Каждый раз он вставал и сосредоточенно–деловито отвечал:
— Спасибо.
Или торжественно рапортовал:
— Служу Советскому Союзу.
Собранность, деловитость, тактичность — это от армии. Ведь более тридцати лет он в ее боевых и активных рядах. А может быть, это от профессии: испытательной, космической. Она проникает в душу, сознание, психологию. Пороки дорого стоят: забывчивость — блужданием, недисциплинированность — гибелью.
Нет, все эти положительные качества от воспитанности, ответственности, устремленности.
Однажды его попросили рассказать о себе.
— Рассказать о себе? — смущенно улыбаясь, обратился он к присутствующим. — А что же я могу о себе рассказать? Жизнь как жизнь. Ничего особенного. Учился, воевал, испытывал самолеты, а теперь вот в космонавтах состою.
— Георгий Тимофеевич, вы что‑нибудь о полете в космос.
— О нем уже столько написано, что нового добавить нечего.
— Тогда об испытательной работе.
— А что, если я вам о войне расскажу, а? Здесь присутствуют товарищи из Чехословакии. Я воевал в небе их страны, принимал участие в освобождении ее от фашистов. Можно?
— Только, чур, что‑нибудь поинтереснее.
— Принимаю. Что‑нибудь интересное? Слушайте.
Георгий Тимофеевич встал, вышел из‑за стола, расстегнул тужурку, освободил руки для широких движений, склонил голову влево и долгим задумчивым взглядом посмотрел в пол.
— Ну, вот, — сказал он, наконец, окончательно, видимо, вспомнив эпизод, который хотел рассказать. — Было это в мае 1945 года. Не помню точно село, где мы создали свой временный грунтовой аэродром. Хотя в Европе была уже победа, в Чехословакии еще не наступил мир. Недобитые фашистские подразделения прятались в лесах, руинах, нападали на мирных жителей. В один из дней фашисты открыли артиллерийский беспорядочный огонь, по. нашему аэродрому, стремясь уничтожить летчиков, самолеты, взрыхлить взлетно–посадочную полосу.
Гитлеровцы стреляли из укрытия, а затем тут же меняли свое местонахождение. Найти их было трудно. Нам стрелять беспорядочно нельзя: кругом мирные, беззащитные жители. Возникла сложная ситуация: вроде объявлено о победе, а мира нет. Значит, война не окончена. Получили мы приказ: найти эти кочующие бандитские группы гитлеровцев и уничтожить их. День летаем, второй, третий — не можем найти. Днем они прячутся, ночью нападают на селения и города. Чехословацкие товарищи просят помочь. Да мы и сами хорошо понимаем, что надо, но как?..
И вот однажды сидим мы в землянке, над картой маракуем, входит к нам группа мальчишек: человек пять-шесть. Волнуются, сбивчиво рассказывают, что знают они, откуда фашисты стреляют. И что на колокольне местного костела спрятался их наводчик, корректировщик. Получалось просто детективная история. Мы не знаем, мальчишки знают. Переспрашиваем, уточняем и выясняем, что уже много дней они следят за движением боевой техники. Свои дозорные посты они установили на всех дорогах в радиусе десяти километров. Ну и ну! Вояки! Ведем ребят обедать, а в это время один экипаж посылаем на разведку в тот самый район, который указали ребята. Ребята‑то голодные, а сами едят плохо, волнуются: а что, если они ошиблись? Вернулся разведчик, сел, вылез летчик из самолета и бегом в столовую. Сердитый на вид. Кое‑кто подумал: не нашел фашистов там.
— Кто из вас указал на этот район? — спросил он напугавшихся ребят.
Молчат, жмутся друг к другу, аппетит, конечно, совсем у них пропал. И вдруг встает один такой остроносый, в коричневой вельветовой куртке и храбро, уверенный в себе, говорит:
— Я сказал!
Летчик бросается к нему, обнимает его.
— Молодец, ты точно указал район. Вот тебе на память от нас всех сувенир, авиационный компас. Новенький. Ох как он мне нужен! Но отдаю тебе. Иди правильным курсом.
Мальчишка смотрит в смотровое стекло компаса, на плавающую картушку, а сам уже еле верит, нет, не подарку, который получил, а тому, что точно они указали район скопления фашистов, что не успели гитлеровцы изменить место своего сосредоточения и скоро их там уничтожат.
Через час с фашистами было покончено, и больше они не терроризировали наших чехословацких товарищей.
— Ну, а что с мальчиком?
— Не знаю.
— А как его звали?
— Зденек! — раздался голос с шестого ряда. — Зденек Хладик! — повторил он.
Георгий Тимофеевич рассеянно улыбнулся, не придавая серьезного значения догадкам. Ох уж эти досужие на домыслы люди! Поднял глаза и увидел стоящего майора чехословацкой Народной армии. Невысокий мужчина с напряженным лицом смотрел в упор на Берегового. Космонавт вспомнил, что он когда‑то видел эти темные, упрямые глаза.
— Как его звали? — тихо спросил Береговой, о чем-то смутно догадываясь.
— Зденек Хладик, товарищ генерал. Простите, — поправился он, — майор Зденек Хладик.
Береговой погасил улыбку, застегнулся на все пуговицы и медленно пошел по среднему проходу.
— Спасибо, Зденек, дорогой, — взволнованно сказал космонавт, заключая в объятия майора.
