оваров они продавали полотно, рыбу, соль, хлеб, лес, рабов.
Масштабы и объемы внутренней и внешней торговли вызвали раннее – с VIII в. – и весьма бурное развитие на Южной Балтике большого числа городов, располагавшихся на торговых путях: Старград у вагров, Рерик у ободритов, Дымин, Узноим, Велегощ, Гостьков у лютичей, Волин, Штеттин, Камина, Клодно, Колобрег, Белград у поморян (в будущем именно они составят, что нелишне будет подчеркнуть, ядро Ганзейского союза). Своими размерами и численностью населения эти торговые города поражали воображение иностранцев, не видевших ничего подобного в своих землях. Так, Рарог-Рерик немцы именовали Микилинбургом (Великим городом, Велигардом). А «знаменитейший», по словам немецких хронистов, Волин, лежащий в устье Одры, уже в IX в. занимал площадь в 50 гектаров, и его население в Х в. составляло порядка 5—10 тысяч человек. В XI в. балтийская торговля, достигшая цветущего состояния, была сосредоточена именно в Волине. Поэтому неудивительно, что европейцы называли его самым большим («величайшим») городом «из всех имевшихся в Европе городов» и сопоставляли с самим Константинополем (по словам Адама Бременского и Гельмольда, Волин, «богатый товарами различных народов, обладал всеми без исключения развлечениями и редкостями»).
Для сравнения, Бирка, которую норманнисты обычно преподносят в качестве не только крупнейшего торгового центра Швеции эпохи викингов, но и всего балтийского Поморья, была расположена, как отмечает сегодня шведский ученый Д. Харрисон, на территории всего лишь 7 га. По его словам, «Бирка была маленьким городком с незадачливой судьбой… Число жителей колебалось от 500 до 1000 чел.». А датский Хедебю в пору своего расцвета – Х в. – занимал площадь 24 га, и число его жителей насчитывало несколько сотен человек, может быть, даже более тысячи. Причем сам его расцвет был обеспечен южнобалтийскими славянами. Тот же Харрисон подчеркивает, что «датский король Годфред в принудительном порядке переселил в начале IX в. ремесленников и торговцев из западнославянского города Рерика в его город Хедебю, что стало удачной акцией, поскольку через несколько десятилетий этот город стал процветающим королевским торговым городом»[158]. И Южная Балтика живительно оплодотворяла все Поморье потому, что на протяжении столетий была лидером в экономическом развитии этого региона. Так, в 1967 и 1982 гг. археолог
Й. Херрман говорил о «беспрецедентном экономическом подъеме», развернувшемся у южнобалтийских славян в VII–XI вв., «в течение которого многократно возросли производительные силы и численность населения. Для некоторых областей рост сельскохозяйственного производства исчисляется четырех-шестикратным увеличением»[159]. Показателем этого подъема является и тот факт, что именно через южнобалтийские города в Западную Европу с конца VIII в. поступает с востока арабское серебро.
Южнобалтийские славяне, обладая мощным флотом, знали свое Варяжское море не только как купцы. В разных же направлениях они бороздили его и как пираты. В этом качестве из них особо выделялись вагры (варяги) и руяне (руги-русь), которые, разбойничая на море, «гнездились» по всему юго-западному берегу, датскому и славянскому, находили себе убежище в Швеции. Вагрия славилась своими дерзкими и неукротимыми пиратами, немилосердно грабившими берега Дании. Лютичи, пишет А.Ф. Гильфердинг, любили дальние плавания и не раз ходили в Англию уже в VIII в., плавали они туда и три столетия спустя, и где их тогда знали, по словам И.Е. Забелина, как народ самый воинственный «на суше и на море». Говорят исследователи и о поселениях южнобалтийских славян в Нидерландах и Англии. И.Н. Сугорский, пересказывая основные положения труда английского археолога Т. Шора «Происхождение англо-саксонского народа» (1906) и отмечая, что он именует южнобалтийских славян «черными викингами», подчеркнул: «На разных обычаях в Англии, названиях мест, фамильных именах до сих пор сказывается отпечаток южнобалтийского Поморья. … Даже наименование королевского Уиндзора, видимо, произошло от поселения вендов (сербской ветви славянства), тесно соприкасавшихся с целым германским миром той кипучей эпохи. Эти отважные мореходы, занимавшие, между прочим, правый берег Эльбы, когда саксы сидели на левом, принимали несомненно участие в снаряжении кораблей для вторжения в Англию и эмиграции туда массы народа с материка», – и что, например, в IX в. они, «будучи в Ирландии, даже защитили Дублин от разбоя датчан» (в комментарии Сугорский поясняет: «Встарь Windsor назывался Wendlesore. В том же районе – Wendlesbury, Wendover (Wendofra – англо-саксонского периода)»)[160].
