– Итак, я вижу, – повторила миссис Фредерик. – Можно спросить почему?
– Потому что… я… я не умру, – хрипло ответила Валенсия.
– Храни меня Господь! – воскликнул дядя Бенджамин. – Кто тебе сказал, что ты умрешь?
– Полагаю, – злорадно добавила кузина Стиклс, которая тоже не желала возвращения Валенсии, – полагаю, ты узнала, что у него есть другая жена, как мы и думали.
– Нет. Но лучше бы была, – вздохнула Валенсия.
Она не чувствовала особой боли, лишь сгибалась под неподъемным грузом усталости. Скорей бы покончить с объяснениями и оказаться одной в своей старой уродливой комнате. Просто одной! Костяной стук, с которым бусины на вышитых рукавах материнского платья касались подлокотников плетеного кресла, почти сводил ее с ума. Ничто на свете ее не волновало, но этот тихий настойчивый стук был невыносим.
– Мой дом, как я и говорила, всегда открыт для тебя, – холодно процедила миссис Фредерик. – Но прощения от меня не жди.
Валенсия невесело рассмеялась.
– Меня это очень мало волнует, потому что я сама себя не смогу простить, – отозвалась она.
– Да проходи ты, проходи! – раздраженно поторопил дядя Бенджамин, втайне довольный тем, что вновь обрел власть над Валенсией. – Хватит с нас тайн. Что произошло? Почему ты покинула этого парня? Не сомневаюсь, что по важной причине, но какой?
И Валенсия рассказала, коротко и без утайки всю свою историю:
– Год назад доктор Трент сказал, что у меня стенокардия и мне недолго осталось. Я хотела… немного… пожить по-настоящему, прежде чем умру. Потому и ушла. Потому вышла замуж за Барни. А теперь оказалось, что это ошибка. С моим сердцем ничего серьезного. Я должна жить, а Барни женился на мне из жалости. Поэтому мне пришлось уйти, освободить его.
– Боже мой! – воскликнул дядя Бенджамин.
– Ах, Досс… – всхлипнула кузина Стиклс, – если бы ты доверяла своей матери…
– Да-да, знаю, – нетерпеливо оборвала ее Валенсия. – Что толку говорить об этом сейчас? Я не могу вернуть этот год. Бог знает, как я желала бы этого. Я обманом заставила Барни жениться на мне, а он на самом деле Бернард Редферн. Сын доктора Редферна из Монреаля. Отец хочет, чтобы Барни вернулся к нему.
Дядя Бенджамин издал странный звук. Кузина Стиклс отняла от глаз носовой платок с траурной, черной каймой и уставилась на Валенсию. Каменно-серые глаза миссис Фредерик блеснули.
– Доктор Редферн… Не тот ли, что придумал фиолетовые пилюли? – спросила она.
Валенсия кивнула.
– А еще он – Джон Фостер, автор всех этих книг о природе.
– Но… но… – миссис Фредерик разволновалась (явно не от мысли, что приходится тещей Джону Фостеру), – доктор Редферн – миллионер!
Дядя Бенджамин хлопнул себя по губам.
– Бери выше, – сказал он.
– Да, – подтвердила Валенсия. – Барни ушел из дома несколько лет назад, из-за… неприятностей… разочарования. Теперь он, скорее всего, вернется. Поэтому, как вы понимаете, и мне пришлось вернуться домой. Он не любит меня. Я не могу держать его в ловушке, куда завлекла обманом.
Дядя Бенджамин преобразился, весь воплощенное лукавство:
– Он так сказал? Он хочет избавиться от тебя?
– Нет. Я не видела его, после того как все узнала. Но говорю же вам: он женился на мне из жалости, потому что я попросила его. Он думал, что это ненадолго.
