— Э, маса, — укоризненно сказала она. — Ведь я принести такой отличный змея, а маса мне так и не заплатить!
IXФон и золотистая кошка
М ое пребывание в Бафуте понемногу подходило к концу. Я собрал множество всякой живности, и пора было увезти эти живые трофеи в основной лагерь, где их можно будет заново расселить по клеткам и приготовить к путешествию в Англию. Без особой радости я сообщил всем охотникам, что через неделю уезжаю, не то они продолжали бы приносить зверей и после моего отъезда. Я заказал грузовик и послал Смиту письмо о том, что мы едем. Когда Фон услышал эту новость, он примчался ко мне, сжимая в руках бутылку джина, и принялся горячо уговаривать меня остаться еще. Я объяснил ему, что и сам бы очень хотел побыть в Бафуте подольше, но никак не могу: обратные билеты были заказаны заранее, значит весь мой зверинец должен быть готов двинуться в путь в назначенный день. При малейшей задержке мы пропустим пароход, а другого может не быть еще месяца два — на такую задержку у меня просто не хватит денег.
— А, друг мой, я очень много жалеть, что ты ехать, — сказал Фон, наливая джин мне в стакан так, что казалось — бьет неистощимый родник.
— Я тоже очень жалею, — вполне искренне сказал я, — но мне никак нельзя больше оставаться в Бафуте.
— Ты не забывать Бафут, — сказал Фон и уставил на меня длинный палец. — Ты хорошо помнить Бафут. Ведь тут ты поймать много отличный добыча, разве не так?
— Так, — ответил я и обвел рукой клетки, уставленные друг на друга в несколько этажей. — В Бафуте я собрал очень много добычи.
Фон милостиво кивнул. Потом подался вперед и крепко сжал мою руку.
— Когда ты приехать в твой страна, когда-нибудь ты рассказать твои люди, что Фон Бафута — твой друг, он много старался, чтоб ты иметь отличный добыча, а?
— Я им все расскажу, — пообещал я. — И еще расскажу, что Фон Бафута — прекрасный охотник, самый лучший охотник в Камеруне.
— Отлично, отлично, — обрадовался Фон.
— Только одну добычу я здесь так и не добыл, — сказал я. — Мне очень жаль.
— Какой же это добыча, друг мой? — спросил Фон, с тревогой наклонясь ко мне.
— Ну, такая большая древесная кошка, у которой шкура как золото, а на животе отметины. Я показывал тебе фотографию, помнишь?
— А! Этот добыча? — сказал Фон. — Ты говорить верно. Этот добыча ты еще не поймать.
И он погрузился в угрюмое молчание, хмуро глядя на бутылку с джином. Пожалуй, с моей стороны было довольно бестактно напоминать ему об этом пробеле в моей коллекции. А недоставало мне золотистой кошки — одного из самых мелких, но и самых красивых представителей кошачьего семейства, какие водятся в этой части Африки. Я знал, что и вокруг Бафута их немало, но охотники относились к этому животному еще почтительней, чем к леопарду или к сервалу, хотя оба они много крупнее золотистой кошки. Я не раз показывал фотографию золотистой кошки Гончим Бафута, но они только щелкали языком да качали головой и уверяли меня, что ее необыкновенно трудно поймать, что она «очень сильно свирепый» и «очень много хитрый». Я предлагал большие деньги не только за поимку кошки, но даже за то, что мне всего лишь скажут, где ее можно найти, — и все напрасно. Когда до отъезда осталось меньше недели, я примирился с мыслью, что золотистой кошки мне не добыть.
Фон откинулся в кресле, глаза его блеснули, на губах заиграла заразительная улыбка.
— Я добыть тебе этот добыча, — сказал он и важно кивнул головой.
— Но, друг мой, через пять дней я уезжаю из Бафута. Как же ты успеешь поймать ее за пять дней?
— Я ее поймать, — решительно сказал Фон. — Ты подождать мало время и увидеть сам. Я добыть тебе этот добыча.
Фон не пожелал сказать мне, как он собирается сотворить это чудо, но он был так уверен в себе, что я невольно подумал: вдруг он и в самом деле сумеет добыть мне редкостного зверя! Однако уже занялось утро моего последнего дня в Бафуте, а никакой золотистой кошки не было и в помине, и я потерял всякую надежду. Видно, Фон сгоряча дал обещание, выполнить которое оказалось ему не под силу.
День настал хмурый, пасмурный — ведь наверху в горах сезон дождей начинается раньше, чем на равнинах.
По небу низко неслись темные серые тучи, моросил мелкий дождик, порой из дальних горных цепей доносился раскат грома; от всего этого меня еще сильней одолевало уныние, а мне и без того было невесело — уж очень не хотелось уезжать из Бафута. Я всей душой полюбил эти молчаливые равнины и людей, что здесь живут. Я искренне привязался к Фону, даже восхищался им, и мне становилось по-настоящему грустно при мысли, что с ним надо распрощаться, ведь в его обществе я так славно и весело проводил время.
