[63], что оно указывает только на Скандинавию (на Швецию и даже «точечно» на Бирку), – это значит специально выдавать желаемое за действительное (а так поступали и А.А. Куник, В.О. Ключевский, А.А. Шахматов и др., объявляя русского летописца «норманнистом» и тем самым также превращая ПВЛ – по своему лишь норманнистскому произволу – в оплот норманнизма). Само же желание норманнистов привязать «за море» только к Скандинавии вызывает в памяти чеховского горемыку Ваньку Жукова, по нешибкой грамотности отправившего письмо в никуда: «Подумав немного, он умакнул перо и написал адрес: На деревню дедушке. Потом почесался, подумал и прибавил: «Константину Макарычу».
Фальсификаторы и фальсификации: вор кричит «держи вора!»
Слова же Клейна: «Ну сколько раз хватать фальсификаторов за руку», – которые он сказал по поводу моего утверждения о ничтожном наличии скандинавских вещей в Новгороде, когда там добыто 150 тысяч артефактов, есть свидетельство бессилия опровергнуть очевидное. А за руку ему надо хватать себя, вот бы всем уловам был улов – фальсификатор с огромным стажем. Да чтобы затем «Троицкий вариант – наука» непременно рассказал об этом событии, опять же не забыв поместить художественное фото главного героя и их, оказывается, постоянного автора.
Известный археолог Е.А. Рыбина в 2002 г. констатировала, что «коллекция предметов, собранная на раскопках в Новгороде за 1932–2002 годы, насчитывает в общей сложности более 150 тысяч изделий…», причем в это число не включен, подчеркну, массовый керамический материал. В 1997 г. она же указала, что «единичные скандинавские предметы (7 экз.) обнаружены и в самом Новгороде в слоях Х в.»[64]. Ранее, в 1979 г., М.В. Седова отмечала, что в процентном отношении число скандинавских находок (а все они не старше рубежа X–XI вв.) ничтожно «по сравнению с находками славянских, финно-угорских и балтских изделий…»[65]. Настолько ничтожно, что даже норманнисты относят эти находки к категории «случайных»[66]. Практическое отсутствие скандинавских вещей в слоях Новгорода тем более поразительно, что для его культурных напластований характерна, как подчеркивается в литературе, «исключительная насыщенность древними предметами»[67]. То есть древних предметов в Новгороде масса, а скандинавских, считай, нет совершенно.
И в этом я нисколько не виноват, так что Клейну нечего попусту возмущаться. Ему бы лучше избавиться от иллюзий, внесенных в науку «заморскими» и нашими норманнистами, утверждающими, что Новгород был основан скандинавами, что он представлял собой их «собственный город-государство» и являлся «основной базой норманнов в Восточной Европе»[68], что в нем – а это уж кому что нравится: а) до начала XI в. был расквартирован на постоянной основе «засадный» норманнский корпус, б) в конце X – первой половине XI в. находился постоянный «больший или меньший контингент скандинавов: дружинников новгородских князей и наместников великого киевского князя, новоприбывших искателей богатства и славы, торговых людей», в) «постоянный контингент скандинавов, имевших теснейшие связи с Норвегией»[69].
Клейн даже говорит о «точных цифрах», согласно которым «норманнов в стратегически важных пунктах Северной Руси в IX веке было больше, чем славян». Но эти «точные цифры», которые он со своими учениками Г.С. Лебедевым и В.А. Назаренко привел в 1970 г. в статье «Норманские древности Киевской Руси на современном этапе археологического изучения», существуют только в его воображении. На неточность этой «точности» а la Клейн еще в 1971 г. указали историки А.С. Кан и А.Л. Хорошкевич (подчеркну, норманнисты), которые усомнились в правильности методики выяснения «процентного соотношения скандинавских с нескандинавскими курганами» и критериев отнесения «бедных вещами курганов, к числу скандинавских: каменная ограда вокруг кургана, находки в кострище обрядового печения, урна, поставленная на глиняную и каменную вымостку, – все эти детали обряда встречаются и у славян, и сами по себе еще не дают возможности определить этническую принадлежность памятников»[70].
Хотя для Клейна с учениками «определить этническую принадлежность памятников» – пара пустяков, ибо вера в норманнство варягов необыкновенные чудеса творит. И они, абсолютизируя находки, ими и их коллегами объявленные «скандинавскими», утверждали, что в Х в. скандинавы – дружинники, купцы и даже ремесленники – составляли «не менее 13 % населения отдельных местностей» Руси (по Волжскому и Днепровскому торговым путям). По Киеву эта цифра выросла у них уже до 18–20 %, а в Ярославском Поволжье численность скандинавов, по прикидкам Клейна, Лебедева, Назаренко, уже «была равна, если не превышала, численности славян…»[71].
