С начала 1920-х годов, подрабатывая помощником книготорговца и актером в Харбургском городском театре, он писал сатирические, злободневные стихи и драмы для еженедельника «Дер Драхе» и газеты «Дер Классенкампф». В 1927 году Апиц вступил в Коммунистическую партию Германии и с 1928 года возглавлял издательство «Роте Хильфе Берлин», являлся членом Союза пролетарско-революционных писателей Германии и его председателем в Лейпциге. Вскоре после прихода Гитлера к власти Апица арестовали и отправили сначала в концлагерь Кольдиц, а затем в Заксенбург. После освобождения он возобновил нелегальную партийную работу и был снова арестован в октябре 1934 года и приговорен к тюремному заключению в Вальдхайме за «подготовку к государственной измене». В ноябре 1937 года его перевели в концлагерь Бухенвальд в качестве политзаключенного.
В иерархии концлагеря заключенные делились на категории, соответствующие основанию ареста, например, политзаключенные, преступники, «асоциальные элементы», «бибельфоршеры» (к ним относились в основном свидетели Иеговы) и пр. Также, помимо эсэсовской администрации, в лагере было внедрено так называемое «самоуправление»: лагерное руководство избирало ответственных заключенных и наделяло их определенными полномочиями и сопутствующими привилегиями. К примеру, таковыми были староста лагеря, старосты блоков, капо. При назначении на эти «должности» руководство лагеря отдавало предпочтение узникам немецкого происхождения, поэтому конкурировали за должности в первую очередь заключенные двух категорий – политзаключенные и осужденные за преступления. К тому моменту, когда Апиц оказался в Бухенвальде, доминирующую роль в этой иерархии играли коммунисты из состава политзаключенных, к которым относился и Апиц. С лета 1943 года под председательством немцев проходили тайные собрания иностранных членов различных коммунистических партий. Так образовался Интернациональный лагерный комитет (ИЛК) – антифашистская подпольная организация внутри лагеря.
Однако Апицу помогла выжить в концлагере не только его принадлежность к коммунистам, но и «привилегированное» положение, которое Апиц занял в рабочей иерархии лагеря.
В первое время он работал в строительной бригаде. Через несколько месяцев Апица перевели в художественную мастерскую, которой руководил лично начальник лагеря Карл Отто Кох и где содержал профессионального скульптора, а также ряд подмастерьев. Бруно Апиц стал скульптором-любителем, и будучи превосходным автодидактом, добился быстрых успехов; вскоре он стал почти незаменимым в своем деле и регулярно получал заказы от руководства эсэс. Затем его начали приглашать к участию в организации лагерных культурных мероприятий: он взял на себя обязанности ведущего в кабаре концлагеря, ставил пьесы, писал сценарии и стихи, выступал в качестве актера. Для заключенных, работавших в мастерской, действовали специальные правила, призванные повышать их мотивацию и работоспособность. Чтобы работа не прерывалась, их освобождали от вечерних перекличек, разрешали есть и курить в рабочее время. Таким образом Апиц занял положение, сравнимое с положением капо, обладающего определенными привилегиями.
Помимо работы в мастерской, Апиц был прикреплен к патологоанатомическому отделению, для которого изготавливал медицинские макеты. В ходе этой работы вид убитых заключенных стал для Апица повседневным опытом. Здесь он стал свидетелем преступлений лагерного руководства, когда в середине 1941 года началось систематическое убийство неработоспособных заключенных посредством инъекций яда. И этот опыт тоже найдет свое отражение в романе, однако затем Апиц решит вычеркнуть эти сцены, полагая, что они бросают тень на охранников из числа заключенных, участвовавших в доставке заключенных и транспортировке трупов. В кабинете патологоанатомического отделения у Апица был доступ к печатной машинке, на которой он мог печатать сценарии для кабаре, пьесы и стихи. Там же он написал повесть «Эстер» – любовную историю еврейки Эстер и коммуниста Освальда, которая будет опубликована лишь в 1959 году.
Незадолго до освобождения лагеря подпольный комитет получил доступ к составленному эсэс списку узников, которых предположительно намеревались устранить ввиду их чрезмерной осведомленности о преступлениях в лагере. Имя Бруно Апица было в списке, поэтому перед освобождением лагеря его и других узников из списка спрятали в шахтах. Таким образом Апиц не застал лично первые часы восстания заключенных, захвата эсэсовцев и освобождения лагеря Бухенвальд.
После освобождения в 1945 году Апиц вернулся в родной Лейпциг, работал редактором в газете, ставил пьесы и радиоспектакли, в 1950-х годах стал первым председателем Союза искусств и литературы в Лейпциге, а также сценаристом на киностудии ДЕФА.
