Калос воспринимал этот образ как древнего старика, хотя в волосах серебра не было, Лешай запретил. Юному лаконцу все, после тридцати, казались стариками, слишком сам он был ещё молод, и на мир смотрел со своего опыта, которого было не так много.
В опустошённый короб залезла девочка, и человек, закинув его себе за спину, не спеша пошёл по дороге. Даже сейчас понтийка не умолкала, и из короба раздавался её звонкий голосок озвучивающий все мысли приходящие в детскую голову.
Калос по дороге выслушал как жилось его говорливой ноше, как общалась она с братьями, как строго относился к дочери Левкой. Долга она держалась, долго крепилась, развлекая своего носильщика историями из своей короткой, но насыщенной, боспорским колоритом, жизни, но тряска дала своё, ближе к станции девочка уснула. И вовремя. Тут лаконец собирался взять лошадь, которая ему должна была быть заказана и ждать его. Хорошо бы он выглядел с говорящим коробом.
Кряхтя пристроив свою молчаливую ношу в угол, Калос узнал о своём коне, который его ждал. На ездовое животное были и другие претенденты, путешественники. Не добро они оглядели мужика с большой ношей берущего себе коня, сутулый, на ватных раздутых слабых ногах, он не выглядел не то что воином, просто человеком умеющим постоять за себя. Подождав, пока счастливчик забирающий последнего на сегодня коня, в конюшне останется один, трое наиболее нетерпеливых и лихих набросились на него в темноте коновязи.
Калос видел как трое подходили к нему сзади. Он ждал, прикинувшись добродушным деревенским рохлей. Даже дозволил им прижать его лицом к стене. Вот в этот момент, он локтём ударил ближайшего. Те от старика такого не ожидали. А дальше в руках Калоса мелькнули ножи. С разворота он одному вспорол живот, другому молниеносно перерезал горло. Заоравший, было оставшийся получил ногой в живот, а когда тот как рыба ртом ловил воздух, лаконец одновременно вонзил оба кинжала в безвольное тело, один в печень, другой в селезёнку.
Наклонившись над незадачливыми грабителями, лаконец снял с них всё, сколь нибудь ценное, даже грубыми крестьянскими ножами не побрезговал, всё это убрал это себе на дорогу.
Прикрепив короб к упряже юноша вскочил на коня и тронулся в путь, оставив на сене мёртвые тела.
Теперь, расслабившись на коне, Калос достал припрятанное письмо от Лонки. Он не знал как к их дружбе отнесётся семья, и рисковать своей задницей не хотел. Одно дело, как наказание привычная порка, а вот так, когда все наглядно объясняют ему его место в стае. А вот для этой, македонской девчонки, он был умным и интересным человеком.
Подруга писала, что опять участвовала в скачках на колесницах, но в этот раз ей не повезло. Теперь будет больше заниматься. Советовалась, каких лошадей лучше взять. Калосу было это внимание приятно. С одной стороны он жалел. Что не остался в Македонии, в то же время, перед его внутренним взором всё чаще стали вставать глаза Маржика, а то восхищение, которое в них было, юноша бы не променял на свободу в Македонии. Вот и сейчас он видел эти глаза с трепещущими ресницами, пытающимися скрыть горящий внутри огонь. Калос часто ловил на себе взгляды лугаля, когда тот считал, что юноша не видит, полные какого-то подкупающего тепла и нежности.
Даже брал Маржик его всегда ласково, стараясь предварительно довести тело лаконца до пика наслаждения. Калосу всегда было хорошо с этим опытным любовником, он таял от нежных рук, он цепенел от требовательных губ… и глаза. Эти глаза заставляли трепетать сердце юноши.
— Что ты там делаешь, — из открывшегося кузовка показалась светлая голова девочки. Спутница проснулась.
— Ничего, — Калос спрятал письмо, и поспешно поправил свою одежду. Вспоминая о Маржике он начал себя ласкать, и теперь ему было неудобно.
Они остановились под деревом, поели из взятых с собой припасов. Скоро должно было начинать темнеть, и юноша решил заночевать в лесу, отойдя от дороги. Двигались они быстро, бес происшествий, так, что время на сон было. Они поспевали к оговорённому сроку дойти до пещер в горах, где он должен был воссоединиться с семьёй.
Костёр разжигать не стали. Калос наломал веток, и они с девочкой, в обнимку, для тепла, улеглись на них.
Багой проснулся от того, что ему привиделось, что его сакский пёс захлёбывается в крови. Молодой мужчина аккуратно поднялся, вытащил свою руку из под головы Арсика, мирно похрапывающего во сне. Иногда Великий Владыка оказывал ему милость, посещая его дом, немногим уступавшем парадис правителя.
Укрыв великого правителя потеплее, багой спустился с помоста, где располагалась кровать, оделся в свои длинные чёрные одеяния, и поспешил в комнату вызова.
Спустившись вниз по узкой лестнице, мужчина оказался в помещении древнего храма Амаруту, построенным здесь задолго до появления аккадцев.
