Понтер поднял руку; он пытался перестать смеяться, но у него ничего не получалось. В уголках его глубоко сидящих глаз выступили слёзы, а обычно бледное лицо отчётливо покраснело.
Мэри, по-прежнему сидя за столом, положила руки на бёдра – и тут же смутилась своей реакции; в языке тела руки на бёдрах означали увеличение видимого размера с целью запугивания. Но Понтер был настолько кряжистей и мускулистее любой женщины, да и почти любого мужчины, что такая попытка выглядела смехотворной.
– Так что смешного? – спросила она.
– Простите, – сказал Понтер, приходя в себя. Своим невероятно длинным большим пальцем он вытер с глаз слёзы. – Просто у вашего народа иногда такие смешные идеи. – Он улыбнулся. – Говоря о скрытой овуляции, вы имеете в виду, что у человеческих женщин она не сопровождается вздутием гениталий?
Мэри кивнула.
– Как у шимпанзе и бонобо, а также горилл и большинства других приматов.
– Но у людей вздутие гениталий пропало не для того, чтобы скрыть факт овуляции, – сказал Понтер. – Оно пропало тогда, когда перестало быть эффективно в качестве сигнала. Когда климат стал холоднее, и люди начали носить одежду. Такой тип визуальной сигнализации, базирующийся на напитывании тканей жидкостью, требует значительных энергозатрат; он потерял своё значение, когда мы начали укрывать свои тела шкурами животных. Но – по крайней мере, у моего народа – факт овуляции по-прежнему легко устанавливается с помощью обоняния.
– Вы можете учуять овуляцию так же, как и менструацию? – спросил Рубен.
– Связанные с нею… химические вещества.
– Феромоны, – подсказал Рубен.
Мэри медленно кивнула.
– Получается, – сказала она, скорее для себя, чем для Понтера, – что самцы могут удалиться на неделю и больше, не беспокоясь о том, что их самки забеременеют от кого-то другого.
– Точно так. Но не только это.
– Да? – спросила Мэри.
– Мы считаем, что причиной того, что наши предки-мужчины «уходили в лес» – думаю, у вас тоже должна быть похожая метафора, – было то, что женщины становились весьма неприятны во время Последних Пяти.
– Последних Пяти? – переспросила Луиза.
– Последние пять дней месяца перед самым началом нового цикла.
– О, – догадался Рубен. – ПМС. Предменструальный синдром.
– Да, – сказал Понтер. – Но конечно, это не настоящая причина. – Он слегка повёл плечами. – Моя дочь Жасмель изучает историю до начала отсчёта поколений, она мне объяснила. На самом деле было вот что. Мужчины постоянно дрались за доступ к женщинам. Но, как заметила Мэре, доступ к женщинам эволюционно значим только в течение той части каждого месяца, когда женщина может забеременеть. Поскольку циклы всех женщин синхронизированы, мужчины гораздо лучше ладили друг с другом, живя отдельно на протяжении большей части месяца и появляясь всей толпой в критический для производства потомства период. Не женская раздражительность породила такое поведение, а мужская склонность к насилию.
Мэри кивнула. С тех пор когда она вела тот курс, минули годы, но всё выглядело донельзя типично: мужчины создают проблемы и обвиняют в них женщин. Мэри не знала, встретится ли когда-нибудь хоть с одной женщиной из мира Понтера, но уже сейчас ощущала несомненное сродство со своими неандертальскими сёстрами.
Глава 37
– Здравый день, Даклар, – сказала Жасмель, входя в дом. Хотя Жасмель Кет и Даклар Болбай жили в одном доме, они почти не разговаривали со дня доосларм басадларм.
– Здравый день, – холодно ответила Болбай. – Если ты… – Её ноздри расширились. – Ты не одна.
За спиной Жасмель в дом вошёл Адекор.
– Здравый день, – поздоровался он.
Болбай посмотрела на Жасмель.
– Опять какое-то коварство, дитя?
– Не коварство, – ответила Жасмель. – Беспокойство. За тебя и за моего отца.
– Чего вы хотите от меня? – спросила Болбай, пристально вглядываясь в Адекора.
– Правды, – ответил он. – Только правды.
– О чём?
– О тебе. О том, почему ты преследуешь меня.
– Не я нахожусь под следствием, – сказала Болбай.
– Нет, – согласился Адекор. – Пока нет. Но это легко изменить.
– О чём ты говоришь?
– Я готов передать тебе собственный пакет документов.
– На каком основании?
– На основании того, что ты незаконно вмешиваешься в мою жизнь.
– Это смехотворно.
– Да? – Адекор пожал плечами. – Это решать арбитру.
– Это очевидная попытка затянуть процесс, который приведёт к твоей стерилизации, – сказала Болбай. – Очевидная каждому.
– Если всё это настолько нелепо и очевидно – арбитр отклонит мой иск. Но не раньше, чем даст мне возможность допросить тебя.
– Допросить меня? О чём?
– О твоих мотивах. О том, за что ты так на меня взъелась.
Болбай посмотрела на Жасмель.
– Это твоя идея, не так ли?
– Так же, как и идея до подачи иска прийти сюда, – ответила Жасмель. – Это семейное дело: ты, Даклар – партнёрша моей матери, а Адекор – партнёр моего отца. Смерть моей мамы далась тебе очень нелегко – как и всем нам.
