– Так скажите нам, учёный Халд, чем закончился ваш эксперимент? Удалось ли вам факторизовать ваше число?
Адекор покачал головой.
– Нет.
– То есть подземное расположение не помогло, – сказала Болбай. – Чьей идеей было проводить эксперименты с факторизацией под землёй? – Её голос был низковат для женщины – глубокий и раскатистый.
– Понтер и я приняли это решение совместно.
– Да, да, но кто первым предложил эту идею? Вы или учёный Боддет?
– Я не уверен.
– Это были вы, не так ли?
Адекор пожал плечами.
– Это мог быть я.
Болбай встала перед ним; Адекор демонстративно не следил за ней взглядом во время её передвижений.
– А теперь, учёный Халд, расскажите нам, почему вы выбрали это место?
– Я не говорил, что выбрал его. Я сказал, что я мог это сделать.
– Хорошо. Тогда скажите, почему для вашей работы было выбрано именно это место.
Адекор нахмурился, прикидывая, насколько глубоко стоит вдаваться в детали.
– Землю, – сказал он, – непрерывно бомбардируют космические лучи.
– Что это такое?
– Ионизирующее излучение, приходящее из космического пространства. Поток фотонов, ядер гелия и других ядер. Когда они сталкиваются с ядрами атомов в нашей атмосфере, они порождают вторичное излучение – в основном пионы, мюоны, электроны и дутар-лучи.
– Они опасны?
– Нет; во всяком случае, в количествах, производимых космическими лучами. Но они влияют на чувствительные инструменты, поэтому мы хотели поместить наше оборудование в место, экранированное от космических лучей. А Дебральская никелевая шахта расположена поблизости.
– Вы могли разместиться в каком-либо другом месте?
– Полагаю, могли. Но Дебральская шахта уникальна не только глубиной, хоть это и самая глубокая шахта в мире, но и чрезвычайно низкой собственной радиоактивностью окружающих горных пород. Уран и другие радиоактивные элементы, присутствующие в других шахтах, испускают заряженные частицы, которые могут повредить наши инструменты.
– Так что внизу вы были надёжно экранированы от всего?
– Да; от всего, кроме, я полагаю, нейтрино. – Адекор уловил изменение выражения лица арбитра. – Крошечных частиц, которые беспрепятственно пролетают сквозь твёрдые тела; против них не может быть защиты.
– Не были ли вы экранированы от кое-чего ещё в вашей шахте? – спросила Болбай.
– Я не понимаю вопроса, – ответил Адекор.
– Тысячи саженей скалы между вами и поверхностью. Никакое излучение не в силах до вас добраться – даже космические лучи не в силах пронзить эту толщу.
– Именно так.
– И никакое излучение снизу не способно достигнуть поверхности с того места, где вы работали, не так ли?
– К чему вы ведёте?
– Я веду к тому, – сказала Болбай, – что сигналы ваших компаньонов – вашего и учёного Боддета – не доходят до поверхности, когда вы в шахте.
– Да, это так, хотя я даже не думал об этом до вчерашнего дня, пока мне на этот факт не указал принудитель.
– Даже не думали? – с подчёркнутым скептицизмом переспросила Болбай. – С момента вашего рождения у вас есть персональный куб памяти в павильоне архива алиби, прилегающем к зданию Совета, в котором мы находимся. Он записывает всё, что вы делаете, каждое мгновение вашей жизни, передаваемое вашим компаньоном. Каждое мгновение вашей жизни – кроме тех, что вы провели глубоко под поверхностью земли.
– Я не специалист в этих вопросах, – уклончиво ответил Адекор. – Я не слишком много знаю о том, как компаньон передаёт данные.
– Не надо, учёный Халд. Минуту назад вы развлекали нас историями про мюоны и пионы, а сейчас вы хотите нас убедить, что не понимаете устройства обычного радио?
– Я не говорил, что не понимаю его, – ответил Адекор. – Я лишь сказал, что не задумывался над этой проблемой до того, как её озвучили.
Болбай снова оказалась у него за спиной.
– Никогда не задумывались о том, что когда вы спуститесь под землю, то в архиве, впервые с момента вашего рождения, не окажется записей ваших действий?
– Послушайте, – сказал Адекор, обращаясь напрямую к арбитру, пока кружащая вокруг него Болбай снова не перекрыла ему вид. – У меня не было повода обратиться к своему архиву алиби в течение несчётных месяцев. Да, я был осведомлён о том, что обычно все мои действия записываются, но это было абстрактное знание, про которое не вспоминаешь каждый день.
– И всё же, – продолжала Болбай, – каждый день вашей жизни вы наслаждаетесь покоем и безопасностью, которые достигаются посредством именно этих записей. – Она посмотрела на арбитра. – Вы знаете, что ваши шансы стать жертвой ограбления, убийства или ласагклата во время одинокой ночной прогулки практически равны нулю, потому что такое преступление никак не может сойти с рук. Если вы обвините, скажем, меня, в том, что я напала на вас на площади Песлар, и вам удастся убедить арбитра, что ваши обвинения имеют под собой почву, арбитр прикажет вскрыть ваш или мой архив алиби за интересующий период и просмотреть запись, которая докажет мою невиновность. Тот факт, что преступление невозможно совершить, не оставив записи, позволяет нам всем жить спокойно.
