На Маныче неважные земли. Здесь мало воды, много солнца, много соли. Когда поднимали хуторяне разрушенное войной хозяйство, жили призрачной, как многим казалось, мечтой о стопудовых урожаях (без ста пудов ни одна частушка в клубе не пелась). Мечта-то оказалась вовсе не призрачной. Кубанская вода омолодила Маныч. В прошлом году даже пыльные бури не помешали собрать по двадцать пять центнеров пшеницы с гектара. Пришлось, правда, трудиться, забывая и об отдыхе, и о времени. А по труду и сегодняшний быт хуторян: появились кирпичные дома, колхозная пекарня, водопровод на шесть километров, хорошая школа-интернат, клуб. Сейчас больница строится, Дом культуры. Так что недаром пролил Евдоким Огнев кровь свою возле древнего кургана.
…Строгая тишина стоит возле обелиска, и горячее солнце не может согреть холодный мрамор. Колышется в знойном мареве степь, плывут низко над Манычем перистые облака, и будто сама вечность приходит на седую шапку кургана — властно, неотразимо.
Это ей, вечности, принадлежит Огнев курган.
Донская Венеция
Сей разжалованный город в станицу… останется вечно монументом как для русских, так и иностранных путешественников.
От Манычской до Старочеркасской — не успеешь оглядеться — «Ракета» домчит за несколько минут. В уютном салоне попискивают транзисторы, какой-то парень в очках читает без словаря «Neues Leben», спорят о чем-то девушки в «болоньях». Когда показались за излучиной купола древнего собора, кто-то из них сказал:
— Вот красотища!
— Это церковь-то?
— Да нет, посмотрите, как ЛЭП через Дон шагает… Гигантские мачты электропередач и в самом деле беззаботно перешагнули через всю реку, будто не заметив старых куполов. Поют на жарком ветру могучие провода…
А начиналась станица так:
В казаки принимали всякого, лишь бы верил беглец в Христа (старой ли верой или новой — безразлично). Принимали и татар, и турок, и греков, и даже немцев. Фамилии пошли такие: Грековы, Татариновы, Турченковы, Турчаниновы, Шведовы, Грузиновы, Себряковы (от сербов), Миллеровы (от немцев), Калмыковы, Поляковы… Все это истинно казачьи фамилии.
Год рождения станицы — 1570-й. Заложили ее Черкассы— так называли в ту пору украинцев. Они имели право жить на Дону легально (а с ними жили на воле и беглые со всех концов Руси). «С Дону выдачи нет», — говорил сам царь. Стояла маленькая часовенка на майдане, а кругом лепились землянки да деревянные куреня. Весной и летом выходил Дон из берегов, и приходилось добираться от одного куреня к другому либо по бревнам, перекинутым через улицу, либо на лодках. Поэтому прозвали городок донской Венецией.
В станице и сейчас все дома на сваях. Весной 1963 года вода в Дону поднялась на двенадцать метров. Вертолеты кружили над станицей, готовые в любую минуту прийти на помощь. Тракторами вывозили из затопленных мест скот. А жизнь шла своим чередом: по многочисленным мосткам, переброшенным через улицы, мамы вели своих малышей в детский сад, школьники после уроков отправлялись по домам на моторных лодках и в шутку называли рулевых дедушками Мазаями. На домах, деревьях висели тогда необычные «дорожные» знаки: скажем, восклицательный знак и надпись «Тихий ход!» — значит, под водой забор или другое препятствие. И домохозяйки на лодках в магазин ездили. В станице ведь у каждого своя лодка, а то и две-три.
В Старочеркасской едва ли не каждый камень — живая история донского казачества. Вот турецкие пушки, отбитые под Азовом, массивные ворота Азовской крепости в шестьдесят семь с половиной пудов весом, а толщиною в два вершка, коромысло азовских городских весов в пятьдесят пудов: когда казаки сдавали Азов туркам, не пожелали оставить им крепостные ворота и весы, дотащили сюда волоком.
На печати Войска Донского изображен голый казак с ружьем и при сабле, верхом на бочке. Рассказывают, когда приехал в Черкасск Петр Первый, шел мимо кабака и видит: уселся на пустую бочку казак Григорий Банник, нет на нем ни лоскута драного, только шапка запорожская, лихо набекрень взбитая, да кушак с саблей и пистолетом — полное боевое снаряжение. Смотрел-смотрел царь и вдруг захохотал:
— Бахус! Ей-ей, Бахус!.. А почему сидишь голый?
— Потому и голый, — отвечает ему казак, — что водки твоей, царь, на похмелье не хватило. Пришлось рубаху и портки кабатчику заложить.
— А ты бы ружье заложил.
— Э, нет! В портках или без порток — я все равно казак, а без ружья — кобель дохлый…
Посмеялся Петр, приказал выкупить казаку рубаху и портки. И тут же повелел выбить новую войсковую печать (на прежней изображен был «елень», пронзенный стрелой): голый казак при оружии на бочке. Без той печати с Дона в Москву ни одной грамоты не отправляли.
Почти два века был Черкасск столицей казачьей вольницы, и, как ни странно, именно здесь, в стольном городке Войска Донского, начинались народные восстания, потрясшие всю Россию.
