— Возможно, она все еще в поиске, — заметил Михаил.
— За счет всех окружающих и себя самой? Орхидея питает к себе такое же отвращение, как и ко мне.
— Но некоторым людям поиск приносит глубокую боль, потому что он приводит к пониманию своего места в мире. Без своего места человек ничто. Он ноль и потому злится. Я правильно сказал? Мой английский… я недостаточно хорошо знаю ваш разговорный язык.
— Я бы сказала, что твой разговорный вполне хорош, — заметила Валентина.
— Хочешь, я познакомлю тебя с какими-нибудь симпатичными женщинами? — спросила однажды Валентина своего брата, когда они возвращались после ужина.
— Нет.
— Но я знаю действительно очень симпатичных.
— Не сомневаюсь, что знаешь, — ответил он, нахмурившись и глядя в грязное окно такси. — Наверное, я совершу несколько небольших путешествий, пока ты будешь репетировать. Возможно, снова в Вашингтон.
— В Вашингтон?
— Я хочу посетить город, который управляет страной, — натянуто сказал он.
— Конечно, — оживленно ответила Валентина. — Я позвоню в Вашингтонский отель «Фитцджеральд» — у них есть замечательные апартаменты с фантастическим видом на Потомак.
— Не нужен мне никакой вид, — начал Михаил, но затем, повернувшись и увидев выражение лица сестры, положил свою руку на ее и сказал: — Но я тебе очень благодарен.
Когда они вернулись домой, Михаил извинился и ушел в свою комнату, закрыв за собой дверь. Ему хотелось какое-то время побыть одному и просто подумать о событиях прошедших недель и особенно об Орхидее. После Юлии у него было несколько проституток, но ни одна женщина не заинтересовала его ни в малейшей степени. Он больше не хотел рисковать своим душевным покоем. А может, у него больше не осталось чувств и душа его стала такой же сухой и бесплодной, как Каракумская пустыня.
Однако фотография Орхидеи Ледерер поразила его. Девушка напоминала ему маленького сибирского котенка, с его красотой, коготками и блестящими глазами. Но в ее глазах он увидел такую боль…
Валентина с нетерпением ждала первой репетиции. Конечно, там будет Орхидея, но она уже достаточно взрослая, чтобы управлять своими эмоциями. У них должны быть вежливые деловые отношения и не больше. Она настояла на том, чтобы ее представил Кит Ленард, и теперь жила в ожидании, что вновь сможет постоянно видеть Кита. Даже случайный разговор с ним доставит ей огромную радость.
Но когда она в первый раз появилась в репетиционном зале, его там не было.
Беттина Орловски, которая опять была хореографом в новой постановке Кита Ленарда, сказала ей, что его жена перенесла еще один сердечный приступ и сейчас находится в блоке интенсивной терапии в норуолкской больнице.
— Невозможно, — прошептала Валентина.
— Это так. Не правда ли, как досадно?
— Но… но когда я в последний раз слышала о ней, все было в п-порядке, — заикаясь, пробормотала Валентина.
— Теперь — нет.
Этим вечером она рискнула позвонить Киту в его поместье в Коннектикуте, но экономка сказала, что он все еще в больнице. Валентина повесила трубку, с изумлением обнаружив в себе глубокую ревность к умирающей женщине, которая по-прежнему управляла чувствами и преданностью Кита.
Удрученная и подавленная, она умылась и вышла в кухню, где заварила чай «Эрл Грей» себе и Мише.
— Ты в кого-то влюблена, не так ли? — спросил брат.
От неожиданности она подскочила и чуть не пролила чай.
— Откуда ты знаешь?
— Мы же близнецы, — просто ответил он.
— Это Кит Ленард. Я люблю его уже несколько лет и никого, кроме него, не любила, но это… — Она встала, нетвердо держась на ногах, и продолжила: — Это глупо, бессмысленно и никогда ни к чему не приведет, только принесет мне страдание. Это уже разрушило мой брак и не позволяет мне завести какие-то другие отношения. Миша, — заплакала она, давая волю чувствам, разрывавшим ей сердце. — Я люблю его! Я так люблю его! И иногда просто ненавижу ее! Ненавижу за то, что она стоит между нами. Хотя знаю, что она ничего не может поделать…
Михаил обнял ее и стал что-то ласково шептать по-русски. Валентина постепенно успокоилась, ей показалось, что на какой-то краткий момент ее окутало тепло детства.
Артисты заполняли репетиционный зал, зевали, рассаживаясь на стульях в первых рядах в ожидании начала репетиции. Орхидея заколебалась, обнаружив, что брат Вэл, этот русский, уже сидит в первом ряду.
Он был самым притягательным мужчиной, которого она когда-либо видела. Их представили друг другу, но знакомство прошло не слишком удачно. Он едва взглянул на нее своими зелеными проницательными глазами, и она ощутила неожиданный приступ застенчивости.
«Иди, сядь рядом с ним… рядом как раз свободное место», — говорила она себе, но знала, что не пойдет. Ее, Орхидею Ледерер, коллекционировавшую сексуально привлекательных мужчин, охватила застенчивость при виде мужчины? Это что-то сверхъестественное!
Она нашла место в пятом ряду.
— Привет, — зевнув, сказала Джина Джоунз и плюхнулась на сиденье рядом с ней.
