Годичная дань по Средней Азии:
Каспии, паусикийцы, пантиматы, дариты 200 талантов серебра.
Бактрия и соседние народы (~2 000 000) 360 талантов серебра.
Сагартия, Дрангиана, утийцы, мийцу и другие 600 талантов серебра.
Скифы, саки и северные каспийцы 250 талантов серебра.
Парфяне, Хорезм, Согдиана и сатрапия Ария (~2 000 000) 300 талантов серебра.
Неофи́т (νεόφυτος — «недавно насаждённый») — новый приверженец (новообращённый) какой-нибудь религии, учения, общественного движения, новичок в каком-либо деле. Именно таким предстаёт Калос во время церимонии перехода в другую религию.
Отношение Зороастрийцев к «очищению» и боязнь «осквернения» отчасти объясняют ту жестокость, которую верующие в течение веков проявляли к больным, страдающим кровотечениями, расстройством органов пищеварения или другими подобными недугами. Считалось, что болезнь насылается нечистью. Даже с тяжело больными стариками и детьми зороастрийцы обращались весьма сурово. Рождение ребёнка также рассматривалось как «осквернение чистоты организма». Приводятся вопросы используемые в современной традиции. К сожалении о ранней, периода ахеменидов, мало что сохранилось.
Немного из обрядовости: Парсы молились обратясь на север.
Агела (буквально «стая») — подразделение мальчиков, то же, что у македонцев эфебия. Юношей обучали искусству виночерпиев. Виночерпии должны были не только красиво и умело разливать вино по киликам, чашам и ритонам, но и правильно смешивать это вино. Виночерпии школы Диониса и Вакха должны были уметь определять яды и другие примеси в напитках. Так же их обучали танцу. Лукиан пишет: «обычные жертвоприношения не обходились без пляски, но сопровождались ею и совершались под музыку». Так ещё: «И доныне можно видеть, что молодежь спартанская обучается пляске не меньше, чем искусству владеть оружием. В самом деле: закончив рукопашную, побив других и сами, в свой черед, побитые другими, юноши всякий раз завершают состязание пляской». К числу танцев, или фигур танцев, относятся разные виды, от которых нам известны только названия, можно упомянуть лишь некоторые: «жертвенный поднос», «щипцы», «цветы», «ступа», «квашня» (названы по имени используемых танцевальных фигур), «полет», «неистовство», «рассыпка муки» и т. д. и т. п.
Глава 5
Маржик составил несколько ароматических смесей, которые ему понадобятся ночью, в некрополе. Он точно не знал, что в этот раз багою втемяшилось, мёртвых подымать, какой на этот раз вопрос его мучает. То ли очередной раз на Оха обиделся, то ли как всегда, ревностью изводится. Вот и приходится брать с собой на все случаи жизни. За одно и для себя афродизиаки сделал, что бы Калосу помочь расслабиться.
Сейчас, под присмотром Барзана, мальчишка должен был подготовится. Травы в ванной, специально подобранные, Лешай заварил, он их каким-то животным чутьём ощущает, масла, ароматы, всё должно способствовать, что бы у щенка протеста и отвращения не возникло. Раз уж принять решили, так сделать всё надо, что бы зла не затаил.
Маржик зажёг в спальне благовония. Спальней в их доме была большая комната, с одной огроменой кроватью занимавшей почти всю комнату. Одна на всех. Остальное место занимал помост у изголовья, куда можно положить вещи и, собственно, подходы к кровати.
Калос вошёл в спальню уже обнажённый, чистый, благоухающий. Его гибкий стан, красивый соразмерный, притягивал взгляд. На лице блуждала пьяная улыбка, а глаза были совершенно шальные, не воспринимающие реальность. Он был очарователен в своей юности и наивности, подобен падающему пушистому перу, из груди жертвенной птицы. Лаконец грациозно лёг на кровать, даже не стараясь двигаться красиво, за него всё делала природа, травы и вино. Он подполз к Маржику и счастливо уткнулся ему в плечо. Бог Нисы всегда давал лёгкое блаженство своим почитателям.
Щенок доверчиво прижался к Маржику, и о чём-то своём хихикал у него на плече. Горячей волной желания обдало всё тело мужчины, даже под одеждой. Ему приходилось сдерживать себя, что бы, не напугать, а тихо приучать к себе этого ласкового зверька. Их малыша.
Руки Маржика были чуткими, это руки врача хорошо знавшие человеческое тело, все его тонкости, нюансы. Они знали, как расслабить, как доставить удовольствие.
Спустив штаны, вошёл он безболезненно, продолжая ласкать выгибающегося от удовольствия юношу. Маржик целовал его, гладил, опять целовал, ласкал всё податливое тело. Его движения находили отклик внутри Калоса. Привыкший сдерживать свои чувства, сейчас лаконец их не сдерживал, ему было настолько хорошо. Он вцеплялся руками в кровать, огромные мурашки наслаждения бегали по всему телу, отдаваясь горячей волной в фаллосе, ласкаемом умелой рукой. Юноша ушёл в свои ощущения настолько глубоко, что он не заметил, как Маржик вышел из него продолжая ласкать и соски, целовать грудь, живот. И когда внутрь вошло резко, сильно до онемения задранных вверх ног, Калос распахнул глаза.