Вскоре после освобождения из концлагеря Бруно Апиц написал несколько рассказов о Бухенвальде, которые Коммунистическая партия Германии вместе с текстами других бывших заключенных родом из Лейпцига издала в виде брошюры под названием «Это был Бухенвальд. Фактологический отчет». Шесть рассказов Апица составили большую часть брошюры. Несколькими месяцами ранее немецкие коммунисты ИЛК опубликовали официальную историю Бухенвальда, однако рассказы бывших заключенных из Лейпцига имели более субъективный характер, и вместе с тем менее политизированный, отображающий реальность, в которой узники ежедневно выживали. Многое из того, о чем Апиц написал в этих рассказах, позднее найдет отражение и в романе. Например, эпизод с вырыванием золотых коронок у трупов или чудовищные условия, царившие в Малом лагере. Риторическим вопросом «Нашел бы Гёте подходящие слова, стой он перед темницей тысячи узников, там на вершине Эттерсберга?» Апиц напоминает читателям, что по злой иронии концлагерь Бухенвальд разместили на холме Эттерсберг близ Веймара – города, в котором почти шестьдесят лет прожил Гёте, содействовав превращению Веймара в немецкую культурную столицу.
Сюжет, который затем ляжет в основу романа «Голые среди волков», Апиц хотел сначала реализовать в виде сценария фильма для ДЕФА. Он рассказал о своей задумке, в основе которой лежало спасение польского мальчика группой узников: в феврале или марте 1945 года трехлетний сирота прибыл из Освенцима в Бухенвальд. Заключенные нашли его в шерстяном одеяле и забрали к себе. Один из эсэсовцев по имени Томми разрешил заключенным укрыть его у себя. Ребенку нашли одежду, снабжали пропитанием и скрывали неделями до тех пор, пока американские войска не освободили лагерь.
Киностудия не поддержала его проект, и вскоре Апиц вовсе ушел из ДЕФА. Потеряв доход, он имел в распоряжении только небольшое государственное пособие как жертва нацистского режима – жить ему приходилось очень скромно.
В этот период он наблюдал, как некоторые из бухенвальдских коммунистов оказались дискредитированы. Их вызывали на допросы, после чего некоторым предъявляли обвинения в коллаборации с нацистами во время заключения в концлагере и участии в убийстве других узников. Тем самым под вопрос ставился весь подвиг подпольного коммунистического движения в Бухенвальде и его роль в Сопротивлении. Одновременно некоторые друзья уговаривали Апица использовать сюжет о спасении мальчика в концлагере. Так Апиц решил написать роман, чтобы показать события в концлагере со своей перспективы: он был убежден, что товарищи в Бухенвальде были вынуждены подчиняться бесчеловечным приказам эсэсовцев, и грань между подчинением и коллаборацией была практически неразличима. Позднее, в одном из писем к своему редактору он напишет: «Я хотел ясно изобразить закон джунглей, которому мы все подчинялись. Он вынуждал нас совершать поступки, в обычных обстоятельствах для нас неприемлемые».
Работа над романом продвигалась тяжело и длилась два с половиной года. Сцены, где описывалось, как охранники из числа заключенных ассистировали эсэсовскому врачу в убийстве узников, а также чудовищные условия, в которых содержались узники Малого лагеря, плохо сочетались с мемориальной программой ГДР середины 1950-х, в которой упор делался на героизм узников и участников Сопротивления. Потому Апиц прибег к самоцензуре и во второй редакции романа исключил эти сцены. К 1956 году были готовы две трети романа, и Апиц заключил договор с издательством на публикацию. В качестве рабочего названия он использовал заглавие «Искра жизни», что, очевидно, отсылало к одноименному роману Эриха Марии Ремарка, опубликованному в ФРГ в 1952 году.
Творческий процесс осложнялся еще и манерой Апица буквально вживаться в своих персонажей. Используя актерский опыт, Апиц во время создания текста мог ходить по комнате, проговаривать диалоги каждого персонажа, полностью вживаясь в роль. Травматичные воспоминания всплыли на поверхность, что привело к неврологическому расстройству: руку при письме стало сводить судорогами. Психологическую и физиологическую боль он пытался заглушить алкоголем и сигаретами. Супруга Апица и его редактор отмечали, что он все еще страдал от последствий многолетнего заключения в концлагере. А его самоцензура и попытки героизировать борьбу антифашистов в Бухенвальде свидетельствовали, что Апиц испытывал чувство вины выжившего.
Во второй раз Апицу пришлось внести корректировки в рукопись, когда некоторые бывшие бухенвальдские заключенные высказали критические замечания относительно образа старосты лагеря Вальтера Кремера. Апиц учел замечания и решил ввести нового персонажа по имени Герберт Бохов, на которого перенес часть характеристик Кремера. Еще одну сложность представлял собой финал романа, над которым Апиц бился многие недели, сочетая официальную хронику освобождения лагеря с тем, что пережили лично он и его товарищи, хотя, как было отмечено выше, Апицу не довелось лично участвовать в восстании заключенных. В начале октября 1957 года Апиц отправил финальную редакцию в издательство, но фактически до завершения романа было еще далеко. В последующие пять месяцев Апиц продолжал вносить правки в текст, как на основании замечаний от редактора, так и по своим личным соображениям. В основном это касалось образа участников подпольного движения и их роли в освобождении лагеря. Например, при вычитке он исключил упоминание концлагеря Берген-Бельзен, которое подчеркивало, что члены ИЛК собирались отправить ребенка на верную смерть, и тем самым компрометировало их. В то же время не все замечания от издательства Апиц готов был учитывать, отвергнув ряд их правок.