– Смерть Класт тут совершенно ни при чём! – вскинулась Даклар. – Ни при чём! – Она посмотрела на Адекора. – Всё дело только в нём одном.
– Почему? – спросил Адекор. – Какое дело?
Болбай тряхнула головой.
– Нам не о чем говорить.
– Нет, есть. Или ты ответишь на мои вопросы здесь, или я их тебе задам в присутствии арбитра. И тогда тебе придётся ответить.
– Ты блефуешь.
Адекор поднял левую руку и повернул её внутренней стороной запястья к Болбай.
– Ваше имя Даклар Болбай, и вы проживаете в Центре Салдака?
– Я не приму документы от тебя.
– Ты лишь оттягиваешь неизбежное, – сказал Адекор. – Я обращусь к судебному исполнителю, и он загрузит их на твой компаньон независимо от того, потянешь ты за контрольный штырёк или нет. – Пауза. – Я спрашиваю снова: ваше имя Даклар Болбай, и вы проживаете в Центре Салдака?
– Ты правда хочешь это сделать? Потащить меня к арбитру?
– Как ты потащила меня.
– Прошу, – вмешалась Жасмель. – Просто скажи ему. Лучше так. Для тебя же лучше.
Адекор скрестил руки на груди.
– Итак?
– Мне нечего сказать, – ответила Болбай.
Жасмель испустила шумный вздох.
– Спроси её, – тихо произнесла она, – о её партнёре.
– Ты ничего об этом не знаешь, – рявкнула Болбай.
– Не знаю? – спросила Жасмель. – Как ты узнала, что это Адекор ударил моего отца?
Болбай молчала.
– Очевидно, тебе рассказала Класт, – продолжила Жасмель.
– Класт была моей партнёршей. У неё не было от меня секретов.
– И она была моей матерью. И от меня тоже ничего не скрывала.
– Но… она… я… – Голос Болбай затих.
– Расскажи нам о своём партнёре, – попросил Адекор. – Я… по-моему, я с ним никогда не встречался, не так ли?
Болбай медленно покачала головой.
– Нет. Его здесь давно не было; мы расстались много лет назад.
– И поэтому у тебя нет собственных детей? – мягко спросил Адекор.
– Думаешь, ты такой догадливый? – ответила Болбай. – Думаешь, всё так просто? Не смогла удержать партнёра, так что и забеременеть теперь не от кого? Ты так думаешь?
– Я пока ничего не думаю, – ответил Адекор.
– Я бы стала хорошей матерью, – сказала Болбай, вероятно, больше для себя, чем для Адекора. – Спроси Жасмель. Спроси Мегамег. С тех пор как Класт умерла, я растила их одна и справлялась прекрасно. Разве не так, Жасмель? Разве не так?
Жасмель кивнула.
– Но ты из 145-го, как Понтер и Класт. Как Адекор. Ты всё ещё можешь родить собственного ребёнка. Даты, когда Двое становятся Одним, будут сдвинуты в следующем году; ты могла бы…
Адекор вскинул бровь.
– Это был бы твой последний шанс, ведь так? Тебе 520 месяцев – сорок лет, как и мне. У тебя может быть ребёнок в 149-м поколении, но точно не через десять лет, когда родится 150-е.
– Ты смог это подсчитать без своего хвалёного квантового компьютера? – съязвила Болбай.
– А Понтер, – продолжил Адекор, слегка кивнув, – Понтер остался без партнёрши. Вы с ним любили одну и ту же женщину, ты была табантом его детей, поэтому ты решила, что…
– Ты и мой отец? – спросила Жасмель. В её голосе не было шока; лишь удивление.
– А почему нет? – ощетинилась Болбай. – Я знаю его так же долго, как и ты, Адекор, и мы всегда хорошо ладили.
– Но теперь он тоже исчез, – сказал Адекор. – Ты знаешь, я так и думал с самого начала: что от новой потери у тебя переклинило в голове и ты вцепилась в меня. Но Даклар, неужели ты не видишь, что это совершенно неправильно? Я любил Понтера и уж точно не стал бы вмешиваться в его выбор новой партнёрши…
– Это здесь совершенно ни при чём, – сказала Болбай, качая головой. – Совершенно.
– Так за что же ты меня так ненавидишь?
– Не из-за того, что случилось с Понтером.
– Но ты ненавидишь меня.
Болбай молчала. Жасмель смотрела в пол.
– Почему? – спросил Адекор. – Я ничего тебе не сделал.
– Ты ударил Понтера, – огрызнулась Болбай.
– Много лет назад. И он простил меня.
– И ты остался цел, – сказала она. – У тебя есть ребёнок. Тебе всё сошло с рук.
– Что именно?
– Твоё преступление. Попытка убить Понтера.
– Я не пытался его убить.
– Ты был необузданным чудовищем. Тебя должны были стерилизовать. Но мой Пелбон…
– Кто такой Пелбон? – спросил Адекор. Болбай молчала.
– Её партнёр, – тихо пояснила Жасмель.
– Что случилось с Пелбоном? – спросил Адекор.
– Ты не знаешь, каково это, – сказала Болбай, глядя в сторону. – Не можешь даже представить. Одним прекрасным утром ты просыпаешься и видишь в своём доме двух принудителей, которые уводят твоего партнёра, а потом…
– А потом? – повторил Адекор.
– А потом они его кастрируют, – сказала Болбай.
– Почему? Что он сделал?
– Он ничего не сделал. Совершенно ничего.