Над ним трудился Барзан. Хмель как-то сразу улетучился. Юноша хотел закричать, что на такое он не соглашался. Маржик прикрыл его рот своим, входя туда языком и пытаясь сгладить резкие и болезненные толчки Барзана. После того, как кончил фригиец, в Калоса вошёл Скуса, Лешай же, сменив Маржика, сунул в рот ему свой стебель.
Мысли роем шумели в голове, не давая ни одной из них взять инициативу: Теперь я кинайдос… Меня все поимели… Я с Маржиком хотел… Почему так?.. За что?… В чём я провинился? Я только хотел быть хорошим… Я кинайдос… Я подстилка…
Маржик заботливо вытирал выступавшие на глазах слезинки и продолжал ласкать. Они сменяли друг друга, пока лаконец не пропитался их запахом, запахом их семьи, их стаи. Уставшего, измождённого, его оставили на кровати. Лёжа на богу, обняв поджатые ноги юноша молча затих.
— Оставьте Малыша, пускай отдохнёт, — Маржик ласково провёл рукой по золотистым волосам. — Сладкий мальчик.
Калос стал проваливаться в спасительную темноту сна, только где то на краю сознания он слышал голос Маржика:
— Какой мальчик сладкий. Хороший мальчик… Сладенький…
Спальня, как и все комнаты, была наверху, на втором этаже. По всему периметру второго этажа шли двери комнат, тут была и библиотека, любовно собираемая Маржиком, и его комната для смешивания трав. Сверху шла лестница вниз, в крытый внутренний дворик, лишённый окон, зато там был живой огонь. Рабы расставили блюда на столе, разлили дорогое вино, семья праздновала пополнение.
— Малыша не трогайте, перед отъездом я его помою и пусть спит. — Маржик разрезал и раздал всем мясо и хлеб, как старший в семье. — Барзан, утром займись с ним луками, до моего приезда. Не знаю, сколько времени нам багой оставит побыть дома, так, что не теряйте его.
— Копьё ему хорошее надо, — подал голос Скуса. — Калос сильный копейщик, не лишай его любимого оружия.
— Хорошо, — кивнул лугаль, — займись этим, и доспех парню. Не хочу его потерять в первом же бою. Лешай, подбери ему травы, питание, что бы быстрее восстановил организм, и помолись за него богам.
Ближе к вечеру, Маржик оставил их. Сукса поднялся было пойти с ним, помочь и проводить, но лугаль рукой посадил его назад.
Мальчишку он вывел в сад. Здесь росли травы, цветы, кусты и деревья необходимые во врачевании. На кустах уже почти поспели ягоды. Красные, прозрачные, они блестели на солнце как капельки крови. Каменная купель над естественным тёплым источником утопала в зелени, вода в ней тоже имела лечебный эффект.
— Садись, мойся, — кивнул на неё Маржик.
Калос послушно опустил в воду многострадальную задницу, оставляя ноги снаружи. Маржик цинично хмыкнул:
— Решил отпарить самое дорогое? Целиком забирайся и на колени садись.
Юноша послушался. Вода омывала его целиком, волосы перестали светится золотом. Теперь перед Маржиком был худой загорелый подросток, которого к тому же била нервная дрожь. Но юноша держался, как подобает воину, не склоняющемуся ни перед собственным страхом, ни пред врагом. Командир сказал сесть, он сел, скажет встать — выполнит, за воинским послушанием, малыш прятал свои переживания, свои чувства.
Как старший в семье, Маржик лил на юношу жертвенное масло, что бы пропитать его целиком. Калос даже не мог представить цену всей этой процедуры, привыкший к аскетизму, он не мог даже вообразить, как на него одного можно вылить столько же, сколько шло на целые похороны богатой семьи.
— Наклони голову, — повелел старший, юноша послушался. Пропитанные маслом волосы скрыли его лицо, предоставляя взору Маржика склонённую спину с торчащим позвоночником, выражая полное доверие. Острым бронзовым лезвием стлеггис твёрдой рукой, начиная от шеи, мужчина начал снимать волосы с головы, срезанные локоны безжизненными прядями падали в воду. Юный воин не проронил ни слова.
— Вылезай, — Маржик помог юноше подняться. — Откинься.
Потом он снял волосы со всего тела мальчика, с трудом удерживая себя, что бы, не воспользоваться его доверчивостью и податливостью. Если бы не встреча в некрополе, не сдерживался бы. А сейчас он мог только гладить.
— Одевайся, — лугаль протянул юноше новый светлый хитон, который тот поспешно натянул на себя, повязав нитевым поясом данным багоем. Подол доходил ему до колена, рукава скрывали руки, — сапоги… Помни, теперь мы одна семья, мы за тебя, малыш, горло перегрызём.
Маржик поставил перед стриженым мальчишкой простую обувь, сделанную домашним скорняком, по снятым сегодня меркам. Домашние сапоги имели плоскую подмётку и внешний шов, простые, лёгкие они были совсем не притязательные.
— Иди, малыш, тебя сегодня никто трогать не будет, отдыхай.
В некрополь Маржик прибыл ещё до заката. Пришлось посидеть среди могил, подождать появления багоя, но лучше он подождёт, чем это кончится немилостью.
Багой появился с закатом. Одетый в длинные чёрные одеяния, он не привлекал внимание в наступающей темноте. Раб за ним тащил корзину с необходимыми ингредиентами для проведения ритуала.