ко открыв дверь, он юркнул на лестницу…
Притаившись за штабелем мешков, где еще недавно прятали ребенка, Пиппиг некоторое время выждал. На дворе было сухо, безветренно, светила полная луна. Вскоре раздался пронзительный свисток старосты. Он повторялся в разных местах, то ближе, то дальше… Затем на лагерь опустился темный покров тишины.
Пиппиг ждал час, может, два… Часов у него не было, он определял время наугад. Решив, что уже настала полночь и ничто ему не угрожает, он вышел из своего убежища. В канцелярии взял молоток, клещи, стамеску – инструменты там были всегда – и прокрался в кабинет Цвайлинга. Порядок действий Пиппиг тщательно продумал, и все шло без задержки. Он отодвинул в сторону тяжелый письменный стол и осторожно откинул половинку истертого ковра. Пиппиг точно запомнил, что где находилось, дабы все поставить на прежние места. Цвайлинг не должен заметить, что кто-то трогал его стол.
Теперь предстояло самое трудное и сложное: отодрать метровую половицу. В ночном полумраке, напрягая зрение, Пиппиг нащупывал шляпки гвоздей. Как они глубоко ушли в дерево! Черт побери! Этого он не предвидел.
Ну, только не нервничать! «Не тужи и себя покажи!..»
Обшарив соседние доски, он нащупал шляпку, которая выступала чуть больше остальных, но не настолько, чтобы гвоздь можно было ухватить клещами. Пиппиг попробовал поддеть шляпку стамеской. Стамеска соскользнула.
Спокойно, Руди, спокойно! Не царапай доску! Помни о следах!
Пиппиг осторожно водит лезвием стамески вокруг шляпки. Где-нибудь да подлезет… Нет такого гвоздя, у которого шляпка не сидела бы в дереве хоть немного косо. Он нащупывает такое место. Но просунуть лезвие хоть на долю миллиметра под шляпку гвоздя – для этого требуется точнейшее взаимодействие инструмента, мускулов и нервов. Стамеска чуть-чуть подлезла. Покачивая ее, Пиппиг пытается приподнять гвоздь. Он трудится бесконечно долго, пока наконец ему удается поддеть шляпку. И вот ее уже можно захватить клещами. Он действует очень осторожно, избегая резких движений, чтобы не оставить на доске следов. Ползая на коленях вокруг гвоздя, он пробует сомкнуть клещи. Есть! Ухватил! Подложив под клещи шапку, он плавно начал вытаскивать гвоздь, миллиметр за миллиметром.
Готово!
Оставалось еще пять гвоздей. Но по сравнению с уже достигнутым это были пустяки. Орудуя стамеской, как рычагом, Пиппиг аккуратно, не забывая подкладывать шапку, приподнял половицу вместе с гвоздями. В первые годы заключения Пиппиг работал в строительной команде и знал, что под половым настилом засыпан шлак. Теперь дело пошло быстрее. Пиппиг отгреб шлак под соседние доски, приготовив ложе для «клада». Потом вернулся к вешалкам, установил стремянку и снял мешки. Пока еще он сохранял спокойствие. Но едва он, порывшись в первом мешке, запустил руку в сапог, как начал нервничать и торопиться. Спокойнее, черт возьми! Но дрожь в руке не унималась, ведь на дне сапога лежало что-то постороннее и таинственное, завернутое в тряпку. Пиппиг ощупал находку, и его бросило в жар. Оружие! Он вытащил пистолет.
Тяжелый и властный, пистолет милостиво разрешил подержать себя дрожащей человеческой руке. Недолго предавался Пиппиг восторженному трепету. Быстро извлек остальные пистолеты, завязал мешки, повесил их на место, убрал стремянку и побежал со своим сокровищем обратно в кабинет Цвайлинга.
Чтобы не терять времени, Пиппиг не стал разворачивать свертки, а поспешно опустил их на приготовленное ложе, словно каждый миг, пока пистолеты оставались неспрятанными, был для них осквернением. Но когда он уже собрался положить на место половицу, внизу что-то скрипнуло. Его пронизал отчаянный страх.
Пиппиг явственно услышал, как тихо отворилась и снова затворилась дверь.
На мгновение все стихло.
Потом – осторожные шаги. Пиппиг с доской в руках все еще стоял на коленях. Он оцепенел в ожидании того зловещего, что надвигалось извне. Холодная капля пота скатилась по груди Пиппига, прочертив ледяной след. Шаги неотвратимо приближались к приоткрытой двери кабинета. У Пиппига перехватило дыхание, когда дверь открылась и в темную комнату вошли двое – Мюллер и Брендель из внутрилагерной охраны. Во время обхода они случайно нажали на ручку входной двери…
– Ты что тут делаешь? – угрюмо спросил Брендель.
Пиппиг, оторопев, раскрыл рот, но не мог вымолвить ни слова. Брендель и Мюллер подошли ближе. Оба нагнулись над зиявшей дырой в полу, Брендель протянул руку к сверткам.
Тут Пиппиг очнулся от оцепенения и с силой толкнул Бренделя в грудь.
– Лапы прочь!
Мюллер тоже достал один сверток. Теперь оба, пораженные, держали в руках по пистолету.
– Откуда это у тебя?
Пиппиг вскочил на ноги.
– Не ваше дело!
Брендель схватил коротышку за плечи.
– Откуда? Говори!
Момент был критический.
Мюллер разнял их.
– Нам ты можешь сказать, Руди! Если ты не мерзавец и не собираешься втереть нам очки, то скажи…
– Это я – мерзавец? – вспылил Пиппиг. – Соображаешь, что говоришь? Сами знаете, что творится у нас в команде. Нам подсадили шпика. А вещи эти – Гефеля. Раз уж видели, хватит трепать языком, лучше помогите спрятать.
