– Почему?
Богатырь стушевался. Не мог же он сказать девке, что ему стало противно убивать людей, потому что все загубленные им души пришли к нему во сне и призвали к ответу.
– Старуха… разговаривала с нами, – тихо пробормотал Хлопуша. – Укладывала нас спать.
– Это еще не значит, что она была жива.
Здоровяк сдвинул брови и хмуро осведомился:
– Как тогда понять, кто жив, а кто мертв, коли все двигаются и разговаривают?
– Это легко, – ответила Лесана. – Если хочешь, послушай мою грудь, и услышишь, как бьется мое сердце.
Хлопуша усмехнулся.
– Мой мизинный палец жив и здоров, но отруби я его – убыль телу будет небольшая. Жив не тот, в чьей груди колотится кусок мяса, милая, а тот, кто говорит и кого… кого можно потрогать.
Глаза Лесаны сузились.
– Ну, тогда потрогай старуху и скажи мне – жива ли она.
Хлопуша посмотрел на старуху. Она лежала на лавке неподвижней колоды, и даже тощая грудь ее не вздымалась. Платок сбился на сторону, обнажив бледную, сухую, изрытую морщинами щеку. И щека эта совсем не выглядела живой.
И все же Хлопуша решил удостовериться. Он медленно протянул руку, на мгновение задержал ее у лица старухи, а затем осторожно коснулся пальцами ее щеки.
– Что скажешь? – спросила Лесана.
Хлопуша убрал руку и шумно выдохнул.
– Скажу, что эта старуха мертва. И мертва уже давно.
Лесана кивнула и спросила:
– Теперь ты готов нас слушать?
– Теперь – да.
– Как я уже сказала, этого малого зовут Буйсил. Я долго с ним говорила, пока ты спал. Ему четырнадцать лет, и каждый день он с другими отроками отвозит в Морию телегу с ествой.
– С ествой? – Хлопуша слегка порозовел. – Значит, вы возите узникам харчи?
Лесана усмехнулась.
– Я знала, что это тебя заинтересует. Харчи они возят не узникам, а охоронцам. Узникам достаются только объедки.
Хлопуша нахмурился и задумчиво пробасил:
– Изверги. Пытать кошмарными снами – еще куда ни шло, но морить узников голодом… – Он удрученно покачал головой.
При виде расстроенной физиономии здоровяка Лесана не удержалась от улыбки.
– Должно быть, для тебя самый жуткий сон – это тот сон, в котором ты видишь собственный пустой и опавший живот, – насмешливо предположила Лесана.
– Это так, – согласился здоровяк.
– Ладно. Теперь слушай меня внимательно, братец. Через час Буйсил с двумя другими мальчишками отправится в Морию. В темнице за этими отроками никто не следит, и Буйсил может свободно разгуливать там, где ему вздумается. И даже подходить к клеткам с узниками. Охоронцам скучно, и они рады каждому, с кем можно перекинуться словечком. Я дала Буйсилу особую траву, он бросит ее в отвар, которым опаивают Первохода. Эта трава протрезвит ходока и снимет с него сонную одурь.
Хлопуша внимательно выслушал Лесану, после чего сказал:
– Это все хорошо. Но ты сама говорила, что Первоход слаб и немощен. Едва ли он сможет выбраться из темницы.
– Ему и не придется, – отрезала Лесана. – Мы с тобой поможем ему.
Хлопуша хмыкнул.
– Честное слово, Лесана, когда я тебя слушаю, душа моя так высоко возносится, что я готов свернуть горы. Но Мория – не гора, и с места ее не сдвинешь. Как мы туда проберемся?
Лесана прищурила серые глаза.
– Ты невнимательно слушал, Хлопуша. Я ведь сказала, что Буйсил везет на остров телегу с харчами. Телега большая, и крыта она толстой рогожей. Мы с тобой спрячемся под эту рогожу, и паром перевезет нас через реку на остров.
– Паром? Гм… Звучит хорошо, – одобрил Хлопуша. – Ну а если охоронцы обыщут телегу? Что тогда?
– Не обыщут, – сказал мальчишка. – Никогда не обыскивают.
– Кому придет в голову самовольно пробираться в Морию? – сказала Лесана.
– И то верно, – снова согласился здоровяк.
– Тут, однако, есть одна загвоздка. На телеге мы сможем въехать на внутренний дворик крепости. Дворик крытый, а потому – темный. Там мы незаметно выскользнем из-под рогожи и попробуем пробраться в крепость. Однако обратно телега поедет порожняком.
– Как же мы тогда выберемся?
Лесана повернулась к мальчишке.
– Буйсил, расскажи ему.
– В подвале крепости есть подземный ход, – с готовностью ответил тот. – Один охоронец сказал мне в подпитии, что ход этот ведет наружу и выводит аккурат под восточный склон острова. Ходом этим никто не пользуется, потому как нет надобности. Однако все охоронцы про него знают. Восточный склон густо порос рогозом и камышом. А в полуверсте от него охоронцы держат в речном сарайчике несколько лодок.
– Мы выберемся обратно через этот ход, – заявила Лесана. – А Буйсил пригонит нам лодку.
Хлопуша хмуро взглянул на отрока.
– Ты сможешь найти этот ход, малыш?
Буйсил отрицательно качнул головой.
– Нет. Но если вы поймаете охоронца и заставите его говорить…
Паренек замолчал, не закончив фразу, но тут уже все было ясно без слов.
– Что ж, – проговорил Хлопуша, – тогда нам, пожалуй, пора сбираться в путь?
– Пора, – кивнула Лесана.
