– Прошлое никогда меня не оставит, никогда не позволит забыть, кем я был и что творил. Рядом со мной ты не будешь знать спокойной жизни. Я буду размещать повсюду камеры, поддерживать постоянный контакт с полицией, я поселю тебя в доме, где на каждой стене, под каждым столом и стулом будет кнопка быстрого вызова. Я заставлю тебя брать уроки стрельбы, пока ты не научишься с закрытыми глазами попадать в цель, заставлю тебя учиться драться, чтобы ты смогла защитить себя от меня. И каждую ночь буду уходить в отдельную комнату и запирать себя на ключ. Исключением будут только дни гриппозной лихорадки – типа той, что я подхватил тогда здесь. Только в такие дни, когда буду лежать тряпкой, ты сможешь оставаться в моей кровати. Я никогда не смогу разделить с тобой удовольствие выпить вина или остаться в безлюдном вместе вдвоем.
– Боунс, – выдыхаю я, предчувствуя, что он клонит к чему-то ужасному.
– Я столько раз замечал панический ужас у тебя на лице, когда ты на меня смотрела. В беседке… В комнате с Лилиан… Сегодня, когда пересек твой порог… И мне невыносимо думать, что однажды этот страх может оказаться не беспочвенным.
– Нет, нет! Я знаю, что ты никогда не причинишь мне вред!
– Кроме того, я понятия не имею, что будет с моей спиной. Терри и все его коллеги говорят, что есть шанс вылезти из этого кресла, но никто не знает, сколько времени займет восстановление. Возможно, столько, что подыскать себе какого-то другого мужчину будет для тебя куда лучшей затеей, чем оставаться со мной. И я никогда не позволю тебе родить. Неконтролируемый страх за ребенка сведет меня с ума. Я не знаю, как ты относишься к детям, но думаю, однажды захочешь стать матерью. И тогда это станет огромной проблемой, Скай. Итого: я развалина, страдающая детобоязнью, манией контроля[57] и паранойей, которая не сможет дать тебе семью и обеспечить безопасную, спокойную жизнь.
– Нет! Я отказываюсь слушать это, отказываюсь принимать!
– Тебе нужно найти надежного человека и начать жить на полную катушку. Ты просто обязана. Перед тобой весь мир – и он весь твой.
– Я не верю, что ты сделал с ней это, – и никогда не поверю! Она была психопаткой, о'кей? Это она измочалила себя в щепки в твоем трейлере! Уж не знаю как!
– Мне нравится думать, что ты не веришь в мою способность причинять боль…
– Ты сделал мне предложение, черт возьми! Значит, тогда ты представлял нас вместе, а сейчас уже нет?
– Я был эгоистом и отказывался мыслить трезво. Но если перестать думать о себе и подумать о тебе, то… Я не стою того, Скай. Не стою ни капли.
– Стоишь! И у меня просто в голове не укладывается, что сейчас, когда мы наконец выплыли из всего этого бурного дерьма, ты от меня отказываешься!
Вскакиваю на ноги и начинаю мерить шагами комнату. Мне кажется, еще немного, и я потеряю сознание.
Боунс опирается на руки и медленно, с трудом встает. Ноги держат его, он не парализован, но видно, что предпринятые усилия и попытка сохранять равновесие вызывают у него сильнейшую боль. Бросаюсь к нему и обхватываю его руками, поддерживая, обнимая, защищая от всего мира. Только вот он не обнимает меня так же крепко…
– Ты не могла бы принести сюда ту картину? – внезапно просит он. – Я видел ее у тебя в доме. Ей там не место. Верни ее Шарлиз, это работа ее мужа, пусть она ее хранит. А тебе не нужно смотреть на нее, хорошо? Позови, пожалуйста, Терри и принеси картину сюда прямо сейчас. Если тебе не сложно…
Он целует меня в лоб и обнимает – крепко, судорожно…
– Принесу, принесу чертову картину! А потом свяжу тебя и утащу в свою пещеру! Боунс, ты и правда рехнулся… Ты рехнулся…
Я помогаю ему сесть в кресло, зову Терри и миссис Эпплгрин (те мирно беседуют на террасе дома) и иду за картиной.
«Хочешь знать, когда я сдамся? Никогда. Я не сдамся никогда, Сэм Гарри Оушен. Черта с два!»
Вхожу в свой дом, смотрю на картину и прислоняюсь спиной к стене. Лилит мертва, но даже после смерти она умудрилась разлучить нас с Боунсом. Почему она мертва теперь? В самый неподходящий момент! Почему я уже не могу схватить ее за горло и вытрясти из нее правду?!
Снимаю картину со стены и возвращаюсь с ней к Шарлиз. Захожу в дом, и во мне зарождается дурное предчувствие. По гостиной из стороны в сторону, как тигр по клетке, бродит мрачный Терри. Миссис Эпплгрин высмаркивается в платочек. А Боунса нигде нет. Картина выскальзывает у меня из рук и со стуком падает на пол.
– ГДЕ ОН?!
– Он уехал, – хмурится Терри. – Я видел подъехавшее такси, когда ты позвала нас в дом. Думал, вы вдвоем куда-то собрались…
– И ты отпустил?!
Как безумная, выскакиваю из дома и бросаюсь к гаражу. Нужно его догнать, нужно прокричать, что я согласна на что угодно: на камеры по всему дому, на сон в разных комнатах, на унылую жизнь чайлд-фри – только бы он был рядом! Я должна убедить его в этом, даже если придется изобрести новый язык!
