— Потому что презервативов нет?
— Презервативы есть, только это не очень дешево стоит. А секс — демократичное получение бесплатного удовольствия. Вот мужчины и не заботятся. Пусть лучше родит, — считают, чем он отдаст деньги за презерватив.
— Да, дела…
— Знаешь, у современных тайцев есть две мечты: выгодно продать дочь в бордель или обеспеченным немцам-грибам…
— Что значит «продать немцам-грибам»?
— Ну, так у нас их называют. Они в основном немцы. Лет под пятьдесят и больше. Приезжают найти красивую маленькую тайку, выкупить ее у родителей за две-три тысячи долларов и поселить в отдельной квартире. Она гарантирует не трахаться с приезжими туристами и родить ему детей. «Грибы» улетают из Германии от своих страшных фрау примерно один раз в три-четыре месяца в новые семьи.
— И тайки становятся содержанками? И их это устраивает?
— Для них это счастье! Что бы ее, в противном случае, ждало? Ежедневные туристы, трахающие с особым остервенением?! Знаешь, сколько в день фиксируется случаев, когда туристы избивают, калечат?
— Ну…
— В Патайе — ежедневно — до тридцати случаев. Но это только тяжелые ситуации, когда девушка самостоятельно не может добраться до дома. А сколько тех, которые не заявляют?
— Да, дела… А что полиция и власть, почему молчат?
— Ты хочешь, чтобы они распугали туристов и рассердили западных инвесторов? Сидят — пердят своими напуганными дырками. Да им и все равно, по большому счету, ты первый раз в Таиланде?
— Ага.
— Вечером все сам увидишь. Сейчас все отсыпаются, а к вечеру весь город будет усыпан девочками. Такое ощущение, что столица — группа продленного дня в школе. Прозвенел звонок с урока, и все вышли на улицы и в бары.
— А сколько стоит одна девушка на ночь?
— По-разному, можно и за десять долларов договориться, а если пучок девушек возьмешь, то по пятерке.
— А мальчики есть на улицах?
— Интересуешься мальчиками?! Да че тут краснеть, в нашей стране никто не краснеет, здесь и нет таких вопросов и предрассудков. Как в Древнем Риме: хочешь мальчика — будет тебе мальчик, хочешь садо-мазо — будет, есть все, включая животных.
— Ну, вы даете?!
— Да, даем, потому что вам этого хочется. Ваш демократический спрос рождает наш рабовладельческий рынок.
— Мне не верится, что все эти девушки готовы переспать за деньги.
— Белые мужчины для них — это что-то недосягаемое и непостижимое. Они, как-то инстинктивно, относятся к вам, как к господам. Вон, видишь продавщицу фруктов, спорим, я договорюсь, что она переспит с тобой вечером или прямо сейчас.
— Нет, не надо, спасибо…
— Так, значит, все же по мальчикам?! — И он расплылся в добродушной улыбке.
Сергей уже двадцать минут жал на звонок входной двери. Друг, все звали его Мейерхольд, не раз спасал Сергея, да и не только его. В «горячих точках» он ставил немыслимые задачи и разрабатывал немыслимые стратегические планы, и в результате — никто из солдат не погиб. Пил беспробудно… Седьмой год… От настоящего лица не осталось ничего. Синяк синяком. Крепкое тело солдата и, опухшая до омерзения, голова. С болью внутри… С ненавистью к себе… К стране… И к Богу.
Сергей знал, что тот дома. Поэтому жал на звонок сорок минут.
— Ладно, заходи…
Квартира, заблеванная наглухо, остатки лампочки, кот, испуганно таращившийся из-за батареи, нет посуды, банок пятнадцать тушенки, пустых и вылизанных пустых, разбросанных в бешенстве пьяном, презрение по углам и тупик повсюду… А на гвозде, вбитом кулаком в стену, идеально чистый парадный костюм десантника с орденами… Все… Это могила неизвестного героя Афганской войны, а потом и Чеченских…
— Че пришел?
— За советом, брат.
— Какой я тебе советчик?! Посмотри на меня! Лучше убей меня, Серега… Я не справляюсь уже с собой…
— Мне нужен твой совет. И мне всегда был нужен твой совет.
— Принеси выпить. Иначе нет советов. Это тебе не Страна Советов, ебаный свет! Здесь ее уже давно проебали и заблевали, ебаный свет!
И он стал бить распухшим кулаком дверь. Уже распухшую дверь.
— Хорошо, не запирай… Я скоро…
— И сырой килечки полкило.
— Кильки? — удивился Сергей.
— Коту, блядь…
Мейерхольд поднял кота на руки и поцеловал в нос. Кот улыбнулся.
— Только ты меня, Митрич, и понимаешь… И любишь…
Эти двадцать минут ожидания, пока Сергей не вернулся, были для Мейерхольда вечностью.
— Давай быстрее.
— На.
Мейерхольд нагло и одновременно стыдясь, посмотрел на Сергея. Открутил пробку «Немиров» и, как на водопое, жадно залил себе в горло треть бутылки.
— Спасибо.
— Перестал бы ты.
— Заткнись. Говори, че пришел? — И стал наполнять миску свежей килькой. Кот заурчал.
— Я с девушкой познакомился.
— Молодец… Молодец, — и залил еще треть в горло. — А я уже забыл, как они выглядят… голые.