Охранники переглянулись. Гефель был их инструктором, и они тут же смекнули, что к чему. Если они не сразу поверили Пиппигу, то скорее от неожиданности, чем от подозрения, ибо знали коротышку уже много лет как надежного и верного товарища. Благодаря чутью, натренированному за долгие годы заключения, они научились отличать в самых непредвиденных ситуациях истинное от ложного и принимать нужные решения. Они тут же принялись помогать Пиппигу. Брендель, однако, высказал недоумение – уж очень необычным было место тайника.
– Руди, – прошептал он, – как ты додумался спрятать это под столом Цвайлинга?
И Пиппиг шепнул:
– Задница шарфюрера как-никак самая надежная крышка. Если начнут прочесывать, то сюда уж ни за что не заглянут. Ясно?
Столь несокрушимая логика восхитила Бренделя.
– Руди, ты гений!..
– Заткнись! – отозвался Пиппиг, весьма польщенный.
Пустое пространство заполнили шлаком. Потом положили доску, но перед этим Брендель сосчитал половицы, начиная от наружной степы, – пистолеты лежали под одиннадцатой. Стараясь не шуметь, они стали прибивать доску.
Чтобы заглушить удары молотка, Пиппиг подкладывал шапку. Прежде чем постелить ковер, убрали мусор. Потом подвинули стол на место, которое Пиппиг запомнил по узору ковра. Несмотря на слабый ночной свет, им удалось восстановить прежний порядок. Лишь теперь Пиппиг забеспокоился о тайнике.
– Ребята, – умоляюще заговорил он, – вы не проболтаетесь, а?
Они с радостью объяснили бы ему, чем является на самом деле внутрилагерная охрана, но лишь похлопали Пиппига по плечу:
– Не бойся, малыш, мы все понимаем!
Они исчезли так же тихо, как и появились.
Пиппиг убрал инструменты и расположился в углу, подстелив старые шинели. Заснуть он не мог. Обхватив руками колени, он сидел в ожидании рассвета.
Три пистолета, конечно, не были единственным оружием в лагере. Как человек дисциплинированный, Пиппиг подавлял в себе любопытство, но ему все-таки хотелось узнать побольше. Он догадывался, что существует какое-то подпольное руководство, но в точности ничего не знал. Пиппиг уткнулся подбородком в колени. Черт возьми, Руди, жалкий битый пес среди других таких же жалких битых, ты уже столько лет живешь в этом аду с одной-единственной мыслью в твоей глупой башке: беспросветная каторга когда-нибудь кончится, так или иначе… А что ты, темный человек, понимаешь под этим «так или иначе»?
Розгами гнала судьба Пиппига к концу. Жизнь или смерть. И в самом деле, разве не был он битым псом, который сидел сейчас на задних лапах в углу и с удивлением вдруг обнаружил, что другие, которых он считал такими же жалкими и битыми, давно уже сломали розги о колено и «так или иначе» превратили в решительное «либо – либо». Горько было Пиппигу сознаться в этом.
Почему он не вместе с ними, ведь Гефель один из тех? Не потому ли ему не доверяют, что он мал ростом и у него кривые ноги? Кого он знает из «тех»? Никого!
Может, Кремер тоже с ними? Наверняка!
«Завтра, – решил Пиппиг, – завтра я поговорю с Кремером. Не хочу быть жалким псом, смирившимся с «так или иначе»!
Было еще темно, когда Пиппиг после сигнала «подъем» вышел из склада. На дорожках между бараками было оживленно. Дневальные со всех сторон тянулись к кухне, чтобы затем разнести по баракам большие бачки с эрзац-кофе.
В бараке отсутствие Пиппига не заметили. Там уже прибирали постели. Однако сосед Пиппига по нарам все же спросил его, где он был ночью.
– У девочек, – ответил Пиппиг таким тоном, который исключал дальнейшие расспросы.
Между тем весть о случившемся дошла до Бохова. Вскоре после подъема связной Бохова узнал от капо внутрилагерной охраны о ночных событиях на складе. Сначала Бохов рассердился было на своевольного Кремера, который превысил полномочия. Однако, вспомнив, что в команду вещевого склада затесался сомнительный субъект, одобрил перемену хранилища, тем более – с этим нельзя было не согласиться – что коротышка Пиппиг проявил особую находчивость. Слова Пиппига связной передал буквально: «Задница шарфюрера как-никак самая надежная крышка…»
Бохов невольно рассмеялся.
Фёрсте теперь уже знал, чего хотят от арестантов из пятой камеры. Ночные допросы, а также разговоры между Райнеботом, Клуттигом и Мандрилом кое-что открыли ему. О том же, что происходило в лагере, он в силу своего изолированного положения не знал ничего определенного. Существовала вроде бы тайная организация, и камера номер пять должна была стать тем каналом, через который эсэсовцы рассчитывали проникнуть в ее скрытые коммуникации. Это Фёрсте себе уяснил.
Его отец был крупным чиновником в Вене, и сам Ганс Альберт Фёрсте, закончив образование, тоже поступил на государственную службу. После оккупации Австрии его арестовали вместе с отцом, и он долгие годы скитался по тюрьмам, пока наконец не осел в Бухенвальде. Фёрсте назначили в карцер. Здесь он и остался. Мандрил сделал его уборщиком. В отличие от своего предшественника, бывшего штурмовика, убитого Мандрилом, Фёрсте не принимал участия в истязаниях арестованных. Потому их с Мандрилом их ничего не связывало.