Последняя стоянка получилась самой длительной. В стойбище Маточное их задержал туман. Как часто случается на полуострове, пригнал туман, сняв его с Семи островов, «пьяный медведь». Уходить с трассы не было смысла — путь домой лежал через Маточное, и теплилась надежда, что над стойбищем небо разрядится. Лопасти винта вертелись в белизне, невидимые, будто оторванные от грузного тела машины. Казалось, вертолет крадется в облаке сырого лебяжьего пуха, но это только хотелось, чтобы он крался тихо, осторожно. Он стремительно пересекал пространство, и где-то внизу летела земля, и одного ее шалого выступа хватит, чтобы оборвать полет.
По расчету времени Маточное приближалось, а экипаж оставался слепым — даже окон в тумане не встретилось. Донсков мог бы пройти над стойбищем и тянуть на базу, но решил попробовать сесть. Еще будучи испытателем, онтренировался в приземлении только по приборам. А в Средней Азии, где служил перед приездом на Кольский полуостров, практически каждая посадка на вертолете происходила почти при невидимости земли — несущий винт раскручивал под шасси такую песчаную метель, что приходилось нащупывать землю нервами и одним колесом, на которое пилот постоянно смотрел, не упуская из виду и показаний пилотажных приборов.
— Ну что, гроза мастеров спорта по шахматам, будем садиться или прогуляемся до базы?
Наташа неуверенно пожала плечами:
— Не пробовала и знаю, что такие посадки запрещаются.
— А мышами пугать учителей можно?
— Так это же детская глупость!
— Решай! Без твоего согласия не снижусь и на метр, — сказал Донсков, а сам думал, что в Спасательной эскадрилье, где риск — дело обыденное, девчонке придется попадать и в более сложные ситуации. Всегда лучше рассчитывать на опыт, чем на Его Величество Случай.
— Давайте попытаемся.
— Отдергивать палец от горячего в авиации нельзя. Уж если взяла в ручку уголек — держи!.. Перечисли, какие препятствия ждут нас на земле?
Наташа ответила без запинки:
— По курсу стойбище Маточное. Два деревянных дома высотой до пяти метров. Слева от них большой загон, огороженный забором из металлической сетки. Справа, метрах в пятидесяти от домиков, стоянка трактора «Беларусь».
— Сколько тракторов?
— Два. Там же, возможно, стоит и грузовая автомашина. Самое высокое препятствие — мачта между домами — пятьдесят метров.
— Озеро?
— По курсу в километре от стойбища. На южном берегу деревья.
— Все правильно, но между стойбищем и озером, возможно, поставлены куваксы. Пастухи не особенно любят спать летом в деревянных домах… Теперь внимательно слушай меня, Наташа. Возьмем правее, заранее правее, уйдем от препятствий. По моей команде откроешь дверь, высунешься из кабины и будешь внимательно, очень внимательно смотреть вперед и стрелять из ракетницы. Вмешивайся в управление, подбирай штурвал. Режим будет такой, что вертолет сразу остановится. Ясно?
— Непонятно одно: как мы выйдем на стойбище? Привод-то не работает?
— По счислению пути. По пересечению пеленгов двух боковых радиостанций.
— Определение МС[9]таким способом требует уточнения визуального, а какого дьявола сейчас можно разглядеть на земле!
— Есть еще способ, так сказать, домашний, самодеятельный… Займись-ка подбором ракет.
С полетом, а особенно с посадкой в тумане может справиться только высококлассный, думающий летчик. Если нет приводной радиостанции, то исчезает уверенность, что аппарат вышел именно на то место, куда летел. Пусть небольшие, но ошибки неизбежны.
«Пьяный медведь» — ветер, непостоянный по направлению и силе, может оттащить вертолет с трассы в любую сторону, прибавить скорость или уменьшить ее. Отсюда — ожидание неожиданностей. Эта психологическая штука тяжеловата, она способна выжать пот даже из перчаток и штурвала. Никому не хочется разбивать лоб. Если в какой-то миг пропадает уверенность и сдают нервы, — уходи вверх. Небо ласково даже в тумане. А прыгнул вверх, еще раз заходить на слепую посадку не торопись. Посмотри на руки, послушай сердце, подумай. Может быть, и не следует еще раз. Не нужно. Свяжись по радио с всезнающими диспетчерами, попроси у них район с хорошей погодой и уходи туда. Эта наука сидела в Донскове крепко.
— Наташа, брось крутить радиокомпас, ведь в регламенте написано, что привод на ремонте.
— Тогда давайте ваш домашний способ! Как мы узнаем, что прилетели в стойбище? Не лучше ли уйти домой, Владимир Максимович?
— Попробуем поймать собственный голос.
— Это как? Какой еще «голос»? Вы шутите?
— Свяжись-ка с радистом стойбища.
Радиостанция Маточного ответила быстро. Пискливый, похожий на девичий, голос спросил, где находится вертолет и когда прибудет.
— Какая у вас погода? — поинтересовался Донсков.
— Нормальная, — вздохнул радист.
— А точнее? — Донсков по опыту знал, что оленеводы всегда приукрашивают погоду, лишь бы к ним прилетел вертолет. — Посмотрите в окно. Тракторы видите?
— Просматриваются.
— Как просматриваются, ясно или в дымке?
— Четко… однако за ними туман, — неохотно добавил радист.
— Ну вот, — сказал Донсков Наташе по СПУ, — видимость более пятидесяти метров.
— Белая стела, — вяло произнесла девушка. Тон ее голоса не понравился Донскову. Она же верила в успех, плохо представляя, как же они найдут Маточное, как будут садиться.
— «Маточное», я — борт 19201, кто у микрофона? — запросил Донсков. — Мужчина или женщина? Назовите имя.
— Мужчина, — пропищал голос. — Аслак я! Аслак — мужчина.
— Внимательно слушай, дружище Аслак! Мы подходим к вам. Открой все окна и двери, не выпускай микрофона из рук и слушай небо. Только сядь носом по нашему курсу. Как услышишь вертолет, скажешь, с какой он от тебя стороны. Все время будешь информировать, в какой стороне гремит вертолет: справа, слева от тебя или впереди. Все понял, Аслак?
— Не знаю, как сесть. Мало понял. Что значит — по вашему курсу?
— Лицом к озеру. Понял?
— Сел носом к озеру.
— Молодец, Аслак! Навострил уши? В радиорубке, кроме тебя, есть кто?
— Есть, однако.
— Пусть выходят наружу, встанут у окон и тоже слушают. Пусть помогают тебе. А ты не поворачивайся, сиди носом к озеру.
— Все понял, понял! — радостно запищал радист, словно мальчишка, наконец-то уразумевший правила сложной игры. — А медикаменты везете? А спирт? А книги есть?
Наташа, оценив задумку Донскова, уже улыбалась. Ей начала нравиться игра в «тепло-холодно». «Горячей» была земля, которую надо было поймать хоть одним глазом и удержать хоть бы на мгновение.
— Слышу шум спиной и левым ухом! — передал радист.
— Слева и сзади, так Аслак?
— Правильно, борт девятнадцать двести один.
— Для краткости зови меня дядей Володей. Подворачиваю на тебя.
В наушниках хмыкнуло, будто радист поперхнулся. Кто-то рядом с ним захохотал простуженным голосом.
— Как пролечу над тобой, дай знать, дружище Аслак.
Через минуту в наушниках пилотов прозвучал, заглушаемый грохотом, вопль радиста:
— Пролетел! Над крышей! — Это звуковая волна от вертолета, попав в открытые окна и двери, срезонировала в радиорубке и вернулась к пилотам через микрофон Аслака.
— Вот это и есть «свой голос», Наташа, — повернулся к девушке Донсков. — Мы услышали сами себя, значит, прошли над домиком. Теперь построим маленькую «коробочку»[10] и будем пробираться к земле-матушке.
Вертолет сделал первый заход.
— Уходите влево, — подсказал радист и через некоторое время закричал: — Ты улетаешь, дядя Володя! Шум тишится!
— Все правильно, Аслак, не волнуйся. Подскажи, справа от тебя, за тракторами чисто? Оленей нет?
— Олени в загоне и на озере. Ты шумишь сзади, дядя Володя! Точно за спиной.
— Сейчас делаем последний разворот, Наташа, и выходим на посадочную прямую. Повтори свои обязанности.
— Открыть дверь. Смотреть вперед. Стрелять по ходу из ракетницы. Если увижу или почувствую препятствие, потяну штурвал на себя.
— Умница!
Донсков вывел машину из четвертого разворота и начал плавно гасить скорость. Радиовысотомер показывал сто метров.
— Аслак, где мы?
— Справа и сзади, дядя Володя! Приближаетесь.
— Благодарю. Теперь можешь отдыхать, дружище. Одновременно, синхронно Донсков производил несколько действий: он продолжал уменьшать скорость полета, невидимым для глаза движением руки подтягивал штурвал на себя, другой рукой опускал вниз рычаг шага несущего винта и вводил «коррекцию» — тюльпан винта становился более плоским, терял подъемную силу, но набирал, увеличивал обороты, тем самым накапливал запас энергии на случай неожиданных действий пилота рулями управления. Правая нога жала на педаль, потому что вертолет начал снижаться и пытался повернуть нос влево. Машина постепенно входила в режим тряски, режим, очень неприятный для экипажа, но единственно безопасный в данной ситуации. Глаза Донскова видели перед собой сразу несколько приборов. Вот стрелка радиовысотомера медленно клонится к нулю. Ноль — земля. Вариометр показывает снижение полметра в секунду. Больше допускать нельзя, если хочешь мягко коснуться земли. Стрелка прибора скорости пляшет между двадцатью и сорока километрами в час. Это соответствует неторопливому ходу автомашины по шоссе. При таком движении достаточно немного потянуть ручку управления на себя, потянуть вверх рычаг «шаг-газа», и вертолет остановится, замрет в воздухе.
Напряженный взор Донскова не упускал даже на долю секунды и главный прибор слепого полета — авиагоризонт. Крылышки маленького силуэтика самолета под стеклом должны точно лежать на искусственной линии горизонта, только тогда вертолет будет идти без кренов и скольжения вбок.
И еще важное — курс. Стрелку компаса необходимо «приклеить» к заданной цифре курса, иначе вертолет поползет не к открытой площадке, а может сесть верхом на трактор или дом. Все приборы пилот видел, командовал ими, и вертолет, подчиняясь его дрожащим от сильной вибрации рукам, крался в тумане к земле.