Терри бежит за мной и тоже заскакивает в машину.
Вперед! Догнать такси, перехватить Боунса в аэропорту, вернуть его в мою жизнь! Сейчас же!
Но надменные звезды плевать на меня хотели со своей небесной высоты. Я не нашла его в общем зале ожидания, а дальше стойки регистрации меня не пропустили.
– Дальше идут только пассажиры! – возмутилась чернокожая регистраторша необъятных размеров, восседающая за стойкой.
Я тут же рванула к кассе и затребовала билет.
– Куда? – осведомился у меня кассир.
– В США! На ближайший рейс!
– Ваши документы? Документов у меня не было.
Кассир отослал меня к диспетчеру, а тот сжалился и дал объявление по всему аэропорту, да так громко, что теперь только глухой не знал, что Скай Полански потеряла Гарри Оушена. Что небо потеряло океан.
И только когда на пятое объявление никто не откликнулся, я сдалась. Я сложила руки и разревелась. Терри отвел меня в машину и повез домой. Некоторое время я молча смотрела в окно, а потом меня прорвало:
– Его бывшая жена была жестоко избита при невыясненных обстоятельствах. Все случилось в трейлере, где находились только она и он. Гарри все еще думает, что это его рук дело, – и ничто не может его переубедить. Он боится, что может случиться что-то подобное, что способен причинить мне боль. Когда надо постоянно думать о ком-то, переживать, то в один прекрасный день понимаешь, что тебе лучше всего будет ни с кем. Вот и у него так! Похоже, его достало это состояние. Черт! А мне-то что делать? Я ведь двинусь без него! Он спас мне жизнь, Терри! Если бы на меня рухнула крыша, я бы уже кормила червей. Уж такая я везучая… Заедь в магазин! Куплю вина! А лучше водки! Не хочу ничего чувствовать, не могу больше!
– Магазин закрыт, – коротко ответил Терри и промчался мимо.
– Предатель… Завтра сама куплю. Целый ящик… Я ее ненавижу! Она же ему всю жизнь перекромсала! Она мертва, а я ее ненавижу! И ненавижу себя за то, что ненавижу мертвеца! Куплю ящик водки и выпью сама. И почему только раньше не начала…
– Все, все, давай подождем до утра. Когда Бог закрывает двери, он открывает окно.
– Похоже, в том склепе, где меня заперли, окон попросту нет.
Вселенная в открытую насмехалась надо мной, не уставая демонстрировать мне мою ничтожность и бессилие что-либо изменить. Поэтому меня преследовало желание совершить хоть какой-то посильный бунт. Напиться, например. Пока Терри – не знаю, где он бродит, – не явился и не отобрал штопор.
Организм, истерзанный стрессом, предал меня окончательно. Особенно начали беспокоить расстройства по женской части. Утром я позвонила доктору Бхагнари («Сто лет, сто зим!» – воскликнул он) и расстроила его тоже, сообщив, что потеряла беременность. Он полчаса охал, и ахал, и сочувствовал мне.
– Раджив, я до сих пор прихожу в себя. Самочувствие просто отстой. Нервы ни к черту. Что-то, видать, нарушилось в гормональной системе, – предполагаю я, открывая бутылку с утра пораньше.
– Менструальный цикл восстановился? – оживляется доктор Бхагнари. – Можете прислать мне копии документов, которые дали вам в госпитале?
– Месячных я еще не видела, жду.
– А сколько уже прошло? Два месяца?
Вроде того. Я потеряла счет этим безумным дням.
– Езжайте в аптеку, Скай, и… Записывайте!…
– Минуточку, – ищу карандаш в вазе с разной мелочовкой.
– Есть такое средство…
– Записываю.
– Средство называется «тест на беременность». Купите и приступайте.
Бутылка выскальзывает из моих рук, опрокидывается, вино хлещет из горлышка.
– Простите, что? – Хватаю тряпку и, прижав телефон к уху плечом, начинаю возить ею по столу. – Я ослышалась…
– Нет, вы не ослышались. Я не вижу другого объяснения такой долгой задержке. Какое УЗИ вам сделали? Вагинальное? Нет? Все другие виды не так надежны. Вы перепроверили результат? Всегда возможна ошибка. Вы могли потерять один плод из двух, но второй мог благополучно продолжить развиваться. На раннем сроке его могли не заметить… Скай, вы там? Скай?
Земля.
Помедленней.
Я же сейчас сорвусь, и меня унесет в открытый космос.
Терри нянчился со мной ровно неделю, а потом его работа взяла его за воротник и потащила обратно. Он уговаривал вернуться с ним в Ирландию. Боялся, что я пущусь во все тяжкие после его отъезда. Потом, видя, что я притихла, присмирела и даже не прикасаюсь к алкоголю, он успокоился и со спокойным сердцем улетел. Я пообещала писать ему каждый день, чтобы он знал, что со мной все в порядке.
В тайне надеясь, что он пересылает мои письма Боунсу, я отправляла каждый день по письму. Рассказывала, куда езжу, где бываю, какая славная погода стоит в чудесном городе Саймонстауне…
Пусть знают, что со мной все в порядке. И что нет нужды ехать ко мне. Пусть никто не приезжает и не видит все эти детские одежки в коробках, расставленных по всему дому. Множество игрушек. Журналы для мам. Первые книжки малыша – пухлые, картонные, с яркими картинками. И, наконец, пусть никто не видит меня саму – пополневшую, с глазами, сияющими неземным счастьем. Ей-богу, каждый, кто меня увидит, подумает, что я под кайфом.