Годов мерно вышагивал впереди. Марк бежал рядом. Ему всё время казалось, что Годов вот-вот зацепится журавлиными, плохо гнущимися ногами за что-нибудь и растянется во весь рост. Слава богу, этого не происходило.
Вдруг Годов остановился. Резко развернулся и поднял руку в останавливающем жесте. А потом прохрипел:
— Дальше иностранцам. Хода нет.
— Почему? — несказанно удивился Марк.
— Территория. Государственных секретов.
— Брось, Игорь. Это же глупо! Здешние секреты протухли тридцать лет назад. И во-обще… Почему ты спохватился только сейчас?
— Мне нужно было. Остаться наедине. С ним. — Годов с невыразимым презрением показал пальцем на Декстера. — Я желал этого. Много лет. А теперь. Отойди, Марк.
Он ухватил Фишера за шкирку и на весу, как котёнка оттащил к стене. А потом вновь шагнул к Декстеру.
— Смерть тебе. К лицу. Элвис, — проговорил Годов. — Постройнел. А ведь какой был. Жирный. Страшное дело.
— Какой ещё Элвис? — крикнул Марк. — Его зовут Декстер! Декстер! И он понимает только по-английски.
Декс расхохотался.
— Твой друг прав, — с сильным акцентом, но всё-таки по-русски сказал он. — Я Элвис. Я Король. И я вернулся. Elvis is alive! King is alive!
Фишеру будто содрали с глаз повязку. Он с удивительной ясностью понял, что лицо Декстера не повторяет черты Короля рок-н-ролла, а действительно несёт их! Только более острые и сухие. Не осталось ни румяных щёк и пунцовых губ молодого Пресли, ни жирных складок стареющего. Из него точно выжали всю влагу, оставив лишь костяк, вяленое мясо с крепкими жилами да задубевшую на техасском ветру кожу.
— Зачем? Но зачем? — пробормотал Марк.
— Разве ты можешь понять? — сказал Декстер-Элвис. — Ты дурак и предатель. Когда-то ты предал Рашу, сейчас предаёшь Америку. А я всегда создавал ей славу. Раньше музыкой. Потом винтовкой. Сейчас — револьвером и мечом. Да хоть атомной бомбой, если потребуется. То, что угрожает моей стране, должно быть уничтожено. Прочь с дороги, русский ублюдок. Король идёт.
— Сам прочь, — проскрежетал Годов. — Ты опоздал. На сорок лет. Это ты предатель. Предал рок-н-ролл. Не когда сдох. Когда воскрес. С тобой из ада. Восстала попса. Она и сейчас. У тебя за плечом. Кривляется. А я вернулся. Чтобы раздавить её. Уходи, Элвис. Или сгинешь.
— Идиот, — презрительно бросил Декс-Элвис. — Какой рок? Какая попса? Что ты несёшь? Да я вообще не умирал, просто сменил сферу деятельности. А у тебя, похоже, мозги сгнили, приятель. Так возвращайся в могилу!
Он прыгнул. Меч обрушился на неповоротливого Годова со скоростью лопнувшего стального троса. Гибель русского рокера была неотвратима, но тот почему-то оказался в стороне от промелькнувшего лезвия. Декс-Элвис мгновенно перегруппировался и рубанул горизонтально. И вновь не попал. Статичный как манекен Годов каким-то чудом успевал переместиться в другую точку пространства, где вновь замирал в полной неподвижности. Американец остановился, опустил острие меча к полу, наклонил голову к плечу и вдруг дёрнул бёдрами. Марк против воли застонал. Последние сомнения отпали. Знаменитое движение Пресли было невозможно спутать ни с чем.
Элвис взметнул лицо кверху и, пританцовывая всё быстрей и быстрей, двинулся во-круг Годова. Марку въяве послышался звон гитары. Это был «Hound Dog». Ритм ускорялся, звук нарастал, музыка гремела отовсюду. Король рок-н-ролла пришёл в настоящее неистовство. Тело его двигалось в бешеном ритме и вдруг словно взорвалось. «Осколки» — сверкающее лезвие меча — заполнили всё пространство внутри круга, который он описывал в танце. В этой мясорубке не могло остаться ничего живого.
Но Годов не был живым. Из центра круга навстречу Элвису грянул другой взрыв, грозный и мрачный. Он состоял из секущих воздух тонких нитей — длинных пегих с сединой волос и гитарных струн. В чистые аккорды «Hound Dog» вклинились другие, исполняемые грубо и «грязно».
— Всё идёт по рельсам! — рявкнул Годов. — Всё идёт по рельсам!
Напуганный и ошарашенный Марк боялся смотреть в сторону бывших мертвецов-рокеров. Трудно было хоть что-то разобрать в мешанине всё более удлиняющихся, хлещущих и извивающихся волос и струн. Это было похоже на схватку двух глубоководных чудовищ среди непролазно-густых водорослей. Противники перемещались с неуловимой для глаза скоростью. Зарницей вспыхивал меч Элвиса, что-то лязгало и страшно шипело. И вдруг, когда Фишеру стало казаться, что кошмар продлится вечно, наступила тишина. «Водоросли» опали, образовав неопрятную кучу наподобие огромного парика у ног всё ещё пританцовывающего невредимого Элвиса. Из волосяной кучи торчала скрюченная коричневая рука; пальцы слабо шевелились. Затем волосы начали истончаться и таять как дым. Когда они исчезли, на полу, тошнотворно подёргиваясь, лежал Годов. Ни волосинки не было на его голове и лице.
— А при коммунизме всё будет зашибись, — просипел он. — Там, наверное, ваще не надо будет умирать. Ваще, зараза, не надо будет умирать. Ваще…
Он застыл.
