У Мэри от этой сцены разрывалось сердце. Это, должно быть, ужасно, оказаться вырванным из своего мира и выброшенным неизвестно куда – в мир такой похожий и вместе с тем такой чужой. Она подняла руку, не вполне понимая, что собирается сделать. Он повернулся к ней, и она не могла сказать, не знала, не была уверена, кто из них первым двинулся навстречу другому, но внезапно её руки обхватили его широкий торс, а его голова опустилась ей на плечо, и его тело затряслось, он заплакал, а Мэри гладила его длинные светлые волосы.
Мэри попыталась вспомнить, когда последний раз видела плачущего мужчину. Вероятно, это был Кольм. Он плакал не из-за каких-то проблем с их браком – нет, их он нёс в каменном молчании. Это было, когда умерла его мама. И даже в тот момент он пытался натянуть на себя маску бравады, позволив лишь нескольким слезинкам скатиться по щеке. Но Понтер плакал, не стесняясь, оплакивая весь свой утраченный мир, утраченную любовь, утраченных детей, и Мэри дала ему выплакаться, пока он не успокоился сам и не затих.
Когда это произошло, он посмотрел на неё. Он открыл рот, и Мэри ждала, что мужской голос Хак произнесёт «Простите» – разве не это настоящему мужчине положено говорить после того, как он позволил себе заплакать, позволил своей броне пасть, а эмоциям – вырваться на свободу? Но Понтер сказал лишь: «Спасибо». Мэри тепло улыбнулась ему, и он улыбнулся в ответ.
Жасмель Кет начала день с визита к Лурт, женщине Адекора.
Она совершенно не удивилась, найдя её в лаборатории погружённой в работу.
– Здравый день, – сказала Жасмель, входя в квадратную дверь.
– Жасмель? Что ты здесь делаешь?
– Адекор просил меня сходить к вам.
– У него всё в порядке?
– О да. С ним всё хорошо. Но ему нужна от вас услуга.
– Для него – всё, что угодно, – сказала Лурт.
Жасмель улыбнулась.
– Я надеялась, что вы так и скажете.
На то, чтобы добраться от ближайшей дороги до места, где в мире Понтера стоял его дом, потребовалось больше времени, чем Мэри ожидала, и, разумеется, столько же ушло на обратный путь. Когда они снова вернулись к машине, уже было семь вечера.
После дальней пешей прогулки они серьёзно проголодались, и Мэри предложила раздобыть чего-нибудь поесть. Так что, когда они подъехали к маленькому деревенскому трактиру, рекламный плакат которого гласил, что здесь подают оленину, Мэри притормозила.
– Как тебе это место? – спросила она Понтера.
– Я вряд ли могу быть арбитром в этих делах, – ответил тот. – Чем здесь кормят?
– Олениной. – Би-ип.
– Что это?
– Мясо оленя.
– Оленя! – воскликнул Понтер. – Олень – это было бы здорово.
– Я сама никогда не пробовала оленину, – сказала Мэри.
– Вам понравится, – заверил её Понтер.
В трактире было всего шесть столиков, но ни одного посетителя. Мэри и Понтер уселись друг напротив друга; между ними на столе горела белая свеча. Главного блюда пришлось ждать почти час; но она хотя бы могла перебить голод ржаным хлебом с маслом. Мэри хотела было заказать салат «цезарь», но она стеснялась чесночного запаха изо рта, даже обедая с обычными людьми; для Понтера этот запах мог стать настоящим мучением. Так что вместо «цезаря» она взяла салат от заведения – что-то вроде винегрета с сушёными помидорами. Понтер тоже взял этот салат, и хотя гренки он оставил, всё остальное съел с видимым удовольствием.
Мэри также заказала стакан домашнего красного вина, оказавшегося неожиданно вкусным.
– Можно попробовать? – попросил Понтер, когда его принесли.
Мэри удивилась. Когда они ужинали в доме Рубена, он неизменно отказывался, когда Луиза предлагала ему вина.
– Конечно, – ответила она.
Мэри протянула ему стакан, он сделал маленький глоток и поморщился.
– Очень резкий вкус, – сказал он.
Мэри кивнула.
– Но со временем может понравиться.
Понтер вернул её стакан.
– Может быть, – ответил он. Мэри допила вино, наслаждаясь очаровательным деревенским интерьером трактира и обществом своего спутника.
Лысеющий трактирщик, конечно, сразу узнал Понтера – его внешность бросалась в глаза, как и то, что Понтер разговаривал на своём языке, а перевод Хак доносился из его запястья. В конце концов любопытство взяло верх.
– Я прошу прощения, – сказал он, подойдя к их столику, – мистер Понтер, не могли бы вы дать мне свой автограф?
Мэри услышала гудок Хак, а Понтер вскинул бровь.
– Автограф, – повторила Мэри. – Это просто ваше имя, написанное от руки. Люди коллекционируют такие надписи, сделанные знаменитостями. – Снова гудок. – Знаменитости, – снова повторила Мэри. – Известные люди. Про которых все слышали. Вот как вы.
Понтер изумлённо смотрел на трактирщика.
– Я… я весьма польщён, – сказал он наконец.
Трактирщик протянул Понтеру ручку, и перелистнул листки блокнота, в котором записывал заказы, открыв белую картонную обложку. Он положил блокнот на стол перед Понтером.
– Обычно в дополнение к своему имени пишут ещё пару слов, – сказала Мэри. – «Всех благ», например, или что-то такое.
Трактирщик кивнул.
– Да, пожалуйста.
Понтер пожал плечами, явно удивлённый странным обычаем, и изобразил на блокноте серию символов своего родного языка. Он протянул ручку и блокнот обратно трактирщику, который, удовлетворённый, тут же исчез.
– Он на седьмом небе от счастья, – сказала Мэри, когда он ушёл.
– На седьмом небе? – переспросил Понтер, не знакомый с идиомой.
– Я имею в виду, что благодаря тебе он запомнит этот день навсегда.
– Ах. – Понтер улыбнулся ей поверх горящей свечи. – А я навсегда запомню этот день благодаря тебе.
Глава 41
Если у Лурт всё получится, Адекор сможет попасть в квантовую лабораторию уже завтра. Но прежде ему нужно было ещё кое-что подготовить.
Салдак – крупный город, но Адекор знал большинство учёных и инженеров, живущих на его Окраине, и значительную часть тех, что жили в Центре. В частности, он был дружен с одним из инженеров, обслуживавших шахтных роботов. Дерн Корд был добродушным толстяком – некоторые поговаривали, что он позволяет автоматам делать за него слишком много работы. Но роботы – это было сейчас как раз то, что нужно. Адекор отправился повидать Дерна; сейчас, поздно вечером, тот уже должен быть дома.
Дом Дерна был большим и беспорядочным; деревьям, определяющим его внешнюю форму, было уже не меньше тысячи месяцев, то есть они были высажены ещё на заре современной древокультуры.
– Здравый д… вернее, здравый вечер, – сказал Адекор, подходя к дому. Дерн сидел на террасе, читая что-то на планшете с подсветкой. Тонкая сеть, натянутая между полом и крышей, не давала проникнуть в дом насекомым.
– Адекор! – воскликнул Дерн. – Заходи, заходи. Осторожно, тут приступочка. Не напусти комаров. Что будешь пить? Мяса хочешь?
Адекор покачал головой.
– Нет, спасибо.
– Ну так что тебя ко мне привело?
– Как твои глаза? – спросил Адекор. – Зрение дальше не падает?
Дерн раздул ноздри в ответ на странный вопрос.
– Неплохо. Я, конечно, ношу линзы, но для чтения они мне не нужны, по крайней мере, когда читаю с планшета – я просто делаю буквы покрупнее.
– Сходи за линзами, – сказал Адекор. – Хочу тебе кое-что показать.
Дерн был явно озадачен, но пошёл в дом. Скоро он появился снова с парой линз, прикреплённых к широкому кольцу из эластичной ткани. Он надел кольцо на голову и стянул его вниз до уровня впадины над надбровным валиком. Линзы держались на маленьких петлях; Дерн опустил их на глаза и выжидательно посмотрел на Адекора.
Адекор запустил руку в левый набедренный карман и вытащил оттуда лист тонкого пластика, на котором писал сегодня весь день. Адекор старался писать так мелко, как только возможно, – пришлось поискать стило с самой тонкой пишущей головкой. Разрешение сканеров улучшилось со времён, когда была сделана запись его нападения на Понтера, но предел детализации всё равно существовал. От выписывания крошечных буковок у Адекора сводило правую кисть, но он надялся, что тому, кто сидит в здании архива и ведёт наблюдение, нипочём их не разобрать.
– Что это? – спросил Дерн, беря у него листок и всматриваясь в него. – О! – воскликнул он, начав читать. – В самом деле? Ты правда так думаешь? Посмотрим… новый я тебе, конечно, дать не смогу, раз, по-твоему, есть большая вероятность, что ты его потеряешь. Но у меня есть парочка старых, которые готовят к списанию. Можешь взять один из них.
Адекор кивнул.
– Спасибо.
– Так когда и где он тебе понадобится?
Адекор уже хотел было шикнуть на него, но, к его восторгу, Дерн оказался вовсе не глуп. Он лишь кивнул, найдя эту информацию записанной на листке Адекора.
– Хорошо, годится. Встретимся там.
После ужина Понтер и Мэри сели в машину и поехали обратно в Садбери.
– Сегодня был чудесный день, – сказал Понтер. – Было так здорово выбраться из города. Но, я полагаю, теперь мне предстоит увидеть много новых мест.
Мэри улыбнулась.
– Весь мир ждёт встречи с тобой.
– Понимаю, – кивнул Понтер. – И я должен смириться со своей новой ролью… любопытной диковинки.
Мэри уже было открыла рот, чтобы возразить, но в последний момент решила промолчать. Понтер и был диковинкой; в более жестокие времена его бы ждала судьба циркового урода. Наконец, чтобы оборвать неловкую паузу, она сказала:
– Наш мир очень разный. То есть географических различий у нас не больше, чем у вас, но у нас существует множество культур, архитектурных стилей, много древних зданий и сооружений.
– Я понимаю, что должен путешествовать – это будет мой вклад, – сказал Понтер. – Я думал о том, чтобы остаться здесь, поблизости от Садбери, на случай если портал вдруг откроется снова, но прошло уже столько времени. Я уверен, что Адекор пытался; похоже, у него не получилось. Видимо, условия эксперимента оказались невоспроизводимы. – Мэри услышала в его словах покорность судьбе. – Да, я поеду туда, куда должен поехать; я не буду цепляться за это место.