— Это вам спасибо, товарищ генерал. Ваш авиационный сувенир хорошо работает по сей день. По вашему компасу сверяю свой путь. Стал летчиком, а сейчас кончаю военную академию.
Встречи! Сколько их было у Георгия Тимофеевича — не перечесть. Встречи с пионерами, комсомольцами, рабочими, военнослужащими, делегатами конференций, симпозиумов, коллоквиумов, участниками пленумов, совещаний.
Калейдоскоп встреч, тысячи неповторимых лиц, разных, неодинаковых, но весьма памятных. Много раз он всматривался в лица, в глаза гостей.
Однажды из огромного зала, из тысячи глаз, устремленных на сцену, Береговой приметил два, с особой внимательностью рассматривающих его. Эти два пытливых глаза принадлежали мужчине лет пятидесяти, невысокого роста, полнеющему, в черном костюме, при боевых наградах.
Стоило Береговому чуточку присесть, спрятаться за спину впереди сидящего, как тотчас приподнималась голова человека в зале. Если же Береговой выпрямлялся, то любопытствующий незнакомец спокойно откидывался на спинку кресла.
Да, да, человек в зале с повышенным интересом следил именно за ним, летчиком–космонавтом Георгием Береговым.
Нервная напряженность сменилась рассеянностью. Не помнил Георгий Береговой, как выступил, как дождался окончания вечера. «Кто бы это мог быть? — думал он, направляясь к выходу. — Почему именно я подвергся такому исследованию. Здесь явно не простой интерес к личности космонавта».
Среди многоголосья уставших людей Береговой услышал свое имя: «Жора!» Так звали его на фронте друзья, с которыми он летал, делил нелегкую боевую жизнь. Береговой оглянулся, никого знакомых. И снова сковала его напряженность, к нему вернулась обычная для него сосредоточенность, когда он мог мгновенно реагировать на происходящее. Идущие впереди останавливались, уступали космонавту дорогу, приветливо улыбались, и Георгий Тимофеевич, уже освоившийся с тяжелым бременем славы, тоже останавливался и тоже уступал дорогу.
— Жора! — Теперь Береговой совершенно явственно услышал свое имя и понял, что зовут именно его. Правда, голоса этого он раньше не слышал.
— Это вас, Георгий Тимофеевич, — сказал генерал и показал головой вправо, на невысокого человека в черном костюме при орденах.
Береговой благодарственно улыбнулся генералу и, стремясь не помешать людскому потоку, направляющемуся к выходу, стал осторожно выбираться к стене. Этого человека он не знал, даже ни разу не видел и сейчас думал о том, как себя вести.
Береговой волновался. Подняв глаза на невысокого человека, космонавт увидел его волнение.
— Жора, родной, здравствуй, — шагнул навстречу космонавту незнакомец, протянул руки, обнял, притерся щекой к его груди.
— Здравствуй, — пролепетал Береговой, стремясь так же искренне ответить на приветствие. Георгий Тимофеевич перешел на дружественный тон, обхватил руками невысокого полнеющего мужчину, шлепнул по спине, напрягая память, пытался вспомнить: кто же это?
— Как я рад тебе, Жора! — отстраняясь, сказал незнакомец. — Думали ли мы тогда, в сорок первом, у стен нашей столицы, что встретимся уже немолодыми и вспомним фронт? Ты любил говорить: «Максим, у тебя и имя стреляющее»…
«Максим, у стен Москвы, Западный фронт? — думал Береговой. — Но ведь я никогда не был на Западном фронте. Не знал я и Максима!»
— …Помнишь, — продолжал мужчина, — как мы летали на Юхнов? Ведь мы первыми обнаружили гитлеровскую колонну…
Георгий Тимофеевич обернулся: сзади стояли участники собрания и с нескрываемым обожанием смотрели на трогательную встречу фронтовых друзей.
— Все я помню, Максим, — заражаясь весельем, сказал Береговой. — И ту удивительную холодную зиму, и как ты прикрывал меня в бою, как на праздники отдавал свои фронтовые сто грамм.
— Помнишь? — экспансивно вскричал Максим. — Правда, помнишь? Но, Жора!..
И они долго вспоминали те далекие боевые дни.
А когда зал опустел, последние посетители покинули Дом культуры, к Георгию Тимофеевичу подошел знакомый генерал.
— Чрезвычайно трогательная встреча, Георгий Тимофеевич, — сказал он. — Оказывается, вы были и на Западном фронте. Не знал я об этом.
— Да не был я.
— Как не был? Вы же только сейчас сказали.
— Сказать‑то оказал. Но не был я в числе участников Московской битвы. Не знал я и Максима. Видимо, он ошибся, принял меня за своего фронтового друга, очень похожего на меня. Он ждал этой встречи десятки лет. Я не мог его разочаровать. А может быть, и в самом деле мы встречались, но только не на Западном фронте. Ведь могло так быть?..
Много обязанностей у генерала Берегового. Рабочий день заполнен до предела. И все время у него люди, встречи. Когда же появляется окно в жестком расписании дня, он ведет гостей по Звездному городку и рассказывает о нем. Рассказчик он отменный. Говорит с юмором, весело и понятно.
Так вспоминает он обычно о Нептуне.
А история эта презабавная, тем более герой ее сам Георгий Тимофеевич Береговой.