Чувство было примерно такое же, какое наступает, когда из жаркой парилки выскакиваешь на улицу и падаешь ничком в сугроб. Пробиваешь корочку наста, а под ней — глубокий крупитчатый снег. Удар, мгновенный температурный ожог, одновременно болезненный и приятный, а затем уколы тысяч снежных кристалликов и растущее ощущение напитанного силой и здоровьем тела, способного одолеть любое препятствие.
Я продвигался вперёд. Обоняние и слух не работали, зрение улавливало лишь иллюзорное скольжение радужных пятен-амёб. Толщина кладки вряд ли составляла более полуметра, но мне казалось, что путь одолевается приличный. Сопротивление, вначале значительное, постепенно снижалось, и скоро я перестал ощущать его совсем. А через пяток секунд вышагнул внутрь помещения.
Это была обширная Г-образная комната с высокими потолками, не особенно плотно заполненная офисной мебелью. Сквозь жалюзи на окнах-бойницах виднелись грубоватые железные решетки. Вдоль стен стояли книжные шкафы, возле столов — чертёжные доски. В дальней части помещения на небольшом полукруглом возвышении, похожем на эстраду, находился стол со стареньким компьютером и печатно-копировальным комбайном «Xerox».
В первый момент после диффузии организм комбинатора столь податлив, что может принимать практически любую форму. Ограничением является недостаток фантазии да собственный вес, так что стать слоном или мышонком не получится. Если же с воображением порядок, то стоит ясно представить, в кого хочешь превратиться — и пожалуйте! Можно обернуться хоть чудовищем, хоть ангелом, хоть неодушевлённым предметом. Я в порядке эксперимента бывал различными животными, включая вымерших и несуществующих; людьми — включая женщину и сиамских близнецов. А также креслом, ковром, столбом и мопедом.
Дольше всего я эксплуатировал образ вервольфа. Пока не получил в мягкое место заряд дроби-нулёвки. Уж не знаю, серебряной ли она была, однако обожгла — моё почтение!
Чаще всего я принимал образ симпатичного пони в приталенном пальто, с шёлковым кашне на шее и в брюках со стрелками. Быть девушкой мне совсем не понравилось. Может быть оттого, что Паулина Дезире раз за разом получалась рыжей, невообразимо веснушчатой толстухой с волосатыми ногами и микроскопической грудью. Нос у неё был картошкой, губы ниточкой, а глаза хоть и красивые — ярко-синие, опушенные шикарными ресницами, но близорукие до последней степени. Самое же ужасное заключалось в том, что мужская часть моего естества не желала мириться с женским обличьем и нагло вылезала наружу, стоило расслабиться хотя бы на минуту. Это был настоящий кошмар в женской бане! Кстати, вы когда-нибудь слышали, как гремит жестяная шайка с мыльной водой, обрушенная на голову? А две?
Впрочем, я отвлёкся.
На этот раз у меня не было нужды превращаться в коня, в оборотня, и даже в мотоциклет. Я стал кульманом. Чертёжной доской на подставке, оборудованной линейками и грузом-противовесом. Конечно, оставаться в этом уродском виде надолго я не собирался. Мне нужно было лишь проверить, сработает ли сигнализация. Видеокамер в помещении не было, но имелся объёмно-измерительный датчик. Если с него поступит сигнал охран-нику и тот явится с проверкой, то нарушителя не обнаружит. Вряд ли он заподозрит в злом умысле старенький чертёжный станок в углу. Дальше — просто. Сторож уйдёт, я про-верну дельце и ретируюсь.
Итак, я стал кульманом. Признаюсь, удовольствия в этом обнаружилось до неприличия мало. Нужно было постоянно держаться настороже, иначе форма терялась, контуры оплывали. Древесина чертёжной доски приобретала оттенок и фактуру здоровой человеческой кожи. На металлической подставке прорисовывались ногти и суставы. О глазах, появляющихся то там, то сям, и говорить нечего. Но я не роптал, а терпел, терпел и терпел. Если хотите знать, долготерпение — самый важный признак профессиональных разведчиков и частных детективов. Таких, как я.
Время шло, охранник не появлялся. Возможно, разгильдяй попросту отключил сигнализацию на время матча. Я на его месте так бы и поступил. Потому что стеречь в этой Главной Лаборатории Опытных Конструкций было решительно нечего. Даже те гипотетические документы, за которыми я сюда вломился, представляли невеликий интерес для всех, кроме моего шефа. Иначе трудно объяснить, почему владельцы хранили их не в надёжном банковском сейфе или у себя под подушкой, а где-то тут. В здании, где помимо ГЛОКа расположено ещё полдюжины различных фирмочек, где охранник хлебает пивко под футбольчик вместо того, чтоб без устали ходить дозором. Где, наконец, помещения имеют фанерные двери, запертые на замки «мечта домушника».
Прошло пять минут. Ждать дальше смысла не было. Бросив притворяться, я принял свой обычный облик. В комнате не горела ни одна лампочка, зато верхняя часть внутренней стены представляла собой ряд панелей из толстого гофрированного стекла. Сквозь них сочился желтоватый свет из коридора. Конечно, для того чтобы гравировать портрет президента на рисовом зерне, этого света было явно маловато. Но для того, чтобы проводить розыскные мероприятия, не натыкаясь на столы, вполне хватало.