Своим указом Александр Первый разжаловал город Черкасск в станицу, «дабы не было разбойного гнезда», и повелел заложить на Черкасских горах у Бирючьего Кута новую казачью столицу — Новочеркасск. Место для нового города было неудобным: в стороне от Дона, без воды, но выбирал его сам атаман Платов — поближе к своим поместьям. Казаки неохотно покидали обжитые места, но пришлось все-таки подчиниться. Платов пытался было и Дон приблизить к Новочеркасску, заставил казаков копать в пойме Дона канал, но задача оказалась непосильной. Место, где начали рыть канал, и сейчас зовется «Платов прокоп»…
Старочеркасская станица недавно объявлена историко-архитектурным заповедником.
Она известна не только заповедником, — здесь богатый овощеводческий совхоз, тучный чернозем, влаги много. Здешние овощеводы даже в Москву отправляют капусту, лук, помидоры…
А километрах в шести от Старочеркасской вниз по течению Дона есть еще одно заповедное место, к сожалению почти недоступное туристам, если нет у них своего катера или лодчонки. Я говорю об урочище Кампличка (его называют еще Монастырским урочищем), которое расположено на песчаном острове посреди реки. На остров я сам попал впервые, подвезли рыбаки из колхоза «Красный ловец». Впрочем, я знал и раньше, что пароходы, проходя мимо этого острова, салютуют гудками — протяжными, чуть тревожными — в честь краснофлотцев с канонерской лодки «Ростов-Дон», погибших осенью 1941 года в неравной схватке с фашистами. Могилу их венчает памятник-обелиск с тяжелым якорем. Каждый год приезжают сюда в День Военно-Морского Флота речники Ростова и Таганрога, однополчане погибших, чтобы воздать воинские почести товарищам по оружию, возложить на их могилы цветы.
Урочище это издавна, еще со времен Азовских походов, служило местом захоронения донских казаков, сложивших голову в сражениях за Отечество. Везли сюда павших под Азовом на каюках и хоронили по христианскому обряду. Тысяча братских могил — это ли не свидетельство верного служения донцов родной земле? С Петра Первого ведет свое начало традиция салютовать героям пароходными гудками.
…Все дальше остаются за кормой святые холмы Камплички, тонут понемногу в сизоватой дымке купола собора. А через Дон шагают новые и новые гигантские опоры высоковольтных передач — во все концы уходит ток Новочеркасской ГРЭС. Если всмотреться в голубоватые дали, можно разглядеть корпуса этого гиганта энергетики, вобравшего в себя четыре Днепрогэса разом. Агрегат на два миллиона четыреста тысяч киловатт-часов энергии, к которому прорыт от Дона канал (это не Платов прокоп!)… На этот гигант, на ЛЭП, шагающие через Дон, обращали больше внимания юные мои спутники, когда подворачивала «Ракета» к Старочеркасской. У каждого времени свой лик: не старый собор, а ГРЭС занимает умы.
У Кобякова городища
…Ветер воет, проносясь по степи,
И шатает вежи половецки:
Шелестит-шуршит ковыль высокий,
И шумит-гудит трава сырая…
Горностаем скок в тростник князь Игорь,
Что бел гоголь по воде ныряет…
Если верить официальным справочникам, город Аксай находится в пятнадцати километрах от Ростова. Это не совсем так. Наверное, пятнадцать километров действительно наберется от Аксайской пристани до Ростовского порта. В действительности Аксай кончается у Кобякова городища, а сразу за ним уже Ростов.
Кобяково городище — место знаменитое. И не только потому, что человек жил здесь еще с эпохи бронзы, общался с племенами многих стран и народов — в погребениях нашли здесь амулеты из Египта и амфоры из Малой Азии, изделия из балтийского янтаря и боспорские броши. В начале нашего тысячелетия здесь поселились половцы. В Эрмитаже хранятся найденные в Кобяковом городище половецкие шлемы, называли их шишаками. Обычай хоронить воинов в шлемах был только у кочевников, русские хоронили своих ратников по христианскому обряду.
По преданию, в Кобяковом городище томился в плену у половецкого хана Кончака князь Игорь. Отсюда бежал он в Киев, к Святославу — тому, что сказал русским князьям свое «золотое слово»:
Заградите острыми стрелами
Ворота на Русь с широкой степи!..
Место это заросло звенящей травой, кустарником. Горячий ветер колышет густые заросли, сглаживает рябые лица каменных баб. Этого места не касается плуг: отсюда начиналась Россия — та, что потерпела кровавый урон во время похода Игорева войска и все-таки сдюжила, набралась сил и вышвырнула вон половецкие рати со своей земли…
Есть поверье, будто название «Аксай» происходит от имени знаменитого завоевателя Темир-Аксака, прозванного европейцами Тамерланом. Темир-Аксак вроде бы оставил свое имя и реке Темерник — маленькому притоку Дона в черте Ростова, и Аксайским холмам. Есть и другие версии.
Аксай с 1957 года стал городом, в нем еще и сейчас многое напоминает казачью станицу: куреня на сваях, да и плетни еще вместо частоколов встретишь, старая церковка на взгорье. А рядом современные многоэтажные дома, музыкальная школа, профтехучилище. Еще недавно был в станице полукустарный стекольный заводишко, а теперь вырос огромный завод «Аксайкардандеталь», построены крупный консервный завод, судоремонтные мастерские. Ставропольский газ идет в Москву через Аксай, здесь находится автоматизированная компрессорная станция. Знаменитый на всю страну вин