Грубо обтёсанная комната напоминала чрево самой земли. Посередине стояло не широкое ложе, а рядом небольшой алтар. Рядом с ним находился алебастровый сосуд. Багой открыл его и приложился к горлышку, сделав несколько глотков настоя амаранта. Потом достал птицу, огромную, чёрную, редкую, привезённую из земли иссидонов. Багой внимательно рассмотрел её: голова и шея самца черноватые, задняя сторона шеи пепельно-серая с чёрными пятнами, передняя чёрная с серым, спина черноватая с бурыми и серыми пятнышками, а зоб чёрный с зелёным металлическим блеском, грудь зеленовато-стального цвета, нижняя сторона покрыта чёрными и белыми пятнами. Голая кожа около глаз ярко-красного цвета, клюв красивый бело-розовый. Не найдя ни какого изъяна, багой придерживая жертву подземным богам коленом, отрубил ей голову. Та дёргалась в агонии, мужчина выпустил содрогающееся тело и лёг на ложе. Чем больше будет биться жертва, тем лучше у него получится задуманное.
Прикрыв глаза, он представил себя вознёсшимся над всем Кадингиром. Он взлетел высоко, внизу начинал оживать город. В такой ранний час на улицы только начинали выползать чистильщики каналов и мелкие торговцы, спешащие в ещё закрытые лавки.
Аджи почувствовал направление, куда его тянет, куда ему надо. Он дал ветру возможность захватить его, и понести в нужную сторону.
Далеко пришлось лететь, за горы, к самому Боспору Киммерийскому. Привлёк его мальчишка, которого Маржик себе взял в стаю, гордо именуемую семьёй.
Мальчишка спал прижимая к себе ещё один живой комок. Багой догадался, что это девчонка, предназначаемая Бессу в жёны. Спали безмятежно, сладко, пригревшись, как пара цыплят. Похоже, Маржик так и не научил своего щенка осторожности. К заснувшим детям тянулись лики. Волки окружили их кольцом, которое постепенно сужалось.
Багой брезгливо сморщился бы на этого глупого щенка, но это был его щенок, а своё он просто так никому не отдавал, да и его Господин имел виды на девчонку.
По велению воли египтянина, дух убитой птицы облетев местность по кругу, набросился на обнаглевших волков. Мальчишка встрепенулся, проснулся, вскочил, выхватил оружие.
Багой улыбнулся, не такой уж и пропащий этот щенок, задатки есть, только развить надо.
Калос проснулся резко, словно его окотили ледяной водой. Схватив короткий лаконский меч он вскочил. Над головой будто пронеслась невидимая птица, внушая страх. Он присел, осмотрелся. Страх только усилился, холодным мерзкий пот заструился по телу.
Лаконец неоднократно видел. Как Маржий, при необходимости, мог вызвать у себя чувства сродни собачим. Калос в те моменты даже видел, как у командира голова становилась не человеческой, а принадлежащей гончей, белая с красноватыми пятками. В эти моменты Маржик казался таким обаятельным, что лаконцу всегда хотелось почесать псину за ушком, или подуть в нос. Это было как завораживающее волшебство. Сам юноша никогда не побывал, но сейчас захотелось.
Он представил себя большим псом со стоячими ушами. Как не странно, получилось с первого раза, он это понял, когда мир вокруг изменился. Усилились запахи и звуки.
Лики… Запах волков резанул по ноздрям. Он был со всех сторон.
— Окружают, — сам себе отметил он, что бы только услышать человеческую речь. Юноша рукой толкнул спутницу. — Прячься.
Видимо, девочек воспитывали правильно и она доверяла юноше, потому что сразу, без разговоров и расспросов юркнула в свой короб.
Калос схватив меч обратным хватом, замер, выжидая. Страх ушёл уступая место животному азарту. Это была игра молодого пса со стаей ликов. Мир был совсем иным, не привычным, и ощущения были странными, весёлыми и беззаботными. Как будто происходило всё не с ним, и это были не волки…
Когда на него прыгнул вожак, юноша встретил его резким ударом в живот и пах, вспарывая мохнатое брюхо, и тут же Калос отпрыгнул, уступая место двум паразитам вождя. Одного он схватил за холку, и стал использовать его вместо щита. Другому, перехватив меч, вонзил клинок под левую лопатку. Бросившегося было на него очередного лика, он отмахнул от себя мохнатым щитом. Тот даже не скулил, слишком сильно его сжимал юноша в своей руке, натянув кожу так, что наружи были видны все зубы с дёснами, а глаза натянулись до узких щелей.
Не ожидая такого отпора и потеряв вожака, стая смутилась, о чём-то ворча стали переговариваться, топчась в стороне не решаясь приблизится.
Калос перерезал волку-щиту горло и бросил его в гущу ликов, и рассмеялся. Был бы у него реально хвост, все бы увидели как он победоносно поднят, после выигранного боя. На душе было легко и беззаботно. Серые хищники взвизгнув отбежали от мёртвого тела. Всю ночь лики ходили вокруг, так и не решившись напасть и слабо огрызаясь в ответ на насмешки лаконца. Даже коня не тронули.
Утром, убедившись, что девочка выспалась в коробе, и позавидовав её здоровой психике, Калос продолжил путь, тело вожака он прихватил с собой, а то ведь Маржик не поверит, и вместо того, что бы похвалить его как воина снова к заднице полезет. Хотя… сейчас юноша уже не возражал. Как-то не заметив, он понял, что соскучился, ему не хватало рядом недовольного пыхтения и бурчания, не хватало ласковых рук. Главное, Калосу нравилось как Маржик рассказывает, а знал их лугаль превеликое множество разных чудес, попутешествовав по Ойкумене, лидиец рассказывал всё так, что у юноши дух захватывало, и хотелось всё увидеть и потрогать самому. В книгах всё не так ярко описывают, как это умел делать Маржик.