Сергей получил зарплату охранника супермаркета за месяц и уволился. На прощание разбил нос директору магазина, который на последней неделе инициировал создание отдела готовых продуктов, приготовленных из магазинных, только уже просроченных: вскипяченное и запеченное не пахнет тухлятиной. Этот ублюдок даже придумал название готовым продуктам — «Рейинкарнация».
Денег было немного, но Сергей купил джинсы, ремень и рубашку. Зашел в свой, уже бывший, супермаркет, где кассир Лизка приготовила для него пакет украденных продуктов. Забрал их, на прощанье поцеловал Лизу, по привычке ущипнул за задницу и пошел в больницу к Вернику.
Около больницы стояло человек двести, в основном — девушки. Они танцевали… пели… словом — развлекали больного Верника. У них были плакаты «Верник, мы тебя любим!», «Верник, я хочу от тебя ребенка!», «Солнце, выздоравливай!», «Милый, надеемся, х… не пострадал!»…
Дверь в приемный покой была закрыта. Пришлось звонить. Потом — нервно стучать и нервно звонить. Минут через десять все же открыли — старенькая медсестра устала от настойчивости.
— Ну, чаво ты ломишься, малахольный? Читай: прием с 10:00 до 13:00 и с 16:00 до 19:00. А надысь сколь?!
— Сколь? — Сергей задрал рукава. — У меня, мать, часов нет. Зато смотри, — он достал из пакета банку маринованных помидоров и протянул ей, — смотри, помидоры соскучились по тебе.
— Гад… — сказала уже улыбчивая бабушка, забирая банку, — проходь… К кому хоть? К невестушке небось?
— К ней… К любимой…
— Ну, бегай, только тихонько… Меня не продавай, коль споймають.
— Конечно, — Сергей проскользнул внутрь больницы. — Так, третий этаж, платное крыло, палата одиннадцатая. Вот она…
Он постучал, как кричалка-дуделка на стадионах.
— Открыто, — сказал кто-то, но не Верник. — Проходите…
Сергей вошел. На койке, рядом с отремонтированным Верником, сидел Константин Эрнестович.
— О, солдат, ты как раз кстати, проходи.
— Я это… — хотел что-то сказать, как-то извиниться Сергей.
— Хотел как лучше, получилось как всегда… — улыбнулся сухими губами Верник.
— Мейерхольда, когда забирали, прощения просил… Очень… Сам он не понял, что произошло.
— Я с ним разговаривал уже, — перебил Константин Эрнестович. — Ниче он не раскаивается. Он сознательно в тюрьму захотел. Устал уже жить так, как жил… А поменять что-то был не в состоянии…
— Видимо, я следующий, — грустно пошутил Сергей.
— С тобой мы разберемся позднее, сейчас давайте решим, что с Мейерхольдом делать. Я весь телевизионный и админресурс против него запустил. Уже не остановить. Если б я до этого знал про Афган, про то, что Мейерхольд — самец, а не урка случайный… Теперь нужно будет что-то придумать.
Константин Эрнестович набрал номер мобильного телефона.
— Фрайфман, срочно, за пять минут придумай положительный выход из ситуации, чтоб, несмотря на ажиотаж, который мы замутили вокруг Верника, Мейерхольд был осужден на минимальное количество лет. Срочно, понятно?! — и положил телефон.
— Что ж он придумает-то, когда все против Мейерхольда? — осторожно спросил Сергей.
— Фрайфман придумает, у него голова извращенца, — улыбнулся Верник, — он человека может сделать легендой, а через мгновение утопить в собственном говне. По себе знаю.
Раздался телефонный звонок.
— О, быстро, — посмотрев на номер высвеченного абонента, сказал Константин Эрнестович. — Ну, что? Так… Так… Так… Слушай, я понял, не нужно мне, как ребенку, разжевывать… Давайте готовьте. Молодец, Фрайфман, не зря тебя кормлю черной икрой и шпинатом. Сам контролируй. Нет, не хочу анекдот… Пока.
Константин Эрнестович победно посмотрел на Верника и Сергея. Те затаили дыхание, чтоб услышать путь к спасению. Константин Эрнестович посмотрел на них, хитро улыбнулся, ударил в ладоши:
— А вот и не скажу! Увидите, в прямом эфире из зала суда на Втором канале.
Верник и Сергей выдохнули.
— Ну, интересно же, я же все-таки пострадавший, — не унимался Верник.
— Так, Верник, твое дело изображать муки и боль перед камерой. Будет неправдоподобно, я режиссеров заставлю твои раны расковыривать перед интервью…
— Начинается…
— Все, у меня времени мало. Сереж, продукты забери с собой, нечего… У Верника и так все забито жратвой. Поклонницы долбаные… Верник, целую тебя в десны, пока, — настроение у Константин Эрнестовича было превосходное. Случайный инцидент с Верником перерос в крупномасштабную акцию для канала. Да здравствует доля телесмотрения!
В коридоре Константин Эрнестович рассказал, что Второй канал запускает с компанией «К-медиа» художественный фильм «ЗВЕРЬЕ» об одной неделе афганской резни. Причем чудовищное повествование с правдой, болью, ненавистью и страхом будет идти от лица одного душмана, который вместе с другими «зверьми» окружили военный полевой госпиталь советских войск.
— Серег, ты же был в подобной ситуации, поэтому предлагаю тебе стать консультантом на съемочный процесс, а дальше разберемся, что с тобой делать…
— Серьезно?
