— Отец сейчас приедет, разберётся, он это так не оставит, — на юном лице мальчишки проскользнула такая мстительность, что лаконец не мог не улыбнуться.
Он-то тоже думал, что справится. Обидно будет увидеть, как меркнет вера мальчишки во всемогущество своего отца. Калос в своего верил до конца, пока его не распяли восставшие. Хотя нет, теперь у него другая семья… он подчиняется лугалю, и тому теперь решать его жизнь. И опять навернулись мысли о Маржике, как он посмотрит в глаза, потеряв деньги, документы. Может, не возвращаться? Но у него то, что нужно его лугалю, контракты торговой гильдии, которые он подписал в Олинфе. Юноша окончательно запутался в себе.
— Не переживай, отец что-нибудь придумает, я попрошу, он и тебе поможет, — сочувственно ободрил его мальчишка. — На, поешь. Когда ешь, не так обидно.
Всадник, не задумываясь, достал из своего мешка лепёшку и отдал лаконцу. Калос поблагодарил, по мальчишке сразу видно было, что не эллин — добрый, отзывчивый, а эти из храма эллины: чванливые, злопамятные, трусливые, громко орут, а как до дела доходит, тут же переговоры устраивают, выжидают, когда другие за них воевать будут. Или как сейчас на него вчетвером набросились… И Спартанский Леонид погиб в Фермопилах, пока эллины переговоры устраивали. А теперь все говорят, мы были с Леонидом… мы были в Фермопилах… А сами бежали.
Калос взял лепёшку, она оказалась с сыром внутри, вкусная. Вполне возможно потому, что ещё с утра он не ел.
— Благослови тебя боги, — поблагодарил он мальчишку, лепёшка действительно прибавила настроения и вселила какую-то надежду на будущее. Его друг по несчастью оказался вполне нормальным парнем.
Калос вцепился в лепёшку зубами, забывая об окружающем мире. Вкусный сыр толстым слоем располагался внутри лепёшки, свежий, белый… Он сидел, как-то скукожившись, поджав одну ногу под себя и обняв согнутую в колени другую, постукивая ей в такт пережёвыванию. Юноша отвлёкся только на хмыканье, прозвучавшее рядом. Мальчишка хихикал, наблюдая, как голодный лаконец уплетал пищу, а смотрел как-то так мягко, сочувственно… Калосу даже стало неудобно.
— Тебе боты есть не мешают? — поинтересовался наблюдатель с нескрываемой ехидцей.
Вскоре послышался стук копыт и из березняка, окружающего храм, выехали всадники, одетые в зелёные цвета. Предводительствовал ими интересный мужчина с окладистой ухоженной бородой и развевающимися длинными волосами, в его взгляде через бесшабашную хитринку просвечивали и удаль, и самодурство, и ещё что-то, что Калоса притягивало к себе, жаль, что во взгляде Маржика он такого никогда не видел…
Весь его импозантный вид подчёркивал белый скаковой жеребец, гарцующий под своим всадником. Жеребец великолепной стати. Рассматривая его, Калос даже забыл о мелком вреднюге, стоящем рядом. Очень захотелось погладить, приласкать длинную льняную гриву, провести рукой по развевающемуся хвосту. Вот бы на таком проехаться, у юноши от красоты такой даже дух захватило.
Мальчишка подскочил к нему и, тут же подхваченный отцом, оказался сидящим на белом красавце.
Калос смотрел снизу, продолжая сидеть на камне, всадники не спешивались, и он не отрывал задницу от нагретого места. Это же не его командир, высказывать своё почтение. Они на равных.
Мальчишка что-то зашептал отцу, что именно отец, было понятно сразу, Калоса теперь не проведёшь. Мужчина с интересом окинул его взглядом.
Отец с сыном спустились с коня, юноша тоже поднялся с насиженного места.
— Здрав будешь, товарищ по несчастью, — как-то архаично поприветствовал его мужчина. Он протянул ему руку, — Я Филипп, басилевс Македонии. Дочь вот в храм поступать решилась, да обманули её, документы и деньги забрали… и ты поведай, какое горе у тебя приключилось, зачем в наши земли завернул.
— Калипп из Книд, сын гармоста, — представился Калос, пожав протянутую руку. — В Олинф договора заключать приехал, решил в храм поступить, учится, и вот…
— Аристократ? — брови Филиппа удивлённо взметнулись вверх, — так даже лучше. Дай слово, что доставишь мою дочь живой и здоровой до дома, а я обязуюсь вернуть твои документы. Вот насчёт денег обещать не могу…
— Даю, — тихо произнёс Калос, с интересом рассматривая дочь басилевса, которую ранее принял за мальчишку, дерзкая, воинственная, спортивная, с короткой стрижкой эфеба, она совсем не была похожа на тех девчонок, которых он видел в Книде. Теперь эта егоза стояла, уперев руки в боки, стояла, контролируя заключаемое отцом соглашение. Хозяйка.
Вскоре Калос уже сидел на коне, одетый в меховые одеяния выданные друзьями македонского басилевса. Жеребец под ним был невысокий, коренастый, видимо, скифский, юноше уже приходилось такие видеть. Он бы, конечно, предпочёл восседать на быстром скаковом красавце. Вот трёх таких легконогих коней им предстояло с дочерью басилевса доставить к ним домой.
