Явление богини. Беотийский глиняный пифос (сосуд для вина). Афины.
Упоминаются и другие титаны. Чей сын Кронос у Гомера, неизвестно. Но известно, что вместе с Реей он порождает Геру, которая является старшей дочерью (Илиада, IV, 59), Зевса, Посейдона и Аида (XV, 187). Зевс часто вообще называется Кронидом или Кронионом, т. е. сыном Кроноса. Кронос — хитроумный (точнее кривоумный, II, 319, IV, 59). Гомеру известно, наконец, и низвержение Кроноса Зевсом под землю (XIV, 203 слог); и это заточение в "глубоком Тартаре", куда не проникает ни одного луча солнца, ни дуновения ветра, мыслится и до настоящего времени (VIII, 478–481, где, кроме Кроноса, упоминается еще Иапет).
О "кознодее Атланте", которому ведомы бездны моря и который следит за геркулесовыми столбами, читаем в "Одиссее", I, 51–55, где Калипсо является его дочерью (сравните VII, 245). Никаких других упоминаний о титанах у Гомера не имеется. Имеется только упоминание о сторуком и пятидесятиголовом Бриарее, или Эгеоне, как он явился однажды из Тартара на Олимп, чтобы устрашить олимпийцев, захотевших свергнуть Зевса с мирового престола (Илиада, I, 398–400). Кто и что такое Бриарей у Гомера опять-таки ничего не говорится. И только из других источников нам известно, что он является порождением Урана и Геи и в момент титаномахии был вместе с другими Сторукими на стороне Зевса. Эта доолимпийская хтоническая мифология представлена у Гомера до чрезвычайности скудно.
У Гомера остались от нее только ничтожные и случайные обрывки. Но даже и эти обрывки свидетельствуют о том, что Гомер — поклонник исключительно олимпийцев, а титанов трактует достаточно отрицательно, считая их кознодеями, кривоумными, сварливыми и явно сочувствуя их низвержению. Точнее же сказать, Гомер просто ничего существенного о них уже не помнит.
4. Хтонический корень олимпийских богов
Век хтонизма сменился, как мы знаем из общей истории античной мифологии, веком олимпийцев. Наблюдая зарождение и развитие олимпийской мифологии, можно видеть, как тысячелетний хтонизм с большим упорством отстаивал свои позиции, а в некоторых отношениях оказался даже непобедимым, оставшись в виде рудиментов в десятках и сотнях мифологических образов периода классики. Эти рудименты, конечно, налицо и у Гомера. Последовательный и систематический историзм повелительно требует от нас формулировать эти рудименты, потому что именно они свидетельствуют об огромном культурном творчестве и прогрессе, именно они превращают надоевшие всем мифологические схемы в живое орудие некогда бывшего развития и борьбы.
а) Зевс и Гера. Если начать с верховных божеств, Зевса и Геры, то даже в них следы хтонизма прощупываются весьма отчетливо. Прежде всего эти божественные супруги являются родными братом и сестрой, что говорит нам об отдаленных временах кровнородственной семьи. Зевс заведует у Гомера громом, молнией, облаками и тучами, и вообще воздухом и погодой. (См. А. Ф. Лосев, Олимпийская мифология, страница 47–50).
Знает Гомер даже Зевса Подземного (Илиада, IX, 457). Конечно, в героическую эпоху, когда процветал Зевс, все эти природные стихии уже были у него в подчинении. Но как раз это самое и является доказательством того, что некогда он от них был неотличим. Гера — "волоокая". Этот частый у Гомера эпитет Геры лучше всего указывает на ее зооморфическое прошлое.
