— До парада нам надо сделать самое главное, — деловито сказал Юрка. — Придумать план, как зажечь искорку.
— Это запросто, — отозвался я, внутренне гордясь. — Это я беру на себя.
Дело в том, что всех нас, «художников», за нашу работу обещали записать в команду волшебной стражи. Перед началом парада и карнавала мы в серебряных шлемах будем стоять на башне, над разукрашенной аркой. На верхушке башни установят чашу для праздничного огня. Вроде олимпийской. Кто-то из ребят поднимется с факелом и зажжёт огонь. Я к наконечнику своего копья примотаю наш стерженёк с серебристым порошком и поднесу его к пламени. Других «стражников» я тоже подговорю зажечь на копьях бенгальские огни — тогда на меня никто не обратит внимания. Все решат, что так и надо: праздничный салют.
Этот план я и поведал Юрке. С намёком в голосе: пока вы там занимались вашей музыкой, я времени не терял.
Юрка сказал с одобрением:
— Голова у тебя работает. Только не промахнись там.
Я ответил, что, если я такой беспомощный растяпа, пускай Юрка сам всё придумывает и делает. Или Янка… Я чуть не брякнул «твой Янка».
Но Юрка сказал миролюбиво:
— Я же ничего, просто предупредил… А Янка… Гелька, он не прибегал?
— Здрасте, я ваша бабушка с Юпитера! Вы же вместе ушли.
— А там нас в разные комнаты развели…
— Никуда он не денется, — сказал я. — Юрка, пошли обедать.
— Без Янки? Мы с ним договорились, что вместе… Пойду посмотрю, где он там…
— А! Ну давай… — сказал я.
И стало мне как-то на всё наплевать. И на искорку, и на праздник, и на то, что кругом лето — самое хорошее в жизни время… А ещё я вдруг подумал: «Почему всё-таки не едет папа? Только из-за работы?»
Но к вечеру настроение у меня наладилось, Мы собрались в «Курятнике» и сидели до звёзд. Глеб рассказывал, как он с ребятами в интернате строил из дырявой моторки трёхмачтовый фрегат и как они чуть не потонули на пруду, и как им попало. Ерёма что-то мурлыкал своим радиоголосом и при фонарике чертил на мятых листах будущего Ваську. Янка заглядывал ему через плечо и что-то советовал.
Юрка был тихий и непонятно задумчивый…
Потом дни побежали быстро-быстро. Я с «бригадой» мастерил доспехи для сказочных воинов и копья с наконечниками из серебристой пластмассы. Янка с музыкантами репетировал где-то на дальней эстраде в глухом углу парка. Юрка маршировал с барабанщиками. Барабанил он здорово. Я много раз видел, как он шагает на правом фланге второй шеренги, когда строй готовился к параду. Палочки у него просто летали над кожей красного большого барабана. К форме Юрка привык и уже не казался в ней маленьким и хилым. Ловкий он был, гибкий, быстрый такой. В общем, настоящий барабанщик.
Барабанщиков было много — двенадцать шеренг по восемь человек. На аллеях не очень-то развернёшься, и случалось, что барабанный грохот раздавался на улицах. Промаршируют по городу и обратно в парк. И когда они шли по улицам, все радостно вспоминали: скоро праздник!
И наступил праздничный вечер. В сумерках парка взлетели и засверкали разноцветные струи фонтанов.
Мы — «волшебная стража» в шлемах из фольги, с пёстрыми щитами и копьями — стояли на площадке фанерной башни. Вокруг большущего факела. Это был трёхметровый серебристый столб, а на нём — узорчатая чаша из латуни. Размером с хороший таз.
С высоты всё было видно отлично. Всю главную парковую площадь, которую освещали прожекторы; шеренги трубачей в красных плащах; зрителей, которые обступили площадь кольцом. Кольцо только в одном месте было разорвано: там среди деревьев темнел выход из главной аллеи.
И вот оттуда появились барабанщики.
Они красиво шли, ровно. Всё ближе, ближе. Колыхались перья над беретами, разом вскидывались руки над барабанами. И марш их звучал так весело! Потому что это был самый праздничный марш. Его подхватил оркестр, но не очень громко, чтобы не заглушать барабаны.
За шеренгами барабанщиков шла колонна ребят в масках и карнавальных костюмах. Над колонной качались громадные куклы (всякие сказочные звери, колдуны и клоуны), пестрые флаги и шары. Но я туда не смотрел. Я смотрел только на барабанщиков да ещё на маленького мальчика — он шёл за ними, впереди карнавальной колонны. Мальчик был в красной блестящей рубашке — как огонёк. И в поднятой руке он нёс факел с оранжевым пламенем. Пламя откидывалось назад, как флажок.
Мне зябко стало, и я весь внутри замер. Потому что вот-вот, через минуту, должно решиться: будет у нас живая искорка или нет?
«Вдруг не загорится?»
Марш барабанщиков казался уже не весёлым, а тревожным.
«Ну, не загорится и не надо, — решил я себя успокоить. — Подумаешь, искорка! Ерёма что-нибудь другое изобретёт, а нам она и не нужна».
Но как это не нужна?
Если не загорится, значит, не бывает на свете чудес и сказочных загадок. Значит, лунная песенка Янки — обман!
И ещё… Я верил, что, если добудем искорку, то она сдружит нас троих накрепко — Юрку, меня и Янку. А если нет…
Скорей бы уж!