Лешай отдался во власть сильных, мускулистых мужских рук, даже то, что они были чересчур волосаты, только сильнее находило отклик во всём его теле. Он считал своего мужчину, Скусу, похожим на дикого, неудержимого зверя, ради него спустившегося с лесистых гор, чуть ли не с самого края Ойкумены. Это его бизон.
Вздохнув, Лешай подул на кучерявые жёсткие волосы, украшавшие руки, и услышал ответное рычание у себя за спиной… Его зверь… мужчина счастливо потёрся щекой об эти мохнатые и такие надёжные руки…
— Хорошо время проводите, а меня там одного бросили, — в дверях образовался недовольный Барзан, не так давно вернувшийся из Кадингира. Несмотря на то, что ему хотелось перебраться к съехавшей парочке, Маржик оставил молодого мужчину при себе, а сейчас это было очень не весело. — Пока вы тут веселитесь, старик жёлчью исходит. Мелкий засранец так ещё и не вернулся, а ведь ему было гораздо ближе, чем мне…
— Ты бы хоть предупреждал о своём приходе, — недовольно буркнул Скуса, расстроившись, что их прервали.
— Вот ещё, — лицо Барзана растянулось в довольной ухмылочке, — я к вам, пожалуй, присоединюсь. А малыш появится, я сам ему вставлю!
— Иди к Маржику, — начал заводится фригиец, захихикавший Лешай уткнулся ему в плечо, тёплые сильные руки сжали его посильнее, прижимая к себе, прикрывая от взглядов Барзика.
Ласику наказания не избежать, когда вернётся. То, что Калос может не вернуться, Лешай даже предположить не мог.
Лаконец тем временем восседал на тёплом потнике наброшенном на вороного коня, на нём самом было почти зимнее одеяние, выданное заботливыми македонами.
Рядом на таком же невзрачном, но выносливом коне, ехала его спутница. Забавная девчонка оказалась, и о лошадях знает столько, что не каждый конюх. Видеть уже доводилось таких знатоков, о скаковых судят, ставки на играх советуют, а нессенского жеребца от иллирийского отличить не могут. А эта девчонка прям ходячая библия по коневодству.
Имя у спутницы красивое оказалось Фессалоника.
— Калипп, а ты в скачках участвовал? — с каким-то хитрым интересом, спросила у юноши девчонка, и Калосу сразу стало понятно, она-то участвовала, а возможно, и выигрывала.
— Не приходилось, у нас в Книде скачек не устраивали, но всегда хотел, — честно признался юноша. Он действительно когда-то бредил этими скачками, видел себя на стадионе, несущемся на скаковой. И отец обещал, что так и будет, но всё рухнуло с его смертью. Теперь о таком юноша думать себе не позволял. В своей новой жизни были другие ценности, и на прекрасных коней он мог любоваться только издалека, пользуясь для переходов теми, которых брал Маржик на станциях.
Так под лёгкие разговоры о лошадях, о своей жизни, Калос, естественно, рассказывал, как он жил в дома, не упоминая банду Маржика. Они много смеялись над детскими шутками. Непосредственность и чистота девочки как-то притягивали к себе, и Калос не мог объяснить чем. Просто ему понравилось с ней общаться, слушать её смех, ее восторженные рассказы о лошадях, вся её детская наивность и восторженность всем окружающим миром цепляли, словно маленькими крючками за что-то внутри юноши, старое, забытое, доброе. Ему просто было внутренне светло ехать по залитому солнцем березняку, пронизанному золотыми лучами, вдыхать запах грибов и прошедшего дождя, слышать пение птиц и увлечённые рассказы о конской сбруе, денниках и правильных конюшнях.
Калос даже пересел спиной вперёд, чтобы было удобнее разговаривать ну и покрасоваться перед девочкой, как он умело держится на коне. Нет, он не делал это обдуманно или осознано, просто тут он прочувствовал какую-то внутреннюю свободу, которую не испытывал очень давно.
В Книде уже перед восстанием против ахеменидов его охватило предчувствие какой-то беды, и его захлестнуло беспокойство, которое полностью сожрало то блаженное состояние, в котором он пребывал в детстве. И вот теперь здесь, в лесу, когда он встретил этих простодушных македонцев, это детское состояние счастья вернулось, чистое, наполненное запахом дождя и девичьей улыбкой его спутницы. Хорошо и спокойно живут они в этом поросшим лесом медвежьем углу, и лаконец почувствовал себя таким же, как эти провинциальные люди, простые и отзывчивые. Здесь в березняке он словно вернулся в своё прошлое.
Они вместе осмотрели пещеру, покрытую пожухлой зеленью и голыми ветвями, встреченную по дороге. Внутрь забираться не стали, опасаясь непредвиденных знакомств. Когда Калос пошутил, что из пещеры вылезут злые дядьки, и он даже знает, что они могут сделать с маленькими девочками, задиристая девчонка только хмыкнула, пообещав собственноручно вставить этим злым дядькам каждому по еловой шишке, дабы отбить любые желания.
От такого заявления, выданного девочкой будничным тоном, как само собой разумеющееся, Калос поперхнулся. Он почему-то сразу представил эти пожелания на себе: как легко входит еловая шишка и как потом она под воздействием человеческого тепла раскрывается, как врезаются в плоть острые чешуйки шишки, и то ощущение паники, охватывающее человека при невозможности её вытащить… Ему стало страшно от спокойствия этой маленькой воительницы, такой дорогу переходить для здоровья о