К древним доклассическим временам относится приведенный выше рассказ (Илиада, I, 398–400) о восстании Геры, Афины Паллады и Посейдона против Зевса и об устрашении этих восставших Бриареем. Тут, несомненно, какая-то древняя хтоническая история, подробности которой, к сожалению, нам не известны. Сюда же относится и бахвальство Зевса, что он сильнее всех олимпийцев и что он осилил бы всех их даже в том случае, если бы они при помощи золотой цепи хотели бы стащить его с Олимпа (Илиада, VIII, 18–27). Поскольку неоплатоники толкуют эту золотую цепь символически (а они как раз реставрировали древнейшие мифы), здесь тоже нужно находить отдаленный рудимент и глухой отзвук какого-то архаического мифа периода хтонизма. Это же самое необходимо сказать и о том, что вспоминает Зевс о некогда бывшем сопротивлении Геры. Это заставило Зевса повесить ее на облаках, связавши золотой веревкой и прикрепивши к ее ногам две наковальни, при этом все боги были на стороне Геры и, по-видимому, тоже было какое-то восстание богов против Зевса, им укрощенное.
Наконец, ученые-мифологи не раз предлагали понимать известное свидание Зевса с Герой на Иде (XIV, 153–353) как пародийное изображение архаического мифа о так называемом "священном браке" Земли и Неба. Возможно, это изображение и не является исключительно пародией и сатирой. Но здесь, конечно, мы находим свободно поэтическое, весьма эмансипированное, совершенно светское изображение любовного свидания верховных божеств. От старинного хтонического мифа здесь остался только общий сюжетный контур; но вся мотивировка и весь художественный стиль, конечно, относится уже ко временам героизма и притом героизма перезрелого, изнеженного и избалованного. В том, что Гера гремит громом вместе с Афиной (XI, 45) или насылает бурю на Геракла (XV, 26 слог), или заставляет само солнце заходить раньше положенного часа (XVIII, 239), или сотрясает Олимп одним своим движением на троне (VIII, 198 слог), во всем этом необходимо находить очень яркие черты древнего хтонизма. Когда Гера является со Сном, и, одевшись в облака, они движутся по земле, то под их ногами колеблются целые леса (XIV, 284 слог). Сон советует ей во время клятвы коснуться одной рукой земли, а другой моря (271–273). Когда конь Ксанф говорил человеческим голосом с Ахиллом, то этот голос вложил в него не кто иной, как именно Гера (XIX, 107). Кричит она, превратившись в смертного мужа, как 50 человек одновременно (V, 784–786).
Подобного рода тексты о Зевсе и Гере в корне разрушают традиционное и довольно-таки пошлое представление об этих верховных божествах как о красивых пластических изваяниях типа Фидия, Праксителя или Поликлета. Кто внимательно читает Гомера, тот думает о Зевсе и Гере немного иначе.
На фигуре Зевса остановимся несколько поподробнее и попробуем исследовать, каким образом его древние хтонические функции переплетаются с позднейшими героическими.
Несмотря на свою внутреннюю связанность с героическим миром и даже на его возглавление, Зевс у Гомера кое-где все же обнаруживает свои очень древние черты. В "Илиаде", XVI, 233–238 Ахилл молится Зевсу Додонскому или Пеласгийскому, который вообще является в Греции одним из древнейших и чисто хтонических Зевсов: Ахилл говорит об его пророках Селлах, не моющих своих ног и сидящих на земле; но он мог бы также еще прибавить и о дубе, в котором обитал Зевс и с которым он первоначально отождествлялся, о голубках в его ветвях и ворковании ими пророчеств, о ручье около этого дуба, тоже дававшем пророчества своим журчаньем. О вещании додонского дуба читаем также в "Одиссее", XIV, 327 слог, XIX, 396 слог
Современный немецкий исследователь В. Кульман в своей работе о вступлении к "Илиаде" проводит удачную мысль относительно того, что слова (Илиада, I, 5) "свершалось решение Зевса" указывают на догомеровскую концепцию Троянской войны как возникшей в результате просьб Геи к Зевсу об уменьшении числа людей на земле. В самом деле, читателю этого начала "Илиады" не может прийти в голову, что речь здесь идет о решении Зевса наказать троянцев за обиду, нанесенную Ахиллом Агамемнону. Ведь весь этот эпизод о Фетиде и Зевсе содержится только в дальнейшем развитии действия; и он не может иметься в виду в самом начале "Илиады", где говорится о Троянской войне вообще. Кроме того, всем известно, что после этого обещания Зевса Фетиде урон терпят вовсе не только одни ахейцы, но не меньше того и троянцы. Можно привести достаточно текстов, указывающих именно на намерение Зевса губить и тех и других:
Илиада, II, 3 слог, 37–40, XI, 52–55, XII, 13–18, 20–23, XIII, 222–227, XIX. 86–88, 270–274, XX, 21. Косвенные указания на "решение Зевса", которые отчасти можно оспаривать: II, 110 слог, IX, 17 слог, XII, 231 слог, XIV, 69 слог, XXII, 208 слог сравните VIII, 69, XVI, 658, XIX, 223.