Барабанщики подходили к воротам, над которыми возвышалась наша башня. Юрка шёл, как всегда, во второй шеренге справа. Шёл и смотрел вверх, на меня. Словно молча напоминал; «Не прозевай!» Так, с запрокинутым лицом, он и прошагал под башню.
Остальные барабанщики тоже исчезли в воротах — шеренга за шеренгой. Скрылся последний ряд, и перед башней остался мальчик с факелом. Он по лесенке бегом поднялся к нам на площадку — будто огненная бабочка взлетела. Хороший такой мальчишка — маленький, лет семи, но смелый. И весёлый — улыбка во всё лицо, на носу веснушки светятся…
— Привет! — сказал он нам. Подмигнул и поднёс факел к запальному шнуру. Огонь перескочил на шнур и неторопливо побежал вверх. Мальчик сунул факел в приготовленное ведёрко с водой и стоял, глядя на бойкий язычок пламени. И все глядели. Огонь добрался до края чаши, спрятался за ним… и над чашей вспыхнула пламенная корона! Сразу где-то грохнуло, взлетели над чёрными деревьями гроздья ракет, запели фанфары, им отозвались далёкие уже барабаны, а толпа закричала «ура», зашумела…
Пёстрая колонна с флагами, куклами и шарами растеклась по площади, превратилась в карнавальный хоровод.
Вот и пришла самая важная минута.
— Давайте, — сказал я ребятам. И мы придвинули к огненному краю чаши наконечники копий. На каждом — стерженёк бенгальского огня.
Что же они не горят? Старые, испортились? Отсырели?
Но вот разом вспыхнули трескучие огоньки у братьев — Петьки и Романа. И у Оксаны. И у других ребят. Ещё, ещё… А у меня?
А у меня тоже горит! Ярче других! На кончике копья — ослепительный шарик, а из него летят гроздья белых звёзд!
Горит, горит… Но ведь это недолго. Всё реже, всё мельче белые звёздочки. А где искорка? Она зажглась? Как её увидеть? В глазах — сплошь зелёные пятна от огней.
Да нет, была бы искорка, я бы её разглядел.
Значит, нет её…
Всё…
— Смотри, у тебя не совсем погасло, — раздался рядом звонкий голос.
Это мальчик-огонёк. Он рядом стоял и смотрел вверх.
— Что? — сказал я. — Где?
Замигал. Сильно-сильно.
— Вон, — сказал мальчик. — Светлячок.
И я увидел на острие копья чуть заметную светлую точку.
Что? Правда?!
Какая маленькая…
Я перестал дышать. Осторожно-осторожно наклонил копьё. Придвинул к лицу обугленный стерженёк. Точка светилась на его верхушке. Но я слишком резко шевельнул копьё, стерженёк дёрнулся в сторону, а искорка повисла в воздухе.
Я, не веря, поднёс к ней палец. Она не обожгла, не кольнула. Я придвинул к ней, маленькой, ладонь, тихонько сжал пальцы. Спрятал искорку в кулак. И ощутил в кулаке чуть заметное щекочущее тепло.
— Поймал светлячка, — шёпотом сказал мальчик.
— Ага… — сказал я тоже шёпотом, потому что осип от счастья.
Остальные не обращали на нас внимания. Лежали животами на перилах и глазели, что делается на площади. Над ней всё ещё вспыхивали взрывы фейерверка. В глазах мальчика горели разноцветные огоньки.
— Спасибо, — сказал я ему.
Он засиял улыбкой. И спросил хитровато:
— А за что?
— Так…
Он вдруг сказал:
— А я тебя знаю. Ты Травушкин из нашей школы. Ты к нам в класс приходил, про сверление Земли рассказывал.
Я, правда, зимой был у первоклассников, делал им доклад про сверхглубокую скважину, на которой работает папа. Такое мне дали задание. Я ужасно волновался, запинался и на ребят почти не смотрел. Ни одного лица не запомнил тогда.
Но лицо Огонька было знакомо. Очень-очень знакомо.
И я вспомнил! Огонёк был в точности как мальчишка с Ерёминого снимка.
Может, всё это не случайно? Я сказал весело:
— Я тебя тоже знаю.
Нахлобучил на Огонька свой серебряный шлем, положил перед ним щит и копьё, а сам побежал вниз.
Искорка в кулаке ласково грела мне ладонь.
ИСКОРКА
С Юркой и Янкой мы ещё днём договорились, где встретимся после парада. На полянке позади летнего павильона. Полянка была незаметная, укрытая кустами сирени, поросшая высокой травой. Из травы кое-где торчали каменные раскрашенные гномы. Краска с них пооблезла — гномов забыли в этой парковой глуши.
Когда я пробрался на полянку, там ещё никого не было. Стояла тёплая, какая-то пушистая темнота. Лишь один далёкий фонарь мигал сквозь листья. Зато звёзды были громадные…
Я сел в траву, прислонился к твёрдому гному и разжал кулак. Искорка в темноте засияла ярко и радостно. Я осторожно убрал из-под неё ладонь. Искорка повисла в воздухе, не упала, не улетела от меня.
— Хорошая ты моя… — шёпотом сказал я ей.
Зашуршали ветки. Я опять спрятал искорку в кулаке.
— Гелька, ты здесь?
Это появился Янка. С фонариком.
— Выключи фонарик, — сказал я.
Он выключил.
— Смотри, — сказал я. И разжал пальцы.
Янка наклонился близко-близко. Я даже почувствовал на ладони его дыхание.
— Чудо какое… — прошептал Янка. — Не гаснет?
— И не думает.