Около четырех часов дня моросящий дождь перешел в сильнейший ливень: он явно зарядил надолго, затянул все сплошной водяной завесой, стучал и гремел по крыше виллы, по разлапистым листьям ближних пальм, превратил плотно убитую красную землю на просторном дворе Фона в сверкающее море жидкой кроваво-красной глины, рябое от мириад падающих капель. Я дочистил все клетки, накормил всех зверей и теперь угрюмо бродил из угла в угол по веранде, глядя, как дождь бьет о кирпичную стену и безжалостно треплет пунцовые цветы бугенвиллеи. Все мои вещи были уже упакованы, клетки наготове, оставалось только погрузить их в машину. Я не мог придумать себе никакого занятия, а выходить под ледяной ливень не хотелось.
Случайно я глянул вниз — там, на дороге, появился человек с большим мешком за спиной; он пытался бежать, но ноги у него скользили и разъезжались по глине. «Может быть, он несет мне какую-нибудь редкую добычу и хоть немного меня порадует», — с надеждой подумал я и стал нетерпеливо следить за его приближением; но, к немалой моей досаде, человек с мешком свернул под арку, зашлепал через огромный двор и скрылся за дверью под второй аркой, ведущей в усадьбу Фона. Вскоре после того, как он скрылся из виду, возле маленькой виллы Фона раздались громкие крики, но через несколько минут все стихло, и опять я слышал только шум дождя. Я отправился пить в одиночестве чай, потом накормил сов и прочих ночных обитателей моего зверинца; они, кажется, немного удивились — ведь я никогда не кормил их так рано, — но я знал, что скоро придет Фон, чтобы на прощание провести со мной вечер, и мне хотелось покончить с этой работой до его прихода.
К тому времени как я закончил все мои дела, дождь утих и лишь едва моросил, будто в воздухе повис туман, а в серых, быстро несущихся низких облаках появились разрывы и сквозь них сияло нежно-голубое прозрачное небо. Не прошло и часа, как облака совсем рассеялись и чистое ясное небо до краев наполнил свет закатного солнца. Где-то возле дома Фона дробно забил маленький барабанчик, и дробный стук этот становился все громче. Отворилась дверь под аркой, и через двор двинулось небольшое шествие. Во главе выступал Фон, облаченный в свой самый великолепный пунцово-белый наряд; он осторожно обходил сверкающие под солнцем лужи. За ним следом шел тот самый человек, которого я видел под дождем, за спиной у него был все тот же мешок. Далее следовали четыре советника, а замыкал шествие мальчуган в белом одеянии и крохотной шапочке, он с важным видом бил в маленький барабанчик. Очевидно, Фон направлялся ко мне с торжественным прощальным визитом. Я спустился по лестнице к нему навстречу. Он остановился передо мной, положил руки мне на плечи и с необычайной суровостью поглядел мне в лицо.
— Друг мой, — медленно, внушительно произнес он, — у меня есть один вещь для тебя.
— Что же это такое? — спросил я.
Фон царственным жестом откинул назад свои длинные рукава и указал на человека с мешком.
— Лесной кошка! — провозгласил он.
Минуту я стоял в недоумении и озадаченно смотрел на него и вдруг вспомнил, кого он пообещал для меня добыть.
— Лесная кошка? Та самая, которую мне так хотелось поймать? — переспросил я, не смея верить своему счастью.
Фон кивнул, на лице его выражалось спокойное удовлетворение хорошо поработавшего человека.
— Дайте-ка я посмотрю! — задохнувшись от волнения, сказал я. — Откройте скорей мешок!
Человек с мешком опустил свою ношу наземь передо мной, и я, совсем позабыв, что надел в честь Фона чистые брюки, грохнулся на колени в самую грязь и стал поспешно развязывать крепкую веревку. Фон стоял рядом и улыбался до ушей, точно некий благожелательный Санта-Клаус. Мокрая веревка на горловине мешка туго затянулась, я тащил и рвал ее, и тут из мешка раздался жуткий, свирепый вопль; он начался как рокочущий стон, все нарастал и оборвался режущим ухо визгом, да таким злобным, что у меня мороз пошел по коже. Охотник, советники и мальчик с барабаном поспешно отпрянули на несколько шагов.
— Осторожно, маса, — предостерег меня охотник. — Это опасный добыча. Он очень много сильный.
— А ты связал ей ноги? — спросил я.
Охотник кивнул.
Я развязал последний узел на веревке, медленно открыл мешок и заглянул внутрь.
На меня бешено сверкал глазами зверь такой красоты, что я ахнул. Шерсть у него была короткой, шелковистой, сочного золотисто-коричневого цвета, словно дикий мед. От злости кошка плотно прижала заостренные уши к голове и вздернула верхнюю губу так, что она вся сморщилась, обнажив молочно-белые зубы и розовые десны. Но всего поразительней были глаза: большие, чуть раскосые на золотистой морде, они впились в меня с неизбывной холодной яростью, и я подумал — какое счастье, что ноги у нее связаны! Глаза, зеленые, точно листья подо льдом, сверкали, как слюда, в лучах закатного солнца. Секунду мы молча глядели друг на друга, потом золотистая кошка еще больше оскалила зубы, разинула пасть и издала громкий, устрашающий вопль. Я поскорей завязал мешок — кто знает, крепко ли у нее связаны ноги? А судя по глазам, она обойдется со мной не слишком ласково, если сумеет вырваться из мешка.
— Нравится? — спросил Фон.
— Еще бы! Просто слов нет, как нравится, — ответил я.