Таким образом, уже первые строки "Илиады" свидетельствуют о том, что Зевс должен рассматриваться не только как бог героизма, но и как божество, еще достаточно близкое к Земле или во всяком случае как такое, которое из-за просьбы этой Земли готово уничтожить несметное количество героев.
У Гомера нередко попадаются указания на разные знамения Зевса, тоже свидетельствующие об его хтонизме, хотя уже и не в прямом смысле.
Таковыми знамениями являются: молния и гром, с которыми раньше он был только тождествен, — Илиада, II, 350, VII, 478, IX, 236, X, 5, XIII, 242, XV, 377, Одиссея, XX, 101, XXI, 413; радуга — Илиада, XI, 27, XVII, 547; падающие звезды — Илиада, IV, 75 слог; птипы, а именно орел; — Илиада, VIII. 247 слог, XII, 200, XXIV, 314, Одиссея, II, 146, и вообще разные знаки без их уточнения — Илиада, IV, 381, Одиссея, XVI, 320. В двух местах, Илиада, XII, 25, Одиссея, XIV, 457, говорится: "Зевс дождит", что можно понимать даже и фетишистски, т. е. как прямое отождествление Зевса с дождем. Вообще же и дождь, и гром, и молния, и все метеорологические явления в основном трактуются у Гомера уже как то, что подвластно Зевсу, но отнюдь не является самим Зевсом и даже не является его знамением.
В этом смысле Зевс трактуется у Гомера как: бог солнца или светлого неба, протекания года и суток — Илиада, XIII, 837, II, 134, Одиссея, XII, 399, XIV, 93, XV, 477; живущий в эфире — Илиада, II, 412, IV, 166, XV, 523; бог облаков или туч — Илиада, II, 146, V, 522, XVI, 297, 364, Одиссея, V, 303, IX, 67, XII, 313, 405, XIV, 303, XVI, 264, XX, 104; бог дождя — Илиада, V, 91, XI, 493, XII, 286, XVI, 386, Одиссея, IX, 111, 358, града или снега — Илиада, X, 5, XII, 279, XIX, 357, XVII, 548; породитель рек — Илиада, XIV, 434, XXI, 2, XXIV, 693, который сильнее всех рек — XXI, 190; бог ветров и бури — Илиада, XII, 252, XIV, 19, XVI, 366, Одиссея, III, 288, V, 176, 304, IX, 67, XII, 313, 406, XV, 297, 475, XXIV, 42; бог грома — Илиада, VII, 478, VIII, 170, XIII, 796, XV, 377, Одиссея, XX, 103, ИЗ, XXI, 413; бог молнии — Илиада, II, 353, IX, 236, X, 5, 154, XI, 616, (184, XIII, 242, XIV, 414, XV, 377, XXI, 401, Одиссея, V, 128, 131, VII, 249; бог грома и молнии, — Илиада, VIII, 75, 133, XVII, 593, XXI, 198, Одиссея, XII, 415, XIV, 305, XXIII, 330; помощник мореплавателей или их противник — Одиссея, III, 132, 282–290, IV, 172, V, 408, VIII, 465, IX, 37, 259–262, XIII, 50, XV, 111, XXI, 200, XXIII, 352. Все эти функции Зевса представляют собою более или менее отчетливые остатки их былого хтонизма. Как видим, текстов этих у Гомера очень много.