Миссис Фредерик и кузина Стиклс порывались что-то сказать, но дядя Бенджамин махнул на них рукой и зловеще нахмурился. Этот его жест и хмурая мина словно говорили: «Я сам займусь этим». Он обратился к Валенсии:
– Ладно-ладно, дорогая, поговорим об этом позже. Видишь, мы еще не всё до конца поняли. Как и сказала кузина Стиклс, тебе следовало бы больше доверять нам. Позже… осмелюсь сказать, мы найдем выход из положения.
– Вы думаете, Барни сможет легко получить развод, да? – загорелась надеждой Валенсия.
Дядя Бенджамин помолчал, жестом остановив вопль ужаса, трепещущий на губах миссис Фредерик.
– Доверься мне, Валенсия. Все образуется само собой. Расскажи мне, Досси. Ты была там счастлива, в Чащобе? Сн… мистер Редферн был добр к тебе?
– Я была очень счастлива, и Барни был очень добр ко мне, – тоном примерной ученицы произнесла Валенсия, словно отвечая зазубренный урок. И вспомнила, как в школе, изучая грамматику, невзлюбила глаголы прошедшего времени и совершенного вида. Они всегда звучали слишком пафосно. «Я была» – все прошло и закончилось.
– Не беспокойся, девочка. – Удивительно, до чего по-отечески звучал голос дяди Бенджамина! – Семья не даст тебя в обиду. Мы подумаем, что можно сделать.
– Спасибо, – вяло поблагодарила Валенсия. Разве это не благородно с его стороны? – Можно мне пойти наверх и немного полежать? Я… я… устала.
– Конечно ты устала. – Дядя Бенджамин мягко похлопал ее по руке, очень мягко. – Ты измучена и расстроена. Пойди приляг, разумеется. Увидишь все в другом свете, когда выспишься. – И он раскрыл перед нею дверь, а когда она проходила, прошептал: – Как вернее всего удержать любовь мужчины?
Валенсия робко улыбнулась. Что поделать, она вернулась к старой жизни, к старым веригам.
– И как? – смиренно, как прежде, спросила она.
– Не отдавать ее, – с усмешкой ответил дядя Бенджамин, закрыл за нею дверь и потер руки. Потом кивнул и таинственно улыбнулся. – Бедняжка Досс! – патетически провозгласил он.
– Ты на самом деле считаешь, что Снейт… может быть сыном доктора Редферна? – выдохнула миссис Фредерик.
– Не вижу причин сомневаться. Она говорит, что доктор Редферн был здесь. Этот человек богат, как свадебный торт, Амелия. Я всегда верил, что в Досс что-то есть. Что-то большее, чем все считали. Ты слишком во многом ограничивала ее, подавляла. У нее никогда не было шанса показать себя. А теперь она заполучила в мужья миллионера.
– Но… – все еще сомневалась миссис Фредерик, – он… он… о нем рассказывают ужасные вещи.
– Все это слухи и выдумки, слухи и выдумки. Для меня всегда было загадкой, почему люди так стремятся придумывать и распространять клевету про тех, о ком ничего не знают. Не понимаю, отчего вы так много внимания обращаете на сплетни и слухи. Люди негодуют просто потому, что он не захотел смешиваться с толпой. Когда они с Валенсией приходили в магазин, я был приятно удивлен, обнаружив, что он оказался приличным парнем. И я повсюду пресекал эти россказни.
– Но однажды его видели в Дирвуде мертвецки пьяным, – пискнула кузина Стиклс. Сомнительный, но все же аргумент, чтобы убедить в обратном.
– Кто видел? – агрессивно потребовал ответа дядя Бенджамин. – Кто видел? Старик Джемми Стренг рассказывал, что видел его. Я бы не поверил ни единому слову Джемми Стренга, даже если бы тот говорил под присягой. Он сам частенько напивается так, что едва держится на ногах. Он сказал, что видел Снейта пьяным, лежащим на скамейке в парке. Фи! Редферн спал там. Пусть вас это не беспокоит.
