И Клуттиг быстро ответил:
– Если уж он завел шашни с коммунистами, то наверняка знает этих молодчиков. И не просто каких-нибудь – тех мы тоже знаем, а настоящих, из верхушки подпольной организации.
Гортензия не имела понятия о том, что делалось в лагере, который был для нее только местом службы мужа. Ее снова обуял страх.
– Ради бога, господин гауптштурмфюрер!
Глаза ее то вспыхивали, то гасли. Клуттиг подошел к ней вплотную. Он был на голову выше ее, Гортензия смотрела на него снизу вверх. Клуттиг заглянул в ее тревожные глаза, и волна страсти опять накатила на него.
– Поговорите с мужем, – хрипло произнес он, стараясь подавить дрожь в голосе.
Гортензия испуганно кивнула. Она запахнула на груди пальто и повернулась к двери. Клуттиг порывисто схватил ее за руки. Думая, что он хочет сказать ей что-то важное, Гортензия вопросительно взглянула на него, но не прочла в его лице ничего, кроме нескрываемого вожделения.
– Дайте ему отставку, – проговорил Клуттиг, тяжело дыша. – Ваши вещи я прихвачу, – пообещал он ей.
У Гортензии было лишь одно желание – поскорей убраться прочь. Чувственность этого человека, на которой она построила свои расчеты, вдруг вызвала в ней отвращение.
Когда Гортензия ушла, Клуттиг бросился в кресло и вытер потное лицо. Возбуждение все еще клокотало в нем.
В тот самый час, когда Гортензия была у Клуттига, Цвайлинг находился в кабинете Райнебота. Пойти к начальнику лагеря он не осмелился. Райнебот, казалось, был в превосходном настроении.
– Ну, дорогой мой, не повезло же тебе с твоим капо! – Райнебот самодовольно улыбнулся.
Цвайлинг усмотрел в этом благоприятный признак и осторожно «замолвил словечко» за Гефеля. Райнебот с огорченным видом покачал головой.
– Глупая история вышла. К сожалению, дело касается не только Гефеля, но и тебя.
Цвайлинг насторожился.
– Я-то тут при чем? – Он глотнул слюну.
Райнебот со скрытым удовольствием наблюдал за ним.
– Вот и я спрашиваю себя об этом, – лицемерно промолвил он и вынул из книги рапортов записку Цвайлинга. – До сих пор не могу этому поверить…
Цвайлингу стало не по себе. Он узнал записку. Райнебот сочувственно вздохнул. Ему хотелось помучить Цвайлинга.
– Мы немножко пощекотали Гефеля и этого поляка, как его, и, видишь ли… – Райнебот прищурил один глаз. – Короче говоря, они всю вину сваливают на тебя.
Цвайлинг чуть не подскочил от испуга, но, сдержавшись, лишь слабо махнул рукой:
– Это просто месть.
Райнебот откинулся на спинку стула и уперся руками в край стола.
– И я так думаю. – Он выдержал небольшую паузу и многозначительно повертел запиской.
Цвайлинг робко забормотал:
– Уж не думаешь ли ты, что я…
– Я ничего не думаю, – перебил его Райнебот. – Дело это заковыристое. Кое-какие мелочи любопытны. Например, записка… – Он небрежно бросил бумажку Цвайлингу. Тот, рассматривая ее, изображал удивление, но Райнебот ясно видел его игру и все более убеждался в правильности своего предположения. – Из твоей команды ее никто не писал…
Цвайлинга уже мутило.
– Откуда ты знаешь? – спросил он.
Райнебот с заговорщицкой улыбкой взял записку, сложил ее и спрятал в карман, изводя Цвайлинга неторопливостью манипуляций. Цвайлинг не умел ловкими возражениями парировать удары, и поэтому минута безмолвия выглядела допросом с признанием.
Райнебот знал теперь достаточно. Наслаждаясь достигнутым, он снова откинулся назад и сунул большой палец за борт кителя.
– Н-да, дорогой мой… – Он побарабанил пальцами.
Лицо Цвайлинга стало пепельным. Словно утопающий, он хватался за соломинку:
– Кто докажет, что я…
Райнебот быстро подался вперед.
– Как ты докажешь, что это не ты?..
Они пронизали друг друга взглядом. Лицо Райнебота приняло любезное выражение.
– Я убежден, что ты тут совершенно ни при чем. – Это было чистейшее лицемерие, и Цвайлинг так и должен был его понять. – Пока подробности знаем только мы с Клуттигом. – Он зловеще усмехнулся и поднял палец. – Пока!.. Можно было бы сказать и так: гауптшарфюрер Цвайлинг впутался в историю с еврейским ублюдком, чтобы напасть на след подпольной организации… Можно было бы даже сказать, что гауптшарфюрер Цвайлинг действовал по тайному поручению… – Райнебот почесал подбородок. – Все это можно было бы сказать…
Тут Цвайлинг вновь обрел дар речи.
– Но… я ведь никого из них не знаю.
Райнебот нацелился в него указательным пальцем.
– Видишь ли, вот это-то мне еще и неясно. Говорю тебе прямо и без обиняков, мой милый…
Цвайлинг пустился было в заверения, но Райнебот резко оборвал его:
– Не болтай вздора! На карту поставлена твоя голова! А время бежит. Не втирай мне очки!
Цвайлинг беспомощно опустил руки.
– Как же я могу…
Райнебот поднялся. Вместо скользкого угря перед Цвайлингом теперь был удав.
