Новый Орлеан – это мертвый музей. Благоухая настойкой, мы заходим на Толкучку и тут же находим Человека. Район небольшой, и легавые всегда знают, кто там торгует, поэтому он считает, что это ни черта не имеет значения, и продает всем. Мы запасаемся героином и сваливаем в Мексику.
Снова через Лейк-Чарльз и район мертвых торговых автоматов; южная граница Техаса, шерифы – убийцы ниггеров внимательно разглядывают нас и проверяют документы на машину. Что-то обрывается внутри, когда вы пересекаете мексиканскую границу, и вдруг вас поражает пейзаж: вас уже ничто не связывает ни с пустыней, ни с горами, ни с грифами – кружащими в небе пятнышками, хотя некоторые так близко, что слышно, как крылья рассекают воздух (сухой, хриплый звук), а что-то заприметив, они всем скопом покидают голубое небо, это гибельное, беспощадное голубое небо Мексики, и – черной воронкой вниз… Ехали всю ночь, на рассвете оказались в каком-то теплом туманном городишке: лай собак и журчание воды.
– «Томас и Чарли», – сказал я.
– Что?
– Так называется этот игрушечный городок. Уровень моря. Отсюда нам еще десять тысяч футов вверх карабкаться. – Я принял дозу и улегся спать на заднее сиденье. Машину она вела хорошо. Это видно сразу, стоит кому-нибудь взяться за руль.
Мехико, где Лупита сидит, точно ацтекская Богиня Земли, скупо выдавая свои пакетики с паршивым дерьмом.
– К продаже привыкаешь сильнее, чем к употреблению, – говорит Лупита.
Барыги, не употребляющие наркоту, приобретают пристрастие к контакту, а оно неизлечимо. Агенты – тоже не исключение. Взять хотя бы Скупщика Брэдли. Лучший в отрасли агент отдела наркотиков. Любой человек запросто приспособил бы его к джанку. (Примечание: приспособить – в смысле попросить проверить качество или количество.) То есть он может подойти к барыге и тут же заполучить наркоту. Он такой безымянный, серый и призрачный, что барыге его нипочем не запомнить, вот он и охмуряет одного за другим…
Короче, Скупщик становится все больше и больше похожим на джанки. Он не может пить. У него уже не стоит. У него выпадают зубы. (Подобно тому как беременные женщины теряют зубы, вскармливая незнакомца, джанки теряют свои желтые клыки, вскармливая обезьяну.) Он вечно сосет леденец на палочке. Особенно любит «Бэби Рутс».
– Противно смотреть, как Скупщик сосет свои мерзкие леденцы, просто противно, – говорит один коп.
Скупщик окрашивается в зловещий серо-зеленый цвет. Его организм явно вырабатывает собственный джанк или его эквивалент. У Скупщика есть постоянный поставщик. Можно сказать, Человек Внутри. Во всяком случае, так он думает.
– Больше не выйду из комнаты, – говорит он. – Ебал я их всех. Сплошные ничтожества – что те, что эти. Единственный совершенный человек в отрасли – это я.
Но тут по его костям чудовищным ураганом проносится страшная тяга. Тогда Скупщик отлавливает молодого джанки и для начала дает ему пакетик.
– Годится, – говорит паренек. – А тебе-то чего надо?
– Мне бы только потереться об тебя, вот и вся моя раскумарка.
– Гм… Ладно, так и быть… Раз уж ты не можешь по-мужски возбудиться…
Потом паренек сидит с двумя коллегами в «Уолдорфе» и макает сдобный торт в кофе.
– Ничего более отвратного мне в жизни терпеть не приходилось, – говорит он. – Он почему-то делается весь мягкий, точно кусок студня, и мерзко так меня обволакивает. Потом становится мокрый – весь в какой-то зеленой слизи. Оргазм у него такой жуткий, что ли… Я чуть не очумел от этой зеленой дряни, уже весь в ней вымазался, а он вдобавок воняет, точно гнилая дыня.
– Да ладно, считай, еще задешево раскумарился.
Паренек смиренно вздохнул:
– Да, наверно, ко всему можно привыкнуть. Завтра я опять с ним встречаюсь.
Пристрастие Скупщика становится все опаснее. Каждые полчаса ему требуется подзарядка. Иногда он обходит полицейские участки и подкупает надзирателя, чтобы попасть в камеру к наркотам. Дело идет к тому, что для удовлетворения ему не будет хватать никакого количества контактов. И тут его вызывает Окружной Инспектор:
– Брэдли, ваше поведение дает повод для слухов – а я надеюсь, ради вашего же блага, что это слухи и есть, – столь невыразимо неприятных, что… Я хочу сказать, что жена Цезаря… гм… что наш Отдел должен быть вне всяких подозрений… и уж конечно, вне таких подозрений, каковые вы, кажется, вызвали. Вы ухудшаете общую моральную обстановку в отрасли. Мы готовы немедленно принять вашу отставку.
Скупщик бросается на пол и подползает к ОИ:
– Нет, хозяин, нет… Без работы в Отделе я просто не выживу.
Он целует руку ОИ, запихивая его пальцы себе в рот (ОИ должен нащупать его беззубые десны) и сетуя, что потерял зубы «на шлушбе».
– Прошу вас, хозяин! Я буду подтирать вам задницу, буду стирать ваши грязные презервативы, буду чистить вам обувь жидкой смазкой со своего носа…
– Право же, это крайне неприятно! У вас что, совсем нет чувства гордости? Должен сказать, что все это определенно вызывает у меня отвращение. Я имею в виду, что в вас есть нечто… э-э… гнилое, да и пахнете вы, как куча компоста. – Он прижимает к лицу надушенный платок. – Я вынужден просить вас немедленно покинуть кабинет.
