— Мы не навязывались!
— Я выбрал вас потому, что вы заморочили мне голову своими лошадьми и «ягуарами». Вы надули меня, обвели вокруг пальца!
— Вы сами семь месяцев торчали у нас в доме! — взорвалась Пат. — А теперь воете, как электронно-лучевая трубка! Скажите еще спасибо, что я не вышвырнула вас вместе с вашими видеоусилителями!
— И эту семейку муниципальные органы Санта-Барбары нам рекомендовали как самую благополучную!
— Перестаньте кудахтать, вы, старый диод! Уберите звук, когда дама говорит! Вы набьете себе карманы на этом фильме! Послушайте, что пишут: «Хотя фильм производит угнетающее впечатление...» Нет, не это. «Иллюзорность идеалов... Пустота существования... Отсутствие духовных...» — опять не то! Да перестаньте же стонать! Вот: «...фильм может иметь большой успех, ведь лаудсовский идеал семьи - конфетной коробки разделяет большинство американцев». Слышали? Большой успех!!
— Посмотрели бы вы на себя, когда в новогоднюю ночь сидели в пустом доме одна, как мышь! Нечего сказать, счастливая семейка: муж сбежал, детишки устроили пьяную оргию в гараже. Да, мэм, я хотел показать семью-конфетку, а что вышло? Обвинительный акт! Беспощадный, точный кинематографический портрет состоятельной американской семьи со всеми ее изъянами, болезнями и фальшивыми ценностями.
ИЗ РЕЦЕНЗИИ В ЖУРНАЛЕ «НЬЮСУИК»: «Этот фильм — вопль, отчаянный крик, чье эхо потрясает Америку».
Тяжела ты, шапка Абрахама!Вполне вероятная история
Мэр города Нью-Йорка Абрахам Бим уложил в потертый фамильный саквояж зубную щетку, пасту, электробритву и кое-что из белья. Упаковывая свои любимые клетчатые тапочки, Бим невольно задержал взор на решетчатом рисунке ткани и печально вздохнул.
Тяжко сознавать, но вверенный его заботам Нью-Йорк оказался в пиковом положении. Небоскребущий красавец обанкротился. Ни одного захудалого цента не завалялось в его муниципальном кармане.
Шишки сыпались на голову городского головы.
В отсутствии чего только Абрахама Бима не обвиняли! И в отсутствии умения управлять, и в отсутствии решительности, и в отсутствии прозорливости.
Но этого мало. Чрезвычайное управление финансового контроля для наблюдения за расходами муниципалитета грозило отправить мэра в тюрьму.
«Ну и отправляйте! Не испугаюсь! — мысленно огрызался мэр, укладывая — на тот самый случай — рядом со шлепанцами завернутую в целлофан вареную курицу. — Обрадовались! Нашли выход! Требуют, чтобы я уволил 47 тысяч муниципальных служащих. С уже уволенными получится 70 тысяч. Хорошо, допустим, я уволю, а потом кто-нибудь из этих канцелярских скунсов пристукнет меня из-за угла! Или придушит в моей же собственной постели!.. Не-ет, уж лучше тюрьма! Там по крайней мере безопасней!»
Бим уже занес было над саквояжем мешочек с сухарями, когда резкий звонок пронзил глубины его дома. Бим вздрогнул, кинул сухари на секретер и выглянул в дверь. По коридору, шурша брючным костюмом, неслась тетя Цецилия.
Обстреляв глазами племянника и его саквояж с торчащими оттуда бледными куриными коленями, старая дама украсила свое лицо торжествующей улыбкой:
— Браво, мальчик! Браво, мэрик! Я вижу, ты благополучно собрался в тюрьму?! Слюнтяй! Размазня! И это вместо того, чтобы действовать!
— Но, Циц, дорогая... — припал к ее плечу племянник.
— Надо немедленно урезать расходы, Эйби!
— Но я уже урезал, тетя! Я урезал все, что можно!
— В твоем положении надо урезать и то, что нельзя! — строго прикрикнула бескомпромиссная тетя и поправила бурый паричок. — Вот что, я хочу немедленно осмотреть город. И, пожалуйста, выбрось к чертовой бабушке вот это! — воскликнула респектабельная леди, пенальтируя фамильный саквояж с такой досадой, что курица на вареных крыльях вылетела в окно. — Допустить мысль о тюрьме?! Да какой ты после этого голова? Ты не голова, ты хуже! Голова не должна сидеть! Вперед!
Бим прискорбно улыбнулся и предложил тете руку.
Авеню, на которую они вышли, была забита дымом, криками, паникой и огнем. Горела больница. Она горела пылко и беспрепятственно. Несколько добровольцев с огнетушителями суетились вокруг на общественных началах. Медперсонал и перепуганные больные неорганизованно бегали взад-вперед с наспех схваченными, неожиданными в данной ситуации сосудами.
— Безобразие! Где пожарные?! — взревел было Бим, однако осекся и стал выпрастывать из толпы тетю. Но тут какой-то псих в больничном халате узнал Бима. «Полюбуйтесь, — заорал псих, — это наш мэр! Это он скостил бюджеты пожарных команд! По его милости горим!»
Бим выдернул из толпы тетю Циц и побежал вдоль авеню, буксируя запыхавшуюся старушку. Вслед ему летели отвратительные части речи и не наилучшие пожелания. Когда они завернули за угол и перевели дух, Бим сказал:
— Между прочим, псих прав: это я урезал пожарников. Учтите это, тетя.
Вскоре наши путники вышли к зданию университета. Храм науки, лишенный сторожей и уборщиц, стоял неприбранный и хлопал дверьми.
Нечто странное увидели здесь Абрахам Бим и тетя Цецилия.
В химической лаборатории группа серьезных молодых людей делала таинственные движения руками, очень похожие на жестикуляцию при переливании из пустого в порожнее и дружно шипела. Мощное «Ш-ш-ш!!!» неслось оттуда, как из террариума.
— Почему они шипят? — подступилась тетя к ближайшему бородачу.
— Ах, не спрашивайте, очаровательная! — откликнулся бородач. — Шипим, поскольку изображаем вон ту химическую реакцию! — Он бородой указал на черную дооку, исписанную замысловатыми формулами. — В университетской лаборатории не осталось ни одной колбы! Все продано с молотка!
— Моя работа! — шепнул Бим на ухо тете Цецилии. — Это я обкорнал бюджет университета на 32 миллиона долларов!
Бим и тетя возвращались домой, когда уже смеркалось. С потемневшего неба что-то накрапывало и моросило.
Как вдруг нашим путникам загородили дорогу три подозрительных типа.
— Подкинь на бедность, дядя. И поторапливайся, не заставляй нас попусту тратить время!
— Караул! Грабят!! Полиция!!! — закричал разгневанный мэр, но, схлопотав чем-то увесистым по голове, умолк.
— Поли-иция! — пискнула тетя, но ее тут же обездвижили.
Освобождая Бима от часов, бумажника и пальто, снимая материальные ценности со старушки, трое непринужденно беседовали.
— Поразительная неосведомленность, — посмеивались они. — Звать на помощь полицию! Неужели пожилая леди и этот дядя не знают, что сейчас во всем Нью-Йорке полицейских раз-два и обчелся? Уволены, бобики. Эй, дядя! — тряхнули они Бима. — Ты что, не знаешь, что наш мэр Абрахам Бим распорядился в целях экономии сократить численность полиции?
Записки вернисаженца
У каждой художественной натуры свой, неповторимый путь в искусстве. Сэмюэл Шост не был художником, но однажды решил, что скрываться от упреков жены лучше всего в нью-йоркских картинных галереях. Это надежно. Джуди не придет в голову искать мужа в музейной пыли.
Для памяти он вел дневничок, который случайно попал нам в руки.
ПОНЕДЕЛЬНИК. День ненастный. Джуди хнычет.
Пошел в галерею «Сидней Дженис» на выставку Тома Уосселмэна. Его новое произведение «Большая американская голая женщина» поставило меня в тупик. С одной стороны, я не против крупных женщин (эта заняла не меньше сорока квадратных метров!), с другой стороны, «Ньюсуик», журнал, который я уважаю, заставил задуматься: «Большая американская голая женщина» Тома Уосселмэна похожа на громадную афишу, заполненную розоватым мясом и ярко-красными губами. Уосселмэн концентрирует свое внимание на анатомических деталях, таких, как ноги, ступни. Его картины вызывают чувство отвращения». Долго смотрел на женщину целиком и на анатомические детали, решил не торопиться с выводами. Дома смотрел на свои ступни. Надо будет срезать мозоли.
ВТОРНИК. Был на открытии выставки Дана Флавина. Все только и говорили о том, что он создал шедевр из двух клистирных трубок. Оказалось, Дан работал с обыкновенными трубками дневного света. Трубочки перекручены и подключены к электросети. Думаю, эффект в том, что одна горит нормально, а другая мигает. Какой-то тип полез чинить, чтобы не мигало. Его сняли со стремянки, растолковав, что это замысел художника. Поспорили. Передрались. Черт дернул вмешаться. В суматохе я схватился за трубку, дернуло током.
Поехал в «Райс Юниверсити мьюзеум» при Институте изящных искусств, надеялся в атмосфере изящества отдохнуть душой и оправиться от электрошока. Увы! И здесь Флавин со своими трубками занял четыре зала. Экскурсоводы сообщают интересующимся, что Дан Флавин и его единомышленники требуют решительного отказа от традиционных материалов: их кредо — создание художественных произведений из скобяных изделий и электротоваров.
СРЕДА. Был в «Соннабенд галери». Смеялся от души! Вильям Вегман показывал свои видеоленты. Народу масса. Вегман колготился возле своей аппаратуры. На экране — Вегман и собака. Он явно в ударе. Повалился на спину и подставил псу свою физиономию. Пес лизал. Второй видеофильм — Вегман передразнивает свою жену. В душе я ему посочувствовал. Бедняжка Вильям, моя Джуди — ангел по сравнению с миссис Вегман! Третья картина — Вегман пучит глаза, надувается: изображает чревовещателя. Смеялись до колик, забыв всякие приличия! Жизнеутверждающее искусство. Обязательно попробую дома.
ЧЕТВЕРГ. Попробовал видео дома. Аппаратуру достал. Надо разработать сюжеты. Прорепетировал с собакой. Пальма лизать мое лицо наотрез отказалась. Смазал мясным бульоном. Приманку взяла, но прихватила нос. Все смеялись до упаду.
ПЯТНИЦА. Еду на фестиваль искусств...