно вернется.
Доктор Редферн покачал головой: