Но когда вернулась к столу, она была прежняя, сухая, строгая и, наверное, злая.
— Продолжим урок, — сказала она. — Скажите мне, что вы знаете о героическом прошлом нашей Родины. Назовите полководцев.
Руки бодро поднялись, но когда был назван Суворов, Кутузов, Александр Невский и Минин и Пожарский, увяли.
— Виталик Мартынов, помоги классу! — вызвала учительница.
Виталик встал, глядя желтыми глазами перед собой и слегка улыбаясь, назвал Багратиона, Дмитрия Донского, адмиралов Нахимова, Ушакова, Лазарева.
— Корнилов! — подскочил Федя.
— Адмирал Корнилов. Руку надо поднимать, Страшнов. Еще можешь назвать полководцев?
— Князь Святослав! Князь Олег! Князь Меншиков, Петр Первый, Иван Грозный, князь Потемкин и Барклай де Толли.
— О! — учительница даже глаза закрыла. — Ералаш. Монархи, князья, впрочем, за исключением Потемкина и Барклая де Толли, ответ правильный.
— Суворов командовал корпусом, а Потемкин всеми войсками, — не сдался Федя. — А Барклай де Толли хоть и отступал, но Кутузов тоже отступал и даже сдал Москву.
Учительница посмотрела на Федю так холодно и так долго, словно примораживала.
— Садись, Страшнов! Кто еще добавит?
Мартынов поднял руку.
— Богатыри Илья Муромец, Добрыня Никитич и Алеша Попович.
— Молодец! — расцвела учительница.
— Никита Кожемяка еще! — пробурчал Федя.
— Ярослав, что ты тянешь руку? — слегка поморщилась учительница.
Федя так и развернулся всем корпусом. Как же он не увидел? На последней, самой большой парте, в углу, сидел маленький Кук. Он теперь встал, но над партой были видны только голова да плечи.
— Забыли назвать адмирала Макарова, генерала Брусилова, генерала Скобелева, Тотлебена, гетмана Богдана Хмельницкого, а из богатырей Садко, богатого гостя.
— Мы не забыли, Ярослав, а не успели как следует сосредо…
— …точиться, — договорил Мартынов.
— Садись, Ярослав. Твои добавления, за исключением Садко, правильные. Кто скажет, почему нельзя было называть Садко?
— Потому что он купец! — сказал Яшка с места.
— Яша, поднимись, отвечай полным ответом.
— Садко — купец! — повторил Яшка. — Он совершил подвиги ради наживы, а не ради народа!
— Молодец! — учительница открыла журнал. — За такой ответ ставлю «отлично». «Отлично» получает также Мартынов. Страшнову — четыре.
— А Куку? — спросил Яшка.
Учительница сердито покраснела.
— Ответ был с ошибкой, а троек в первый день я не ставлю.
В перемену Федя узнал, что учительница у них не настоящая, настоящая в Москве, ей делают операцию. Настоящая — добрая, не то, что эта, нынешняя — историчка, из старших классов.
Федя узнал все это от мальчишки в зеленой длиннющей кофте.
— Это мамкина! — сказал он беззаботно. — У нас дома ветерок гуляет. Папаню в первый год убили, а маманя на всех нас не наработается. Да мы ничего, не горюем. У папани еще три брата на войне.
Федя подошел к Мартынову, постоял возле него, но Мартынов разговаривал с мальчишками из пятого, Федю не заметил.
В горячке новой жизни Федя не разглядел, где сидит Оксана. На уроке он оглядывался, но не нашел ее.
Когда прозвенел звонок, Федя прибежал за свою парту, стал искать, оглядел свой ряд и задние парты, вытягивая шею, — нет, не было Оксаны. И вдруг:
— Хи-хи-хи!
Тихонько, счастливо.
И Федя заалел, как роза: Оксана сидела у него за спиной, на второй парте. Она положила голову на руки, поглядывала на него и хихикала.
— Смышляева, прекращайте смех! — сказала учительница, стремительно пересекая пустое пространство от двери к столу. — После уроков всем классом идем на поле собирать колоски для нашей родной армии.
— Чего же делать-то? — спросила на перемене у Феди и Яшки Оксана. — Маму бересклет драть отправили. Малышня дома одна. Голодные, небось, сидят.
— Сбеги! — посоветовал Яшка.
— Бересклет тоже для армии нужен, — сказал Федя. — Из него каучук делают.
Оксана сбежала. Не будь одной ее, не заметили бы, но беглецов оказалось пятеро.
— В первый же день учебы такое непослушание! — изумилась учительница. — Немедленно отмечу это в журнале.
Федя не замечал, как мелькают дни. То в школьную библиотеку записывался, то о колосках думал, об Оксане. В субботу на большой перемене в класс пришел редактор газеты Илья Ляпунов с фотоаппаратом на треножнике. Появились директор школы и завуч.
Среди бела дня зажгли электрический свет, Мартынова усадили за парту, раскрыли перед ним учебник и попросили быть сосредоточенным, но глядеть мимо глазка объектива.
Редактор Илья Ляпунов сделал снимок, потом сфотографировал Мартынова с учительницей у доски. Звонок уже давно прозвенел, всех усадили по местам, но урок не начинался, у Мартынова брали интервью о начале учебного года и о сборе колосков.
— Когда ты, Виталий, собирал колоски, ты в первую очередь думал о своем воине-отце? — спрашивал Илья Ляпунов, впиваясь глазами в Мартынова и одновременно сильно встряхивая над раскрытым блокнотом самопишущую ручку.