– Как ты это сделаешь – твое дело, – угрожающе прошипел комендант. – Ты заигрывал с коммунистами… насколько ты увяз и как будешь выкарабкиваться – твоя забота, ясно? Мы хотим знать одно: кто заправилы. Кого ты знаешь?
Глаза Цвайлинга беспокойно забегали.
– Я знаю Гефеля и Кропинского.
– Кого еще?
– Пиппига…
– Пиппига, хорошо. Кого еще?
Цвайлинг растерянно пожал плечами и сказал наугад:
– Кремера…
– Кремера ты тоже знаешь? Замечательно! – издевался Райнебот. – К сожалению, всех их знаем и мы, нам нужны другие.
– Какие другие?
Райнебот стукнул кулаком по столу. Но, тут же овладев собой, поднялся, оправил китель и с любезной улыбкой произнес:
– Срок короткий. Надо поднатужиться, дорогой мой…
Цвайлинг пришел домой совершенно обессиленный.
– Готхольд, ты знаешь, они хотят схватить тебя за горло! – встретила его Гортензия.
Цвайлинг слишком устал, чтобы расспросить, откуда она это узнала. В изнеможении он упал на стул и расстегнул ворот кителя.
– Я должен подать им тайную организацию.
– Так подай! – воскликнула Гортензия.
– Да я никого не знаю!
Гортензия скрестила на груди руки.
– Все это из-за проклятого ублюдка! Жаль, что ты его не убил!
Цвайлинг в отчаянии заметался.
– Ну кого же я назову?
– Мне-то откуда знать! – закричала Гортензия. – Это ты знаешь всех негодяев в лагере, а не я!
– А если я назову не тех, кого надо?
Гортензия насмешливо фыркнула:
– Какое нам дело? Тебе надо свою голову спасать!
Цвайлинг потер шею.
Ночь он провел без сна. Рядом посапывала Гортензия. Но и она то и дело беспокойно ворочалась.
В команде вещевого склада появился новичок, присланный взамен двух арестованных. Обстоятельства, при которых он прибыл, показались Пиппигу, да и многим другим, подозрительными. Ни в одну из важнейших команд лагеря, будь то лазарет, вещевой склад, отдел учета рабочей силы или лагерная канцелярия, не принимали нового работника, прежде чем его надежность не проверят. Об этом знали староста лагеря, начальник отдела кадров и канцелярии, ведавшие комплектованием рабочих команд. В силу особенностей самоуправления лагеря предложения о приеме новичков подавались эсэсовскому инспектору рабочих команд. Так было всегда. Высшее начальство лагеря не интересовалось внутренними взаимоотношениями, лежавшими в основе этих предложений. Ему важно было только, чтобы в лагере все шло «как по маслу». У начальства не было ни охоты, ни умения руководить сложным управленческим аппаратом. Используя это, заключенные постепенно сформировали в лагере свой надежный «командный состав».
Появление на вещевом складе нового человека насторожило рабочую команду. Новичка, как заявил Цвайлинг, прислал ему инспектор рабочих команд.
– Кстати, – Цвайлинг дружески подмигнул Пиппигу, стоявшему перед ним в кабинете, – я прощупал почву, возможно, удастся вытащить Гефеля и Кропинского из карцера…
Почувствовав ложь, Пиппиг не поддался на удочку. Он спросил, чем будет заниматься новенький.
– Да чем же ему заниматься? – отозвался Цвайлинг таким тоном, будто это прибавление штата было неприятно и ему самому.
Новичок носил красный треугольник политического. Никто из команды его не знал. Кто он и откуда прибыл?
Пиппиг не мог успокоиться. При первом же удобном случае он улизнул со склада и поспешил к Кремеру.
– У нас появился новенький, – сообщил он. – Что-то тут неладно.
Кремер велел Прёллю принести из канцелярии регистрационную карточку Вураха – так звали новичка. Карточка ни о чем не говорила. Вурах, Максимилиан, бывший военнослужащий. В заключении два года. Причина ареста не указана. Наверно, воровство в воинской части, предположил Кремер. Несколько месяцев назад Вураха доставили одного в Бухенвальд из лагеря Заксенхаузен. Это было записано в карточке.
Почему одного?
Несколько месяцев назад в Заксенхаузене кто-то донес на группу политических. Всех их расстреляли… Об этом рассказывали заключенные, прибывшие из Заксенхаузена в Бухенвальд. Прёлль, Кремер и Пиппиг переглянулись.
– Вальтер…
Пиппиг уставился в одну точку. Кремер провел рукой по лбу.
– Черт бы его побрал!
Максимилиан Вурах: в Бухенвальд привезли одного; на вещевой склад его направил инспектор рабочих команд лично. Конечно, доносчик, и сомневаться нечего!
– Что ж это, Вальтер!..
Кремер, ни слова не говоря, возвратил карточку Прёллю, и тот отнес ее обратно в канцелярию.
Пиппиг был встревожен.
– Неужели он будет разнюхивать, куда мы дели ребенка?
Кремер сидел за столом, широко расставив локти. Он пристально смотрел в возбужденное лицо Пиппига, но мыслями был далеко.
Нет ничего опаснее доносчика, ползучего гада.
Главное, что беспокоило Кремера, – это оружие. Какое-то смутное предчувствие опасности связало в одно и оружие, и осведомителя. Кремер уже не мог от этого отрешиться. Какое задание было у шпиона? Мешки показались Кремеру недостаточно надежным тайником. Нужно убрать оттуда пистолеты! А может, сначала посоветоваться с Боховом? Кремер, поколебавшись, решил действовать самостоятельно. Он поднялся и тут только заметил, что Пиппиг продолжает говорить. Он жестом остановил его.