И эта картина массового пребывания скандинавов на территории Руси рисовалась ими на основе подсчета камерных погребений середины и второй половины Х в. Ладоги, Пскова, Гнёздова, Тимерева, Шестовиц под Черниговом, Киева, которые десятилетиями выдавались в науке в качестве захоронений норманнов, якобы входивших в высший слой «управленцев» восточными славянами. Но русские камерные погребения совершенно произвольно были увязаны, как и многое другое в русских древностях, со скандинавами. Ибо камерные гробницы Бирки IX в., на основании которых воцарилось мнение о норманнском характере сходных погребений на Руси, высказанное шведским археологом Т.Ю. Арне и затем активно закрепляемое в науке его учеником Х. Арбманом (посредством этих погребений они доказывали существование на Руси Х в. норманнских колоний), не являются шведскими.
В 2002 г. археолог А.Н. Кирпичников констатировал, что камерные гробницы долгое время «считали шведскими, теперь же пришли к заключению, что даже в Бирке они не являются местными. Нахождение схожих гробниц в Западной и Северной Европе лишь усиливает интерес к их древнерусским параллелям и загадке их появления»[72]. Но о существовании «схожих гробниц в Западной и Северной Европе» науке известно очень давно, т. к. они открыты в Вестфалии, Богемии (Чехия), Польше, т. е. там, где скандинавов не было, и на данный факт указывал и Арне в 1931 г. (выводя этот обряд в Швецию из Западной Европы, на Русь он его переносил посредством скандинавов), и об этом же говорилось в советской литературе 1960—1970-х гг.[73]
Тот же ученик Клейна Лебедев отмечал в 1971–1972 гг., в том числе в кандидатской диссертации, что «генетически камеры Швеции связаны с «княжескими могилами» Средней и Западной Европы. Они замыкают типологическую цепочку, протянувшуюся из глубин железного века, от гальштаттского периода (VII–VI вв. до н. э.). Кельтская традиция богатых погребений в камерах в I столетии н. э. получила новое развитие в иной этнической среде, на территории Польши и Чехословакии». Отмечал-то правильно, но в отношении подобных погребений в Восточной Европе вместе со своим учителем, также знавшим все эти детали, делал другие выводы, подгоняя их под норманнскую теорию. А в науке о тенденциозности таких «подгонов» говорилось давно и неоднократно. Так, в 1962 г. английский археолог П. Сойер прямо выступил, несмотря на свой норманнизм, против мнения Арне о принесении обряда захоронения в камерных погребениях на Русь скандинавами: «Это кажется маловероятным: различные типы захоронения в камерах, скорее всего развивались независимо во всех регионах, изобилующих лесом». В 1965 г. и норманнист И.П. Шаскольский подчеркивал, что «данный тип погребальных сооружений не был специфически скандинавским, что он в то время существовал у разных, и притом неродственных (как чехи и немцы), европейских народностей». Сегодня даже в учебнике «Археология» (2006 г.) для студентов вузов сказано, что «происхождение деревянных погребальных камер не совсем ясно»[74].
Полнейшую фиктивность «процентов» Клейна и его учеников, утверждавших, что норманны в Х в. составляли пятую часть (!) жителей многонаселенной столицы Руси, дополнительно демонстрирует тот факт, что количество скандинавских вещей в Киеве даже «при самом тщательном подсчете», как специально заострял в 1990 г. внимание историк и археолог П.П. Толочко, много лет работавший с киевскими древностями, не превысит двух десятков, причем ни одна из них не имеет отношения к IX в. (но зарубежные ученые нисколько не сомневаются, что «мать градам русским» была основана норманнами, что он представлял собой «анклав викингов», что, как считает филолог Е.А. Мельникова, «вместе с Олегом в Киеве, вероятно, впервые появился постоянный и значительный контингент скандинавов»[75]).
Фиктивность «процентов» Клейна и его учеников демонстрируют и данные антропологии. Известный антрополог Т.И. Алексеева, проанализировав камерные захоронения и сопоставив их с германскими, констатировала в 1973 г., что «это сопоставление дало поразительные результаты – ни одна из славянских групп не отличается в такой мере от германских, как городское население Киева». Позже она добавила, что «оценка суммарной краниологической серии из Киева… показала разительное отличие древних киевлян от германцев». Как заметил историк А.Г. Кузьмин по поводу такого заключения специалиста, убежденного в скандинавстве варягов, но все же не ослепленного норманнизмом, ««поразительность» этих результатов, отмечаемая автором, проистекает из ожидания найти в социальных верхах киевского общества значительный германский элемент, а его не оказывается вовсе»