— Серьезней не бывает, — и они вышли на улицу.
— Смотрите, это Константин Львов со Второго канала! — завизжала одна девушка из толпы поклонниц Верника.
Вся толпа развернулась, начала прыгать от восторга и скандировать: «Львов! Львов!! Львов!!!»
— Дуры, — улыбнулся польщенный Константин Эрнестович. Пожал руку Сергею и уехал.
Оставшись один, Сергей сел в детской площадке, достал продукты и поел. Впервые за два напряженных дня.
Звезды и луна были сказочными. Накупавшись и наржавшись голыми в море, все быстро вывалились на берег и закутались в полотенца. Повалились на лежаки и стали пить шампанское из горла.
— Давайте играть в откровения, — предложила Альбина из «Виагры», предложила и засмеялась от своего же предложения и возбуждения.
— Я же говорил, в тихом омуте… — Горров растряс бутылку и облил Альбину шампанским.
— Ну, давайте. Пусть начинает Горров, — Ольга вдохновенно подключилась. — Давай, Гор, что тебе нравится из такого…
— Из какого «такого»?
— Ну, из такого, как будто ты не понимаешь? Из возбуждающего…
— Ну, хорошо, пристегните ремни, пилот самолета прощается с вами… — Горров отхлебнул шампанского. — Итак… Мне нравится, когда женщина писает на унитазе при своем мужчине. Делает это просто и скорее даже обыденно… Как-то обычно. По родному…
— Фу, Горров…
— Сама ты «фу»… Она в этот момент как будто говорит: «Я тебе доверяю… Я тебя люблю»…
— То есть, у Горрова, писать — это любовь, получается! — резюмировала Вера.
— Не демонстрировать физиологию, а сам факт доверия… — вмешался Ричард.
— У вас богатый опыт, я посмотрю, — немного обиженно сказала Ольга.
— У Кубрика в «Широко открытых глазах» Кидман писает при Крузе, потом в «Покидая Лас-Вегас». Там какая-то телка при Николасе Кейдже. Это очень мило, — запил шампанским Горров, — вам нужно обязательно ввести это в практику. Увидите, как мужики ваши это оценят.
— Ты маньяк. Ты на что это намекаешь? — покраснела Ольга.
— Так, Оль, теперь твоя очередь откровенничать, — перевел тему Ричард.
— Ну, меня возбуждают стихи, — начала она.
— Начинается мещанство, — перебил Ричард.
— Не, Оль, или по-взрослому, или, нахер эту игру. Мы серьезно, а ты со своими стихами, Ахмадулина, блядь, ты наша, — поддержала Вера.
— Ну, ребят, я серьезно… Я недавно с парнем рассталась. Как-то странно мы расстались, хотя и очень любили друг друга. Я ему потом несколько стихов написала. Пока писала, так настроение улучшилось, знаете… И в этом было возбуждение.
— Понятно, точку поставили и кончила, — недоверчиво покосился Ричард.
— Ну, давай, прочитай и нам, что ли… Чтоб мы тоже забились в групповом оргазме.
— Одно я написала от имени мужчины, от его как будто имени. Чтоб он не думал, что его не понимаю и все такое…
— Ну, читай уже…
— Ну, хорошо, только не перебивать и не комментировать…
— Хватит ломаться.
Искусственная тень моя меня страшит
страшит меня моя небритость
я снова впал к тебе в немилость
и вновь немилостью убит
с тобой был груб и дерзок и сердит
бесила красота твоя и нежность
и слов дрожащих неизбежность
и раздражал твой внешний вид
я ревновал к твоим безумным снам
и в ревности постиг блаженство
измена стала совершенством
а стыд стал сниться по ночам
я часто напивался и кричал
и простынь что тобою пахла внутрь вдыхал
меня ты развалила на куски
а собирала часто произвольно
легко играя делала мне больно
не знавший боли взвыл я от тоски
а утром собиралась второпях
и уходила второпях прощаясь
усталым взглядом странно улыбаясь
мне голому застывшему в дверях
ты вытоптала мою душу и покой
ты приручила к сущности двуличной
такой заботливой но безразличной
такой моею но чужой
я так запутался… я так страдать устал…
что как-то утром… тихо… мертвым стал…
Все и не думали перебивать или комментировать. Просто какое-то время молча сидели.
— Оль, скинешь мне стихотворение по почте?
— Давай адрес.
— rich-hcir@list.ru
— Кому шампанского, и кто следующий? — разломал умиротворение Горров.
— Пусть Альбина, — поддержала Вера.
— Блядь, подруга называется, — улыбнулась Аля. — Чуть что — сразу налево.
— Давай, не ломайся, — вступилась Ольга.
— Ну, хорошо, сами напросились. Значит, так… Меня очень возбуждает, когда я вижу остервенение и жестокость в глазах моего мужчины, когда он во мне…
— Я же говорил, в тихом омуте садо-мазохисты водятся, — пытался пошутить Гор. — То есть тебе нравится, что он — плохой.
— Нет, мне нравится, что он меня насилует. В хорошем смысле этого слова.
— Какой же тут хороший смысл? — встрял Ричард.
— А простой, — встряла Вера. — Я прекрасно понимаю. Каждой женщине хочется разнообразия в отношениях со своим парнем, попробуйте так со своими девушками: в начале получите возбуждающее сопротивление, а вот благодарности — в финале.