Хлопуша стянул с печи старый дырявый зипун и набросил его на старуху. А затем пошел к сумке с провизией. Лесана проводила его удивленным взглядом.
– Я думала, ты прежде всего возьмешься за оружие, богатырь.
– Оружие мы не забудем, уж будь уверена. А вот харчи… Сама ведь сказала, что Первохода кормят объедками. Насколько же приятнее ему будет нас видеть, если мы принесем с собой пару ломтиков вяленого мяса.
Лесана не нашлась, что на это возразить.
– Пойду до ветру, – деловито сообщила она и зашагала к выходу.
Когда девушка вышла из избы, Хлопуша повернулся к Буйсилу и сказал:
– Эй, малый, подойди-ка.
Паренек подошел. Хлопуша окинул его подозрительным взглядом и спросил:
– Зачем ты нам помогаешь?
– Я должен вам помочь, – спокойно ответил тот. – Лесана попросила меня об этом.
– Гм… – Хлопуша озадаченно поскреб пальцами щеку. – Значит, «Лесана попросила»… Отлично. А ты не боишься пойти против своих?
Паренек улыбнулся:
– Не боюсь. Я все равно на этом свете уже не жилец.
Хлопуша немного поразмыслил над тем, можно ли считать данную причину исчерпывающей, но так ничего и не надумал. Тогда он спросил:
– А почему не жилец?
– Родители от меня отказались. Тетка Устинья со свету сживает, твердит день и ночь, что меня легче убить, чем прокормить. А надысь в деревне сход был, так там порешили меня выгнать.
– За что?
– Говорят, что я дочку старосты испортил.
– А ты испортил?
Буйсил покачал головой:
– Не. Я ей юбку в хлеву задрал, а тут братец ее прибёг и шум поднял.
– Выходит, ты не виноват?
– Выходит, нет.
– И что думаешь делать?
Буйсил пожал покатыми плечами.
– Не знаю. Может, голодом себя заморю.
Хлопушу передернуло.
– Мысль неплохая, – сказал он. – Но перед тем, как помирать от голода, не забудь хорошенько поужинать.
Скрипнула дверь, и в горницу вошла Лесана. Приступили к сборам. Улучив момент, Хлопуша шепнул девке на ухо:
– Как ты уговорила мальчишку?
– Никак, – тихо ответила та. – Просто сунула ему в рот щепоть особой травы.
– Ах, да. – Здоровяк насмешливо хлопнул себя ладонью по лбу. – Я ведь забыл, что ты у нас чаровница-травница. Только не глянется мне этот малый. Какой-то он оглашенный. Коли поднимет крик – нас даже из-под рогожи вынимать не станут, просто проткнут пиками, и делу конец.
– Не поднимет, – уверенно пообещала Лесана.
– Ты-то откуда знаешь.
– Знаю. Уж будь уверен.
Хлопуша прищурил светлые глаза и хмыкнул.
– Колдовские чары? Понимаю. Надеюсь, меня-то ты не околдовывала?
– Нет, – ответила Лесана. – А надо?
Здоровяк усмехнулся.
– Пожалуй, что нет.
9
В лесу стоял низкий туман. Поначалу травы будто курились дымом, но когда из-за деревьев выглянуло солнце, туман стал рассеиваться, оседая влагой на темных ветвях. Застучал по сосне дятел, заклевал на рябине дрозд, лес стал оживать от ночного сна.
Когда три отрока ввезли на паром телегу с провизией, туман еще стлался над широкой рекой. Паромщик, здоровенный детина с длинными черными усами и какой-то ободранной бородкой, глянул на телегу лукавым взглядом и сказал:
– Сегодня вы раньше обычного, ребята.
– Это чтобы ты не заскучал, Довгуш, – ответил ему Буйсил, поправляя рогожу, которой была накрыта телега.
Черноусый хмыкнул и неторопливо закрутил лебедку. Паром тронулся в путь.
– Что нынче везете? – поинтересовался паромщик Довгуш.
– все, как всегда, – ответил один из мальчишек. – Хлеб, лосиное мясо, мед.
Черноусый насмешливо прищурился.
– Дадите отведать медка старому паромщику?
– Охолони, Довгуш, – строго сказал ему Буйсил. – Отвяжись, пока я на тебя волхвам не пожаловался.
– Грубый ты, Буйсил. А я ведь тебя, когда ты был мальцом, на руках нянчил. Э, да что с тобой говорить.
Мерно и привычно накручивая лебедку, паромщик оглядел телегу и сказал:
– Много сегодня харчишек-то. Чего это ваши, деревенские, расщедрились?
– Не твоего ума дело! – звонко и сердито крикнул самый малый из отроков. – Ты знай себе крути лебедку.
– Ладно, ладно, – примирительно проговорил Довгуш и хмыкнул в черные усы.
Плыли долго. Наконец, впереди из тумана выплывало огромное каменное строение.
– Сколько там узников, Довгуш? – спросил вдруг Буйсил, совершенно неожиданно для себя, и тут же замолчал, испугавшись непотребного вопроса.
Однако паромщик ответил спокойно и незлобиво:
– Точно не знаю, малый. Но думаю, сотни три наберется. А может, и больше. Раз в седьмицу сюда кого-нибудь привозят.
– А тех, кто помер, увозишь ты?
– Что ты, милый. Кто будет возиться с мертвецами. Померших просто швыряют в воду, рыбам на прокорм. Знаешь, какие в этих местах сомы? По три пуда весом!
– Случаются и больше, – веско и деловито заметил один из отроков, белобрысый мальчишка с конопатым лицом. – Мой батяня за две седьмицы до Перунова дня вытащил из Казаринского омута сома на четыре пуда. От реки того сома вшестером тащили, о как!