— King is alive! — громко провозгласил победитель, перешагнул сокрушённого противника и пошёл вперёд, вытирая лезвие меча о рукав.
А Марк закрыл лицо руками и разрыдался.
Глава 23Павел, Марк
Мы шли и шли по заваленному производственным мусором коридору, а он никак не кончался. Даже при ничтожном наклоне, который он имел, мы уже должны были спуститься метров на сто. Я ума не мог приложить, для чего нужен такой длинный тоннель. Чтобы пешедралом путешествовать к ядру Земли? Это было чертовски странно.
— В поле бес нас водит видно, да кружит по сторонам, — сказал я. — Ну-ка, напарник, где твой собачий нюх? Мы, часом, не по одному месту топаем?
Жерар остановился, сел столбиком, повернул ко мне морду и по-старушечьи подпер щеку лапкой.
— Что ты так смотришь, кобелино? — подозрительно спросил я.
— Ищу признаки былого интеллекта. Которым всегда отличался Павел Дезире. И, представь, не нахожу.
— Не понял!
— О чём и речь… — взгрустнул он.
— А в глаз? — грозно спросил я.
— Не надо в глаз, — сказал дядя Миша. — Тем более, он прав. Ты страшно ненаблюдателен, Пашка. Если бы обращал внимание на факты, то не задавал бы дурацких вопросов.
— Мы действительно ходим по кругу, чувачок, — тявкнул Жерар. — Конкретно на этом месте — уже четвёртый раз. Только моего умысла здесь нет.
— Так какого хрена?.. — ошарашено пробормотал я. — Зачем мы это делаем?
— Ну а что ты предлагаешь? Лечь на пол и покорно ждать, когда явится милый шеф и вызволит из сооружённой им же ловушки?
— А теперь уже ты несёшь бред, — сказал я и начал расстёгиваться. — Среди нас, между прочим, имеется комбинатор. Которому вообще по барабану коридоры. Потому что он ходит сквозь стены.
— За этими стенами — километры почвы. Мы под землёй, чувачок!
— Во-первых, почвой называют только самый верхний, плодородный слой земли. А во-вторых, давай не будем гадать, что там может быть в теории. Сейчас я на практике проверю.
— Жизнью рискуешь, серьёзно тебе говорю! А вдруг там вода?
— Да чего ты раскудахтался? Пусть проверит, — поддержал меня Конёк-Горбунок. — Сегодня мы такого навидались, что уже не важно, опасностью больше или меньше.
— Вот именно, — сказал я и стащил трусы. — Дядя Миша, батин нож не бросайте, лад-но?
…Железобетон под кафелем оказался прочнейшим, с наполнителем из стальной стружки. В нынешние времена из такого возводят только стены денежных хранилищ в солидных банках. Я продирался сквозь него наугад, как сквозь терновые кусты или антарктический буран, и конца-краю этой муке не было. Поэтому, когда впереди наконец за-брезжил мутный свет, сообщающий о пустоте, я был жутко сердит. И выскочил наружу с сильным желанием учинить какое-нибудь хулиганство. Например, расколотить фарфоровый сервиз персон на двенадцать. Или начистить кому-нибудь табло.
Не иначе богини-заступницы комбинаторов Кривая да Нелёгкая следили сегодня за мною, выполняя любые капризы своего любимчика.
В помещении с множеством дверей, напоминающем холл жилищной конторы, меня поджидали граждане, чьи физиономии давно нуждались в профилактической полировке. Дядя Улугбек и его брат Искандер. Оба без одежды, по-обезьяньи приземистые, густо за-росшие красноватым вьющимся волосом. У Искандера из головы росли два коротких толстых рога, плавно загнутых вперёд. Рога заканчивались гранёными прозрачными наконечниками, от которых прыскали весёлые зайчики.
Косая царапина на лбу дяди Улугбека разошлась, превратившись в широкую пасть, полную тонких бурых зубов — разной длины и беспорядочно изогнутых, словно ржавые гвозди. Пасть была суха, в её глубине что-то тускло светилось. То мертвенно-зелёное, то огненно-багровое.
Кажется, подумал я, мне посчастливилось встретить настоящих дэвов. Правда, мелковатых. Бескормица нынче в Средней Азии, что ли?
— А, так это же наш артист! — недобро обрадовался Улугбек. Пасть во лбу оставалась открытой, говорил он, как и прежде, человеческими устами. — Червовещатель без собачки. И опять почему-то голый. Я понять не могу, дорогой, ты нудист что ли? Или этот самый?.. Гей?
— Сам ты гей, — сквозь зубы прошипел я. — Тоннель вы замкнули?
— Мы дорогой, мы! Любим смотреть, как хомячки в колесе бегают.
— Посмотрели, расплатитесь. — Я согнулся пополам, упёрся руками в пол, а затем прыгнул.
Приземлился я уже в образе паучка Ананси — чудовища, напоминающего гибрид плотоядного трилобита с гигантским крабом.
Братья-монстры были сильны и проворны. Зубы в чудовищной пасти Улугбека оказались остры. Алмазные рога Искандера могли сокрушать дубы, а возможно, целые царства. Но они всё равно ничего не значили против распрямившейся пружины моего тела, против моего гибельного азарта. Я буквально растоптал дэвов. Когда всё закончилось — слишком быстро! — в передних конечностях у меня были зажаты рога Искандера, отсечённые под корень. Улугбек выглядел как огромное колесо после аварии: колени вывернуты в обратную сторону, а ступни глубоко вбиты в пасть на лбу. Не подумайте, что я намерен-но удовлетворял его любовь к замкнутым геометрическим телам. Просто так получилось.