– Но его одежда… и эта ужасная машина, – неуверенно пробормотала миссис Фредерик.
– Эксцентричность гения! – продекларировал дядя Бенджамин. – Помните, Досс сказала, что он – Джон Фостер. Я не слишком разбираюсь в литературе, но слышал, как лектор из Торонто говорил, что книги Джона Фостера вывели Канаду на литературную карту мира.
– Я… полагаю… мы должны простить ее, – сдалась миссис Фредерик.
– «Простить ее!» – фыркнул дядя Бенджамин. Амелия действительно невероятно глупая женщина. Неудивительно, что бедняжка Досс так устала и заболела, живя с нею. – Ну да, думаю, нам лучше ее простить. Вопрос в том, простит ли нас Снейт!
– А что, если она будет настаивать на своем намерении уйти от него? Ты не представляешь себе, насколько упрямой она может быть, – сказала миссис Фредерик.
– Оставь это мне, Амелия. Оставь все мне. Вы, женщины, уже достаточно напутали. Все дело испорчено от начала и до конца. Если бы ты, Амелия, хоть чуть-чуть побеспокоилась много лет назад, она бы вот так не свернула с пути. Просто оставь ее в покое, не приставай с советами и вопросами, пока она сама не захочет разговаривать. Ясно, что она в панике сбежала от него – испугалась, как бы он не разозлился, чувствуя себя одураченным. И как этот Трент осмелился рассказать ей такую байку! Потому-то люди и избегают врачей. Нет-нет, мы не должны жестоко винить ее, бедное дитя. Редферн придет за нею. А если нет, я поймаю его и поговорю как мужчина с мужчиной. Может, он и миллионер, но Валенсия как-никак урожденная Стирлинг! Он не может отказаться от нее только из-за ошибочного диагноза. Вряд ли он этого хочет. Досс немного перенервничала. Господи, я должен привыкнуть называть ее Валенсией. Она больше не дитя. А теперь запомни, Амелия: ты должна быть с ней доброй и сочувствующей.
Он требовал от миссис Фредерик невозможного, тем не менее она постаралась. Когда ужин был готов, поднялась наверх и спросила Валенсию, не хочет ли та выпить чашку чая. Валенсия, лежавшая в кровати, отказалась. Она просто хотела, чтобы ее оставили в покое на какое-то время. И миссис Фредерик ушла. Даже не напомнила Валенсии, что та попала в сложное положение из-за недостатка дочерней любви и послушания. Но кто же говорит подобные вещи невестке миллионера?
Глава XLI
Валенсия с тоской оглядела свою старую комнату. Ее спальня тоже совершенно не изменилась, мешая поверить в реальность всего случившегося с тех пор, как она спала здесь в последний раз. Было даже что-то возмутительное в этой неизменности. В том, что королева Луиза все так же сходила по ступеням и никто не впускал в дом мокнущего под дождем щенка. И никуда не делись рулонная штора из фиолетовой бумаги, зеленоватое зеркало, мастерские с аляповатой рекламой за окном и станция с непременными бродягами и вертлявыми девицами.
Прежняя жизнь поджидала ее здесь, словно людоед, который в предвкушении сглатывает слюну и облизывает пальцы. Чудовищный страх вдруг охватил Валенсию. Стоило ей с наступлением ночи раздеться и лечь в постель, как благодатное оцепенение покинуло ее, уступив место горестным мыслям и терзаниям по острову под звездным небом. Огни костров. Все их домашние шуточки, фразы и перепалки. Коты. Мерцающий свет сказочных островов. Лодки, скользящие по водам Мистависа волшебным утром. Белые стволы берез, светящиеся среди темных сосен, словно тела прекрасных женщин. Зимние снега и розово-красные огни заката. Озеро, напившееся лунного света. Все радости утраченного рая. Она не позволит себе думать о Барни. Только о мелочах. Мыслей о Барни ей не вынести.