Южнобалтийские славяне-варяги господствовали на Балтийском море, по причине чего оно и именовалось Варяжским (по наиболее известному центру южнобалтийских славян, точнее, наверное, все же по их имени, «Балтийское море, – указывал С. Герберштейн, – и получило название от этой Вагрии»; тот же факт их владычества на Балтике вытекает и из того, что, отмечает Й. Херрман, «для западной ее части у немцев со временем установилось название Mare Rugianorum, что значит «море руян», рюгенских славян»[161], т. е. море ругов-русских). И славяне Южной Балтики очень рано прокладывают торговые пути по морю и за его пределы и задают тон в северо– и восточноевропейской торговле. При этом прежде всего ведя торговлю со своими восточноевропейскими сородичами. И результатом этой торговли стала открытие южнобалтийскими славянами Балто-Волжского, а затем и Балто-Днепровского торговых путей. Проникая по речным системам вглубь Восточной Европы и знакомясь с ее богатствами, они начинают активно осваивать новые земли, готовя тем самым почву для прибытия будущих переселенцев с Южной Балтики на Русь. Абсолютно точно сказал в 1962 г. на страницах польского научного журнала Slavia Occidentalis В.Б. Вилинбахов, что «колонизационная деятельность балтийских славян в северо-западной Руси, скорее всего, была довольно тесно связана с их торговыми предприятиями по Балтийско-Волжскому пути…»[162].
Проникновение южнобалтийских славян в пределы Северо-Западной Руси шло разными путями, но в основном через Ладожское озеро. В 1997–2001 гг. в Нижнем Поволховье была обследована уникальная каменно-земляная крепость в устье р. Любши, в 2 км севернее Старой Ладоги, возведение которой связывают с появлением здесь в последней четверти VII – первой половине VIII в. славянского населения. Как констатировали в 2002 г. археологи Е.А. Рябинин и А.В. Дубашинский, несколько лет изучавшие Любшанское городище, изначально на нем «осела популяция, связанная по происхождению с западными славянами. На последнее указывает как центральноевропейская техника строительства крепостных сооружений, известная на древних западнославянских территориях, так и в определенной мере специфика археологического материала» (имеется в виду прежде всего ведущая группа лепной посуды т. н. «ладожского типа», т. е. южнобалтийская керамика).
Рябинин и Дубашинский, заостряя внимание на активном занятии любшанцев «ремеслами по изготовлению украшений из цветного металла» и отмечая наличие у них развитого железоделательного и железообрабатывающего производства, указали, что «представляет интерес занятие древних любшанцев обслуживанием судоходного пути, который в это время только начал свое функционирование на Великом Волжском пути из Балтики в Восточноевропейскую равнину и далее на Кавказ, Закавказье и Арабский Восток. При раскопках найдена многочисленная серия (около 50 экз.) железных корабельных заклепок и их заготовок. Значимость их обнаружения заключается в том, что такие детали в корабельной технике использовались при соединении деталей крупных морских судов. Далее выходцы из Балтики должны были оставлять свои корабли в удобной гавани и плыть затем на мелких речных судах»[163].
Ныне появился дополнительный материал, не оставляющий сомнений в том, что в Любше могли «оставлять свои корабли в удобной гавани и плыть затем на мелких речных судах» только выходцы из Южной Балтики. В 2009 г. А.В. Лукошков, опираясь на результаты проведенного в 2006–2008 гг. поисково-разведочного картирования дна рек Волхов, Нева, Лиелупе, Буллипе, Вента, нижнего течения Даугавы, Ладожского озера и Рижского залива, в ходе которого были обнаружены многочисленные останки деревянных судов, подытоживал, что, во-первых, «все найденные на территории и России и Латвии суда построены по южнобалтийской конструктивной схеме». Во-вторых, «уже сегодня можно говорить о господствующем влиянии именно южнобалтийской судостроительной традиции на создание новгородских судов. Более того – можно предполагать, что именно из западнославянских земель побережья Южной Балтики был привнесен на новгородские земли опыт строительства судов для речного и прибрежного плавания» (вместе с тем Лукошков подчеркнул, что «не подтверждают распространения в новгородских землях скандинавской судостроительной технологии и материалы сухопутных раскопок», что «практически полное отсутствие деталей скандинавских судов особенно наглядно на фоне гигантского объема находок фрагментов плоскодонных судов, построенных по южнобалтийской технологии» и что количество металлических заклепок в русских землях «на сегодня не превышает полутора сотен единиц, что ничтожно мало. Судя по материалам раскопок в Швеции, Норвегии и Дании, для строительства даже небольшого скандинавского судна требовалось не менее 1000 заклепок»)[164].
В 2008 и 2010 гг. С.В. Цветков верно отметил, что «сенсационное по своей сути» открытие городища Любша «значительно изменило представление о развитии региона и судостроения в частности. Основанное выходцами из западнославянских земель, оно служило своеобразным перевалочным пунктом морских путей, которые дальше шли по русским судоходным рекам», «выполняло важнейшую функцию промежуточного морского и речного порта, где товар перегружали, говоря современным языком, с судов морского типа на речные». Справедливо заостряя внимание как на торгово-ремесленном характере поселения, так и на развитой на то время торговле, «да еще с применением столь высоких технологий», которую вели славяне, Цветков правомерно заключил: тот факт, «что товар в городке на Любше, а впоследствии и в Ладоге, перегружался из морских судов в речные, говорит прежде всего не только об особой стратегической важности этих городов для всей международной торговли, а в первую очередь о монополизации этой торговли славянами и русами», и что «древние любшанцы не только обслуживали прибывающих западнославянских купцов (на территории этого городища совсем нет скандинавских находок), но и активно занимались торговлей сами, возможно, используя для этого собственные ювелирные изделия, о чем свидетельствуют находки «литейно-ювелирного характера», причем в очень большом количестве»