Я осмотрелся получше. Ничего опасного или любопытного не заметил, зато увидел неподалёку вешалку с синими и серыми халатами. Выбрав один поновее, принарядился в него и двинулся обследовать мебель. Моей задачей было отыскать некую старинную пап-ку из розового картона с коричневым дерматиновым корешком, потрёпанными завязками и трафаретной надписью: «Черт. 1060.1230.01 — 1060.1230.25». Папка должна быть до-вольно толстой и тяжёлой. Других сведений не имелось.
К счастью, абсолютное большинство столов и тумбочек не имели замков, поэтому с ними я управился за какие-нибудь десять минут. Папки не было. Со шкафами пришлось повозиться дольше. Они были буквально под завязку забиты техническими справочниками, чертёжными атласами, проспектами фирм, производящих механическое оборудование, и прочей документацией. Стоило открыть дверцы, стопки бумаги с победоносным шуршанием устремлялись на волю, грозя погрести меня, как снежная лавина — неосторожного лыжника. Я тихонько рычал, перебирал весь этот печатный хлам, аккуратно запихивал назад и двигался к следующему шкафу.
Потеряв около получаса времени и перепачкавшись в пыли, выяснил, что вожделен-ной папки нет и там.
Для поисков оставалось ещё одно место. Кабинет большого босса. К моей огромной досаде, расположен он был этажом выше. Чтоб попасть туда, предстояло проникнуть в коридор, а самое неприятное — миновать охранника. Конечно, можно воспользоваться радикальным способом и сигануть напрямую через потолок. Но здешнее помещение было высотой метра четыре, и даже со шкафа допрыгнуть до потолка представлялось задачей сложнейшей. Я решил оставить попытку на крайний случай.
Но в любом случае, сперва надлежало предупредить коллег, чтоб были готовы вызволять меня, если дело пойдёт наперекосяк. О том, что план отвлечения охраны и экстренной эвакуации существует, я знал точно. Но мне очень не хотелось, чтоб он был пущен в ход. Потому что шеф мой, Сулейман Маймунович, — личность склонная к жёстким, а подчас жестоким методам решения проблем. С охранником могут поступить очень не-ласково.
Телефон здесь, слава богу, имелся. Я позвонил сидящей на связи девочке Зарине и сказал:
— В проектном пусто. Иду наверх.
— О’кей. Чмоки, Пашенька, — промурлыкала она.
— Чмоки, киса, — бесстрастно ответствовал я.
Халат пришлось сбросить. Одежду не протащишь сквозь преграду, как вообще любые чужеродные объекты, находящиеся на теле комбинатора или внутри него. Обычно это доставляет массу неудобств, но иногда очень и очень полезно. Болезнетворные микробы во время транспозиции дохнут, паразиты выводятся, а однажды мне даже удалось изба-виться от имплантанта, вживлённого в черепушку нехорошими людьми.
Но чудо-медаль имеет и обратную сторону. Когда у меня от старости или неправильного питания испортятся зубы, придётся обходиться без протезов.
Или без транспозиций.
В коридоре было пусто и прохладно, по ногам тянуло сквозняком. Со стороны фойе доносилась приглушенная скороговорка футбольного комментатора. Я прокрался вдоль стенки до поворота и осторожно выглянул из-за угла. Пост охраны находился поблизости от входа. От моего наблюдательного пункта до него было метров десять. Дверца стеклянной будки была открыта нараспашку, сам вахтёр — грузный мужик в камуфляже — сидел ко мне спиной. Повыше его лысины виднелись отключенные мониторы наблюдения. Панель сигнализации на левой стенке была так же обесточена, там не светился ни один огонёк. Зато переносной телевизор полыхал жирным глянцем и неестественными красками. В матче наступил перерыв, и власть над телевизионным эфиром захватила реклама.
Возле ног безответственного сторожа-болельщика валялась пустая полутора литровая бутылка из-под пива. Вторая, ополовиненная, возвышалась на столике рядом с телевизором. Подножие этого современного мини-храма, посвящённого старине Бахусу, было за-сыпано подношениями в виде сухариков и обёрток от вяленых морепродуктов. На боку бутылки имелось изображение самого божества пьяниц: бородатый мужик цыганистого вида вздымал огромную кружку и хитро щурился. Видимо, прикидывал в уме, сколько человечков за сегодняшний вечер нырнёт в эту ёмкость с головой.
Судя по расслабленной позе, охранник уже вдоволь наплавался среди янтарно-пенных волн и теперь дремал. Тревожить его покой было безнравственно, поэтому я про-шмыгнул к лестничной площадке тихо как мышь. Конечно, для полного соответствия метафоры с жизнью, мне следовало превратиться в пасюка соответствующих размеров (тем более что возможности для трансформации ещё оставались), но я решил не испытывать судьбу. Если охранник случайно оглянется и приметит гигантского грызуна, то без промедления начнёт палить из табельного оружия. Даже спросонок.
А голого мальчонку, небось, пожалеет.
На счастье обеих сторон, появление в фойе восьмизарядного изобретения товарища Макарова так и осталось в области вероятных событий. Охранник продолжил клевать но-сом, а я уже через пару секунд скрылся из зоны его видимости и, что было духу, помчался по вытертой ковровой дорожке на второй этаж.