— Я старался, — ответил Виталик, и его желтые глаза глядели мимо всех. — Все старались. Наша учительница…
— Виталик, — быстро перебила его учительница. — Отвечай на вопросы товарища редактора. Ты, конечно, думал о наших славных бойцах-защитниках, думал о своем отце, раненном на поле боя!
— Я думал! — сказал Виталик.
— Прекрасно! — воскликнул Илья Ляпунов. — Записываю.
Однако ручка писать не пожелала.
— Позвольте! — Илья Ляпунов наклонился к Фединой парте, взял его ручку, обмакнул перо в чернильницу и что-то записал в блокноте.
Потом он сунул Федину ручку в карман, сложил гармошку фотоаппарата и удалился.
— Времени у нас еще достаточно. Напишем диктантик! — сказала учительница. — Раскрыли тетрадочки. Страшнов, почему ты сидишь?
— У меня ручку взяли.
— Ах, эти писатели, такие рассеянные! — засмеялась учительница. — Возьми мою.
— Эй! — окликнули Федю, когда он вышел из школы. Из-за угла выглядывала Оксана. — Поди-ка!
Федя подошел.
— Какие уроки задали, покажи!
Федя раскрыл тетрадь и дал списать Оксане домашние задания.
— Как же ты со школой будешь? — спросил Федя.
— Не знаю. Скорее бы Клавдия Алексеевна приезжала. Она — добрая. Ей про все рассказать можно. Вот увидишь. Она даже дочке своей двойки за дело ставит.
— А кто ее дочка?
— Во! — удивилась Оксана. — Ты же сидишь с ней.
— Я с мальчишкой… — И Федя тотчас прикусил язык. Вот это да! — А как же… зовут дочку?
— Лилька она!
— Лилька? — Федя никак не мог заставить себя прекратить краснеть. Он краснел, краснел. — Домой мне надо.
— Иди! Чего, тебя держат, что ли?
Федя бросился бежать.
— А тетради-то?
Пришлось вернуться, и тут их увидал Яшка. Он подошел и сказал:
— Федька, на мельницу, может, сходим? Оксана рыбное место покажет.
— Пошли! — согласился Федя.
И они сразу перебежали дорогу, чтобы подальше от школы быть, чтоб учительница не заметила.
— А вот Кук! — увидал Федя.
Кук стоял на пригорке и глядел в их сторону.
— Пошли с нами! — крикнул Яшка.
И Кук бросился догонять их.
По низкому бревенчатому мосту — его перед половодьем разбирают — ребята перебежали на низкий степной берег Истьи. Стежка повторяла изгибы реки, и ребята шли и глядели на воду, на свои отлакированные водой тени.
Река не узнавала их. Она все всплескивала и всплескивала под размытыми берегами, будто старуха бормотала. Она была холодная, как ужинка. На середине течение морщинило отливающую железом речную гладь, и с этой мелкой ряби срывались тощие, едва приметные косицы холодного пара.
— Как зимнее дыхание! — сказал Федя.
Яшка задрал голову.
— Чего же не зимнее. Вон небо-то — совсем пустое.
— Мой папаня пятое ранение получил! — погордилась Оксана. — Слава богу, не сильное. Обещает скоро подлечиться и до Берлина дойти.
— Ты скажи, чего делать будем с учительницей нашей? — Яшка даже остановился от своего вопроса, а потом сел.
И все сели.
— Сказать ей надо, — предложил Федя.
— Какое там! Это не Клавдия Алексеевна. — Яшка кинул комок земли, и все затаили дыхание и послушали, как он булькнет.
— Давайте колоски собирать за себя и за Оксану! — обрадовался придумке Федя.
— Ярослав, а чего ты молчишь? — рассердился Яшка.
Кук вздрогнул.
— Я не знаю, как быть.
— Ты думай!
— Чего тут думать? — Яшка опять кинул в реку комок земли, и опять все послушали, как булькнет. — Я у ней в первом учился. Поучился да и остался на второй год. Она день-другой покричит, а на третий как ничего и не было. Ты, Оксана, не бойся, завтра приходи. Вот увидишь, она тебе ничего не скажет.
Оксана поднялась с земли.
— Побежала. Я одна, бегом. Дел по хозяйству много.
Ребята смотрели девочке вслед, потом опять на воду.
— У нее через неделю день рождения! — сказал Кук.
— Пятнадцатого сентября. — Яшка обеими руками, как большой парень, поправил кепку. — Подарок бы надо ей сделать.
— Давайте все вместе подарим! — загорелся Федя.
— А ты что, тоже ее любишь? — спросил Яшка.
У Феди от такого вопроса макушка вспотела. Яшке неправду сказать нельзя, а скажешь правду, может, и засмеют.
— Люблю!
— Вот и я люблю! — Яшка солидно покачал головой. — И Кук тоже любит. Мы ее двое любили, а теперь вот трое нас.
— Втроем подарок легче купить, — сказал Федя.
— А чего купить? Чего есть-то в сельпо?
— Компас можно купить.
— Матерьялу бы на платье…
— Такое большие дарят.
— Ну, мы тоже не маленькие! — нахмурился Яшка, а Кук вскочил на ноги:
— У мамы есть материя! Бордо! На платье куска этого ей не хватает… Я могу попросить.
— Попросить… — уныло протянул Яшка. — И матерьял, небось, дорогой. Сам говоришь — бордо.
— Бордо! — согласился Кук.
— У меня рубликов пятнадцать припрятано, — сказал Яшка.