Водка подействовала. Мейерхольд подошел и вытаращил испуганные глаза на глаза Сергея. Схватил его за голову. Сначала зашептал, а потом и закричал:
— И уже не помню, когда у меня хуй стоял в последний раз… Понимаешь!!! Я не помню этого!!! Серега, вытягивай меня, слышишь, брат!!! Спасай, еб твою мать, меня!!!
Они стояли посередине комнаты в обнимку и рыдали. Два героя. Потом вытерли рукавами слезы. Отошли на шаг друг от друга и… отдали честь. Два солдата.
Митрич доел кильку. Благостно развалился и задремал.
Слава Барон и Варвара всегда ели мало сладкого — поддерживали фигуру. Славка оттого, что была предрасположена к полноте, а Варя, чтоб не соблазнять подругу. Сейчас они сидели в кондитерской «Семадени», за столом, который был завален самыми разными сладостями, и, глядя на все это, пиратски потирали руки. Предвкушая.
— Я буду есть руками.
— Я тоже.
— Я, Славк, буду много есть, все на хрен съем…
— Я тоже, на хрен, все съем, но потом — поблюю…
— На хрен блевать?
— Чтобы потом еще поесть.
— Логично, я тогда тоже поблюю.
— Варь, шутка, это диета такая. Поел все, что хочешь, — поблевал. Мозг получил сигнал, что ты — сытый, и успокоился.
— Получается, что ты мозги ебешь?!
— Да, я мозгоебка, — рассмеялась Слава. У нее было хорошее настроение, потому что начались месячные, с отцом налажены отношения, они даже стали лучше. Словом, жизнь налаживалась.
— Я тоже, подружка, мозгоебка, — и Варвара стала серьезной.
— Что опять-то натворила?
— Помнишь охранника Сергея из супермаркета?
— Ну, нет, только, Варь, не говори мне…
— Да нет, пока — нет. Я его в театр пригласила. На «Служанок» Виктюка.
— Варь, может, не надо, а? Вернется Рич, вы помиритесь, и все будет у вас хорошо. Ведь вам же было очень хорошо вместе, вы такие цельные были вместе, вы такой бандой были.
— В том-то и дело, что были…
— Это все легко поправимо.
— Поправимо? Не уверена. Губа заживет, но внутри — нет. Обида — нет. Злость — нет. Он меня всегда упрекать будет, я его знаю. Может, помолчит немного, но потом обязательно вякнет. Сколько раз так было. Я ему говорю: «Мне под эту блузку нужно надевать бюстгальтер»? Он посмотрел и небрежно так: «Да нет, так хорошо». Я ему: «Точно? Не будешь ревновать — ведь я только твоя. Все тебе завидовать будут». Он опять заверил, что все нормально. Мы в гостях были, жарко, вот они кондишн и включили. У меня от холода соски немного встали и стали видны через майку немного…
— Вот, блядь, этого Ричард не любит…
— Ричард не любит, зато все окружающие посмотрели. Тут Рич встали громко всем: «Ну что, нравятся соски моей девушки?» Потом он зло схватил кувшин с морсом и выплеснул его мне на майку: «Вот так, по-моему, совсем хорошо! Может, потрогать кто хочет?! Так она даст! Дашь ведь, сука?!» Вскочил и ушел из квартиры.
— Он — псих, Варь, но он любит тебя.
— Я взяла рубашку у хозяина квартиры и вернулась домой. Что, ты думаешь, он делал?
— Что?
— Смотрел фильм Питера Гринуэя «Вор. Повар. Его жена. Ее любовник».
— И что из того?
— Да он — псих, блядь. Он мне, на примере этого фильма, стал демонстрировать, что такое любовь. Начал кричать, что настоящая любовь у главных героев, где любовника жены убивает муж, а она, из-за большой же любви, запекает того в духовке и съедает. Всего съедает. Целиком, прикинь. Он считает, что это настоящие чувства, псих ебаный.
— Не поспоришь.
— Начал упрекать, почему я надела майку без лифчика? Я говорю: «Ты сам же разрешил?!» Он: «Я не разрешал».
— Ты че-нить понимаешь?
— Понимаю, Варь.
— Посмотрите на нее, понятливая какая?!
— Ты и сама все понимаешь…
— Да! Понимаю! Я видела, что его это бесит. И хотела, чтобы он бесился.
— Вот он и бесился. И ты же этого хотела, не так ли?! Варь, может, не он — псих?
Потом они сидели двадцать минут молча. Потом обе посмотрели друг на друга, синхронно встали и обнялись.
— Давай, Славка, сожрем здесь все, к чертовой матери!
— Сожрем обязательно… и это… еще вот что… не спи, по крайней мере… сегодня не спи с охранником, а?!
— Посмотрим на его поведение.
— Че сказать… по крайней мере — честно, подруга.
Через час Сергей сходил еще раз в магазин. Вернулся, поставил на стол пакет с продуктами и стал вынимать: бутылка «Столичной», сосиски, ржаной хлеб, килька для Митрича, маринованные помидоры и «Coca-Cola».
Мейерхольд подошел, схватил бутылку «Coca-Cola» и вышвырнул в окно. Вернулся к столу и сел, жадно глядя на еду. Потом, почувствовав вопрос во взгляде Сергея, поднял голову:
— Кровь афганских детей.
— В смысле?
Мейерхольд ударил по столу кулаком:
— «Coca-Cola» — это кровь афганских детей.
— Ладно, проехали. Давай стаканы.
Они сидели на пустой кухне. Два солдата. Два героя.
— Давай, Мейерхольд, за наших парней.
— Давай, брат, за «Архангела», который остался без ноги после этой ебаной бойни…