Адекор молчал.
– Кроме случая, – продолжила Болбай, – когда преступник заманивает жертву в такое место – практически в единственное место, где невозможно сделать запись о происходящих там событиях.
– Это абсурдно, – сказал Адекор.
– Так ли? Шахта была выкопана задолго до появления первых компаньонов, и, разумеется, мы уже давно используем для подземных работ роботов. Люди практически никогда не спускаются в шахту, вот почему мы никогда не пытались решить проблему отсутствия связи между компаньоном и павильоном архива алиби. Однако вы создали условия, которые требовали вашего с учёным Боддетом длительного пребывания в этом вашем подземном убежище.
– Мы никогда об этом не думали.
– Не думали? – переспросила Болбай. – Вам знакомо имя Кобаст Гант?
Сердце Адекора тяжело забу́хало, а во рту внезапно пересохло.
– Это исследователь в области искусственного интеллекта.
– Правильно. И он утверждает, что семь месяцев назад он модернизировал ваши с учёным Боддетом компаньоны, добавив продвинутые функции искусственного интеллекта.
– Да, – подтвердил Адекор. – Так и было.
– Зачем?
– Ну, э-э…
– Зачем?
– Потому что Понтеру не нравилось оставаться без доступа к планетарной информационной сети. В условиях, когда компаньоны не могут выйти в сеть, ему хотелось, чтобы они имели в своём распоряжении больше локальных вычислительных ресурсов и оставались способными помогать нам.
– И вы как-то забыли про это? – сказала Болбай.
– Как вы сами сказали, – резко ответил Адекор, – это было много месяцев назад. Я успел привыкнуть к более разговорчивому компаньону. В конце концов – я уверен, что Кобаст Гант это подтвердит, – это были лишь прототипы его новых компаньонов с искусственным интеллектом, которые он собирается сделать доступными для всех желающих. Он ожидает, что люди найдут их более удобными, чем старые, даже если они никогда не окажутся отрезанными от сети, и что люди быстро к ним привыкнут и станут относиться к ним как к чему-то совершенно обычному, так же как к старым, неинтеллектуальным компаньонам. – Адекор сложил руки на коленях. – По крайней мере, я привык к своему очень быстро, и, как я уже и сказал, уже не думал о нём и о том, зачем они нам изначально понадобились… но погодите. Погодите!
– Да? – спросила Болбай.
Адекор обратился непосредственно к арбитру Сард:
– Мой компаньон может рассказать, что произошло в тот день.
Арбитр наградила Адекора тяжёлым взглядом.
– Каков ваш вклад, учёный Халд?
– Мой? Я физик.
– И компьютерный программист, не так ли? – уточнила арбитр. – Ведь правда же, вы и учёный Боддет работали с очень сложными компьютерами.
– Да, но…
– Поэтому, – продолжила арбитр, – я не думаю, что мы можем доверять чему-либо из того, что скажет ваш компаньон. Для специалиста вашего уровня перепрограммировать его так, чтобы он сказал то, что вам нужно, – достаточно тривиальная задача.
– Но я…
– Спасибо, арбитр Сард, – кивнула Болбай. – Теперь расскажите нам, учёный Халд, сколько людей обычно задействовано в научном эксперименте?
– Бессмысленный вопрос, – ответил Адекор. – Какие-то проекты выполняются в одиночку, другие…
– …а в других участвуют десятки исследователей, не так ли?
– Да, иногда.
– Но в вашем эксперименте участвовало всего двое.
– Это не так, – сказал Адекор. – Ещё четверо помогали нам на разных стадиях проекта.
– Но ни один из них не спускался к вам в шахту. Под землёй работали только вы двое – Понтер Боддет и Адекор Халд, не так ли?
Адекор кивнул.
– И только вы вернулись на поверхность.
Адекор промолчал.
– Это так, учёный Халд? Только вы вернулись на поверхность?
– Да. Но, как я объяснял, учёный Боддет исчез.
– Исчез, – сказала Болбай, словно никогда раньше не слышала этого слова, словно пыталась постичь его значение. – Вы имеете в виду, что он пропал?
– Да.
– Растворился в воздухе.
– Именно так.
– Но мы не знаем ни об одном случае подобных исчезновений.
Адекор слегка качнул головой. Почему Болбай преследует его? Он никогда с ней не ругался и даже представить не мог, чтобы Понтер представлял его ей в невыгодном свете. Что ею двигало?
– Вы не нашли тела, – вызывающе заявил Адекор. – Вы не нашли тела, потому что тела не было.
– Это ваша позиция, учёный Адекор. Однако в тысячах саженей под землёй вы могли избавиться от тела множеством способов: поместить его в герметично закупоренный контейнер, чтобы предотвратить распространение запаха, а потом сбросить в какую-нибудь трещину, обрушить на него непрочную кровлю, перемолоть проходческой машиной. Шахтный комплекс огромен, десятки тысяч шагов туннелей и штолен. Вы могли избавиться от тела где угодно.