— Я хочу, чтобы ровно через пять минут все участники кордебалета собрались в комнате номер два, — объявила Беттина, выйдя на авансцену. — Я говорю, ровно через пять минут. Это имеет отношение и к мисс Джине Джоунз.
— Ох, — пробормотала Джина, — она просто помешалась на мне.
— Я уверена — это не так, — возразила Орхидея.
— Это так. Я только что разузнала, что Чарли нажал на кое-какие пружины, чтобы меня взяли, и он действовал через голову Беттины. Поэтому она ненавидит меня. Я думаю, что и сама смогла бы получить эту роль, но это так мило с его стороны, что я не могу с ним ссориться.
Михаил, сидевший впереди них, поднялся и пошел по проходу, брови его были насуплены. Он чуть-чуть прихрамывал, но заметить это мог только человек, наблюдающий за ним так пристально, как Орхидея.
Она рассеянно сказала Джине:
— Никому нет дела до того, из-за чего она тебя ненавидит. Главное, что ты участвуешь в постановке, не так ли? Теперь она не сможет избавиться от тебя.
— Да, без того чтобы не плюнуть в лицо Чарли, — хихикнула Джина.
Прошли две недели репетиций. Кит Ленард только ненадолго появлялся в зале. Выглядел он измученным и обращался с Валентиной точно так же, как с Беттиной, Орхидеей, Джиной и прочими — казалось, смотрел мимо них.
— Кит! — догнала и окликнула его однажды Валентина, когда он, взглянув на часы, покидал репетиционную.
— Извини, Вэл, я тороплюсь в больницу.
— Я знаю, Кит, как она?
— Не очень хорошо.
— Она… Кит…
— Давай оставим эту тему, — резко оборвал ее он.
Не считаясь с унижением, она спешила вслед за ним по лабиринту темных закулисных коридоров.
— Кит, я знаю, что она больна, но мы все еще друзья? Ты нарочно избегаешь меня? Я сделала что-то не так? Я не знаю, как себя вести с тобой.
— Вэл, пожалуйста, не надо.
— Не надо что?
— Вэл, Синтия умирает, — прошептал он.
Валентина резко остановилась, пытаясь преодолеть чувства, внезапно поднявшиеся из глубины души.
— Мне очень жаль, — запинаясь, сказала она, — очень, очень жаль нас всех! Но я тоже люблю тебя. Как быть с нами? Что делать с нашей любовью?
Кит посмотрел на нее, и лицо его исказилось.
— Вэл, пожалуйста, в другой раз, — начал он, но Валентина уже повернулась и побежала назад, по коридору, его слова, отвергшие ее, эхом звучали в ушах: Вэл, пожалуйста, в другой раз.
Кит Ленард понимал, что уделяет спектаклю только четверть своего внимания. Но тем не менее «Доктор Живаго» складывался удачно. К началу четвертой недели репетиций танцевальные номера были полностью поставлены, и обычные дружеские и враждебные отношения и связи, присущие любой постановке, уже определились.
Орхидея и Валентина поддерживали друг с другом вежливые отношения, но держались на расстоянии. У двух танцовщиков начался бурный и страстный роман. Джина Джоунз со своим живым теплым южным юмором стала одной из самых популярных участниц труппы. Сенатор Уиллингем тоже стал всеобщим любимцем, после того как несколько раз присылал пиццу для всей труппы.
— Мой Чарли будет сидеть в середине первого ряда, — постоянно твердила Джина, когда актеры толпились в артистической во время перерыва, совершая набеги на столы, уставленные булочками в форме орехов, сливочным сыром и кофе. — И я сделаю все, на что только способна, ради него. Вы же знаете, что мне все время приходится сражаться здесь, чтобы выжить.
Она имела в виду конфликт между собой и Беттиной. Хореограф издевалась над ней, когда та делала ошибки, а с ней это случалось чаще, чем с другими танцовщиками.
— Тебе не кажется, что ты слишком сурова с ней? — однажды утром спросил Кит Ленард Беттину, увидев, как Джина вся в слезах героически пытается точно выполнить сложнейшую комбинацию.
Беттина огрызнулась.
— Сурова? Я недостаточно сурова!
— Но Джина плакала.
— Ну так что? Все они время от времени плачут. Это же не джаз мисс Софи и не уроки стэпа, это Бродвей, голубчик. И кроме того…
Но она не успела закончить. В дверях появилась секретарша Кита с узкой розовой полоской телефонограммы в руке. Глаза ее покраснели. Она сделала знак Киту, и он тотчас же вскочил и выбежал из репетиционной.
— Это из больницы? — спросил он, выхватывая из ее рук розовую полоску.
Секретарша заплакала:
— Да. Мистер Ленард… мне очень жаль. Она…
Кит смотрел на телефонограмму, и глаза его наполнялись слезами.
Через два дня после похорон Синтии, Кит, постаревший лет на десять, вернулся в репетиционный зал. Лицо его приобрело желтоватый оттенок, и темные круги пролегли под глазами. Пиджак висел на нем как на вешалке.
Он выглядел таким жалким, что Валентина, горестно вскрикнув, подбежала к нему.
— Дорогой, я так сожалею! Я знаю, как ты переживаешь…
— Не надо, — пробормотал он. — Пожалуйста, Вэл, не надо.
Она отступила.
Голос его звучал хрипло.