– Я все сделаю, хозяин, все! – Мерзкая улыбка раскалывает пополам его истасканное зеленое лицо. – Я еще молод, хозяин, и очень силен, когда распаляюсь.
ОИ срыгивает в платок и слабой рукой указывает на дверь. Скупщик встает, мечтательно глядя на ОИ. Его тело начинает сгибаться, как прутик лозоходца. Он плавно валится вперед…
– Нет! Нет! – кричит ОИ.
«Хлюп… хлюп-хлюп».
Час спустя Скупщика находят отключившимся в кресле ОИ. Сам ОИ бесследно исчез.
Судья:
– Все указывает на то, что вы неким необъяснимым образом… э-э… ассимилировали Окружного Инспектора. К сожалению, доказательств нет. Я бы рекомендовал заключить – вернее сказать, поместить вас в какое-нибудь учреждение, но не знаю места, подходящего для человека вашего калибра. Сам того не желая, я должен распорядиться, чтобы вас освободили.
– Да его надо держать в аквариуме, – говорит охранник.
Скупщик наводит ужас на всю отрасль. Исчезают наркоты и агенты. Словно летучая мышь-вампир, он испускает наркотические миазмы, влажный зеленый туман, который обезболивает его жертвы и делает их беспомощными в его всеохватывающем присутствии. А добившись своего, он несколько дней прячется от всех, словно обожравшийся боа-констриктор. В конце концов его застали за перевариванием офицера, дежурного по Отделу наркотиков, и уничтожили огнеметом – следственная комиссия сочла подобное средство оправданным, поскольку Скупщик как человек лишился всех прав, а значит, превратился в существо, не принадлежащее ни к одному биологическому виду и представляющее собой угрозу для наркотической отрасли на всех уровнях.
В Мексике весь фокус в том, чтобы отыскать местного джанки с рецептом, заверенным властями, по которому можно получать определенное количество каждый месяц. Нашим Человеком был Старый Айк, большую часть жизни проживший в Штатах.
– Ездил я с Айрин Келли, развеселая была бабенка. В Бьюте, штат Монтания, у нее от коки белая горячка началась, вот она и давай носиться по гостинице и орать, что за ней гонятся китайские легавые с мясными топориками. В Чикаго я знавал одного легавого, так тот обычно нюхал коку в виде кристалликов, голубых таких кристалликов. Короче, одурел он, значит, как-то раз и как заорет, что его преследуют федералы, а потом бежит в переулок и сует голову в мусорный бак. Я и говорю: «С чего это ты?» – а он мне: «Убирайся, а не то пристрелю. Я запрятался лучше некуда».
Тем временем мы получаем по рецепту немного кокаина. Гони его по вене, сынок. Уколовшись, ты чувствуешь его запах, чистоту и прохладу в носу и в горле, потом приход – чистое наслаждение прямо в мозгу, где загораются лампочки кокаиновых гирлянд. В голове – треск белых взрывов. Через десять минут ты захочешь вмазаться еще разок… в поисках новой дозы ты обойдешь весь город. Но если не сумеешь раздобыть кокаина, ты поешь, ляжешь спать и забудешь о нем.
Это тяга одного только мозга, потребность без чувства и тела, потребность не упокоенного призрака, протухшая эктоплазма, выметаемая старым джанки, кашляющим и харкающим на утренних ломках.
Однажды утром вы просыпаетесь, принимаете спидбол и чувствуете мурашки по коже. Черноусые копы 1890-х годов загораживают двери и лезут в окна, злобно рыча и сверкая синими рельефными кокардами. По комнате маршируют с мусульманской Похоронной песней наркоты, несущие тело Билла Гейнза; неярким голубым огнем светятся стигматы его ран, нанесенных иглой. Целеустремленные шизофреники-детективы обнюхивают ваш ночной горшок.
Это белая горячка от коки… Сядьте, успокойтесь и вколите себе побольше все того же морфия казенного образца.
День Мертвецов: меня пробило на жор, и я съел сахарный череп моего маленького Уилли. Он заплакал, и мне пришлось идти еще за одним. Прошел мимо коктейль-бара, где кляли на чем свет стоит хай-лайного букмекера.
В Куэрнаваке (или это был Таско?) Джейн встречает одного сутенера-тромбониста и исчезает в клубах марихуанного дыма. Сутенер принадлежит к числу сторонников диеты, богатой положительными флюидами, и потому уродует женский пол, вынуждая своих телок глотать все это дерьмо. Он непрерывно развивал свои теории… а частенько устраивал одной из телок форменный экзамен и грозил объявить забастовку, если та не выучит наизусть каждый нюанс его новых нападок на логику и человеческий облик.
– Так вот, детка, я должен кое-что тебе поведать. Но если ты этого не воспримешь, я уже ничем помочь не смогу.
Курение «чайка» он превратил в ритуал, а по отношению к джанку, как и некоторые другие чаевники, был истым пуританином. По его утверждению, чаек позволял ему входить в контакт с голубыми сверхгравитационными полями. Он имел собственное мнение обо всем на свете: какое нижнее белье полезно для здоровья, когда пить воду и как подтирать задницу. У него было лоснящееся красное лицо с широким приплюснутым носом и маленькими красными глазками, загоравшимися, когда он смотрел на какую-нибудь телку, и гаснувшими при взгляде на все остальное. Его широченные плечи производили впечатление физического недостатка. Он вел себя так, будто других мужчин не существу