Соединить Волгу с Доном люди мечтали давно. Возле Новомосковска есть остатки шлюзов, понастроенных еще Петром Первым, — он хотел пустить корабли на Дон с Оки. Строил еще Петр каналы и на Паньшинке, и на Иловле, и возле Камышина, но ни один из задуманных проектов себя не оправдал.
Не по плечу были старой России такие грандиозные сооружения, а человек все-таки не опускал рук. Одна за другой шли в сухие степи между Доном и Волгой экспедиции одержимых мечтателей. Бушевала гражданская война, Царицын был в белом кольце, а они продолжали изыскания. В Музее обороны Царицына — Сталинграда есть любопытная записка. Инженер из Сарепты уведомлял штаб Десятой Красной Армии, что ввиду мобилизации рабочих изыскательской партии в отряды обороны он вынужден прекратить проектные работы по Волго-Дону. На записке — резолюция: «Канал пророем после утопления кадетов в Волге и Дону. Сталин, Ворошилов».
Человек создал Цимлянское море и прорыл канал между Волгой и Доном за три-четыре года. И какое море! Не мельче Азовского, площадью две тысячи шестьсот квадратных километров, глубиной до двадцати метров. Гуляют на море настоящие волны, и в непогоду даже большие суда торопятся укрыться в защищенных от ветра убежищах.
Родилось в степи море, и неузнаваемо изменились окрестные места. Бывало, прежде уже в июле здесь дочерна выгорала степь, трескалась от зноя земля, мелел, обнажая песчаные лысины, Дон. А теперь любо посмотреть: бархатным ковром укрылась степь, тут и там появились озера и заливы, мягким, почти морским, стал климат. Басовито разносятся по степи гудки пароходов, и чайки, никогда прежде не залетавшие сюда, гомонят на рейде.
…Всю ночь не утихала в порту жизнь. На рассвете уже снимались с якорей баржи с углем, рудой, комбайнами, котлами — они направлялись на Волгу. Уступая им дорогу, готовились швартоваться танкер с каспийской нефтью и целая флотилия плотов с Камы. Чуть поодаль перегружалась из баржи прямо в вагоны пшеница — пошел хлеб нового урожая. Сорок вагонов хлеба в сутки! Да еще столько же отправляется водой по каналу на Волгу без перегрузки в вагоны. А всего за уборочную страду успевают здесь переработать почти шестьдесят тысяч тонн зерна. Купцам-воротилам, что хозяйничали здесь шесть десятков лет назад, такие масштабы и не снились.
В последнее десятилетие Калач-на-Дону стал еще городом кораблестроителей. Порт и завод рядом. В этот ранний час улицы были еще безлюдны: до гудка на смену оставалось больше получаса. Сквозь ажурные переплеты металлических конструкций, укрытых стеклом и бетоном, видно было, как тянулись к солнцу пальмы и еще какие-то огромные цветы в кадках. Завод-сад, в котором выстроились в шеренгу вычищенные до блеска станки. Не для парада — для работы. Зелени столько, что трудно поверить: еще недавно на месте завода гоняли сухие ветры по песчаным бурунам перекати-поле да пересвистывались суслики…
Волга на сорок с лишним метров ниже уровня Дона. Если бы Петру Первому удалось прорыть самотечный канал в этих местах — это было бы катастрофой: Дон стал бы впадать не в Азовское море, а в Волгу. Волго-Дон — это сложная система шлюзовых лестниц и водохранилищ. Мощные насосные станции подают донскую воду на высоту почти в сто метров, а затем она опускается вниз. Все гидросооружения здесь добротны, просты, изящны, выстроены на века. И поселки на берегу канала уютные, зеленые, воздух в них чистый, прозрачный, как на курорте. Я доехал автобусом до Ильевки и, честное слово, позавидовал тем, кто живет и работает здесь. Увитые плющом коттеджи у берега, сады, сады и снова сады, асфальтированные дорожки среди зелени, клуб, школа, детский сад, больница…
«Улица Приморская», — читаю табличку на перекрестке. Дворы выходят к самому Дону, почти в каждом лодка-моторка, у иных даже яхты. И морские дали отсюда видны. Живут в поселке не только эксплуатационники Волго-Донского канала. Сразу за каналом начинаются земли колхоза «Россия». А по другую сторону — поля ордена Ленина совхоза «Волго-Дон». Того самого, что на всю страну славится богатыми урожаями на поливных землях.
Земли здесь неважные, прежде росла на них одна полынь. Когда закладывали Волго-Донскую оросительную систему, остряки шутили, что вода вообще-то в этой степи может, конечно, пригодиться — кирпичи делать. Но хорошо смеется тот, кто смеется последним, говорит пословица. Так вот, в 1968 году поливные гектары дали по двадцать центнеров зерна, по четыреста — помидоров, по триста — огурцов, по пятьсот центнеров капусты. Два куста помидоров — и ведро плодов, мясистых, тугих, разломишь — мякоть серебристая. Лучше этого сорта — «Волгоградский», — говорят, во всем Поволжье не найти. Может быть, год был особенным? Нет, не очень засушливый, но и не дождливый. Просто орошение обновило землю.
…Три магистрали идут рядом — водная, железнодорожная и автомобильная. Ажурные арки мостов, увенчанные скульптурами ворота шлюзов, линии электропередач и — поля, зеленый пышный ковер, поднятая целина. Говорят, если смотреть на канал с самолета, он похож на казачью саблю, разрубившую пополам эти степи, а еще на казачий лампас, только не малиновый, а голубой.
Иное время — иные краски.
Спасенная криница
Если ты бывал хоть раз за Доном
Если поднимался выше к солнцу,
Если лазил по сыпучим склонам,
Или воду пил не из колодца,
А горстями черпал ты из Дона,
Пил ее, как животворный сок,
С жаждой уходил неутоленной
И никак насытиться не мог, —
Ты полюбишь навсегда, конечно,
Эти балки с сонными ветрами,
Перелески в птичьих перезвонах
И терновник, спелыми глазами
Голубеющий на рыжих склонах.
У хутора Ляпичева — там, где изливается в степное море задумчивая речушка с красивым и звучным именем Царица, — есть на крутоярье обелиск из красного кирпича. В дожди и ветры, зной и стужу этому немому стражу никогда не суждено покинуть скорбный свой пост. Забредет сюда случайный путник, увидит безымянную могилу, еще и еще раз перечтет высеченные на камне два слова: «Русский солдат» — и долго будет стоять, обнажив голову.
С самой весны, едва сбросят окрестные курганы белоснежное покрывало, сбираются сюда несметные косяки чаек. Порыжевшие от прошлогодней травы, изрезанные балками берега, еще не успев нарядиться зеленью, уже щедро дарят людям лазоревые цветы — бледно-голубые, словно морские дали, желтые, как чистейший песок на морском берегу, и ярко-красные, будто горячая кровь, пролитая здесь безымянным солдатом.
Его зовут безымянным, и матери солдат, которые не вернулись с войны, чьи могилы затерялись на ратных дорогах от Сталинграда до Берлина, думают, что здесь похоронен именно их сын.
Его зовут безымянным, а мне не хочется считать его таким. Я знаю: в этих местах погиб Володька Вышкворцев, парень из нашей Морозовской станицы, крестник Коли Руднева. Володька и родился здесь, в окопах у хутора Ляпичева, осенью восемнадцатого, и погиб в этих местах спустя двадцать четыре года — осенью сорок второго. В своем путешествии я был на родине Коли Руднева — в Люторичах. А теперь пришел на твою родину, дорогой мой сверстник и товарищ юности, и на твою могилу… Здравствуй, друг! Горька наша встреча, я намного старше тебя сейчас. Слышишь, я в долгу перед тобой. За все-все, ради чего пролилась твоя кровь. Все мы в неоплатном долгу перед вами, не вернувшимися с войны…
Молчат камни, молчит река — тихая, мелкая, хрустальная Царица, давшая некогда имя большому городу — нынешнему Волгограду.
Легендарна земля в этих краях — скупая, суровая, с горячими ветрами, не стихающими с весны до осени, с метельными вьюгами от ноября до самого марта. И каждая пядь этой земли — живая история.
За Ляпичевым — разъезд Ложки. Два кирпичных домика, садовая куща посреди полынной степи. Здесь мост через Дон. Точнее, мост через море, оно еще узковато в этих местах, не то, что ниже, около Цимлянска. Мост новый. А рядом остатки каменных быков прежнего моста, того самого, что взорвали белоказаки в 1918 году, когда пытались задержать армию Ворошилова, пробивавшуюся из Луганска на помощь красному Царицыну. Специалисты утверждали тогда, что для восстановления моста требуется полгода, а ждать было нельзя. И мост был восстановлен через две недели. Строили его простые плотники — днем, ночью при кострах, разбирали вагоны для настила. Не спали женщины и дети: они тоже помогали красноармейцам…
Когда разливалось Цимлянское море, нужно было навести новый мост. А опоры старого, что восстанавливал когда-то Ворошилов, оставили как памятник народному подвигу.
Но вот и Чир. Я видел его в верховьях — у Боковской. Там он ручеек, а здесь, возле Суровикино, — настоящий морской залив с катерами и пароходами. Крутые берега, извилистое русло и пески, пески по всему левобережью. Отмели тоже песчаные, жирует на них рыба. Берега зеленые, здесь даже сосны растут. Откуда они?
…Еще не было моря в степи, и Чир был просто пересыхавшим в летнюю жару притоком Дона. На него наступали пески. В хуторах Паршине и Караичеве с весны по самые окна засыпало песком казачьи куреня. Исчез старый пруд, который с давних пор славился карпами. Бесплодными становились некогда плодородные земли. А пески все ближе надвигались к реке, и, казалось, уже нельзя было их остановить. И тогда обессиленные люди отступили, переселились на правый, более высокий берег Чира. Перевезли куреня со скарбом, амбары, скотные дворы. Только надолго ли? Через год и сюда уже заносило целые тучи песку…
Не случайно избрал это место для своего опорного пункта Всесоюзный научно-исследовательский институт агролесомелиорации. Приехал в эти места и агроном Григорий Федорович Жуланов.
Еще до Жуланова здешний колхоз «Вперед к коммунизму» пытался приостановить гибель своих полей. Расходы были немалыми, результат — ничтожным. Из года в год обрабатывали плодородные супеси по системе черного пара, культивировали их весной и осенью, но почва от этого еще больше приходила в движение. Выдувало посевы ветрами, заносило пыльными бурями.