– Это система Тэйлора.
– Как? – спросила Андреа.
– Наука распределения и организации труда. Елена привлекает, а Андреа удерживает.
Джимми потребовал вторую бутылку шампанского. Лед был сломан. Вдова воина с Изонцо, обняв Джимми за шею, с наслаждением пила. Соломенная вдова эмигранта, усевшаяся возле сэра Реджинальда, держалась с большим достоинством. Она с удовольствием наблюдала за количеством выпитого шампанского по сто лир бутылка, не считая услуг. В то время, как сэр Реджинальд занимался ею, Джимми небрежно осведомился у Андреа:
– Ваши комнаты сейчас все заняты?
– Нет, милый, только две. Третья в твоем распоряжении, если хочешь.
– Кто живет в этих комнатах?
Андреа была не особенно щедра на подробности:
– О, типы, которых я почти не знаю. Они сняли комнаты понедельно. Меня это не касается; моя кузина держит их потому, что они хорошо платят.
Джимми решил, что Андреа будет сговорчивее без Саккарди. Он выразил желание выпить с ней наедине. Андреа обменялась со своей кузиной несколькими словами на венецианском наречии. Та вручила ей ключ. Уроженка Болоньи увлекла Джимми в коридор, пахнувший нафталином, ладаном и луком. Открыв дверь, она зажгла электричество. Комната была не роскошнее остальных, но в ней стояла низкая кровать и распятие, украшенное двумя скрещенными ветками самшита. В углу деревянная мадонна, разрисованная розовым и бледно-голубым, казалось, умоляла провидение своей поломанной рукой. Над ней висела проволочная сетка от москитов. Джимми умерил приставания Андреа.
– Квартиранты, занимающие эти комнаты, иностранцы или итальянцы? – спросил он.
– Я уже сказала тебе, что ничего не знаю.
– Послушай, Андреа, ведь это невозможно. Ведь ты не заставишь меня поверить, что ты не знаешь ни кто они, ни откуда они явились сюда.
Андреа сидела на коленях у Джимми. Слегка опьяневшая, она напевала ритурнель, постукивая в такт пустым стаканом. Она рассмеялась:
– До чего ты любопытен! Какое тебе дело до наших квартирантов: китайцы ли они, или бывшие избиратели Нитти[57]?
– Отчего ты не хочешь сказать мне?
Андреа лизнула дно своего стакана и воскликнула:
– Если ты так настаиваешь, то знай. Елена запретила мне говорить о них кому бы то ни было. Ну, вот, теперь ты доволен?
– Послушай, ведь это не будет большой нескромностью, если ты мне скажешь, какой они национальности.
– О, какой упрямец! Ну, хорошо; так как ты милый и твоя рожица мне нравится, я скажу тебе: один – испанец, другой – восточный человек.
– Восточный человек?.. Это неясно.
– Почем же я знаю?.. Он говорит по-итальянски так же, как я. Он, может быть, турок, левантинец, сириец, египтянин; во всяком случае, он не католик. Моя кузина поставила к нему в комнату эту деревянную мадонну и распятие. Он приказал убрать все это, говоря, что не любит идолов… Очевидно, что он неверный.
Джимми показалось, что он нашел средство узнать больше. Он пожал плечами и засмеялся:
– Что за вздор!.. Ты принимаешь меня за идиота, способного поверить всякой ерунде. Твоя история с испанцем и восточным человеком – трюк для развлечения туристов. – Что?.. По-твоему, я лгу?
– У тебя богатое воображение, вот и все.
– Матерь божия!..
Андреа разозлило недоверие ее собеседника. Она встала и с настойчивостью пьяной женщины возмущалась таким предположением. Вдруг она потрясла своими темными кудряшками и заявила:
– Если я тебе покажу их так, что они не будут знать об этом, тогда поверишь?
– Конечно, но я совершенно спокоен… Ха-ха-ха!
– Погоди немного… Обещаешь мне не шуметь? Елена пришла бы в бешенство, если бы узнала о моей выходке.
– Я обещаю.
– Тогда иди за мной.
Андреа повела Джимми в темный коридор. Спустившись с двух ступенек, они повернули налево. В полутьму проникал свет через стеклянную дверь. Андреа прошептала Джимми на ухо:
– Видишь освещенную комнату? Они там. У них сейчас гости. Они там разговаривают с девяти часов. Если хочешь убедиться, что я не лгу, влезь осторожно на этот сундук возле стены и посмотри через стекло над дверью.
Джимми поднялся осторожно на сундук, бесшумно приблизил голову. Он заметил трех человек, сидевших вокруг стола и беседовавших при свете низкой лампы. Перед ними лежали бумаги и карта. Джимми внимательно оглядел комнату. Один из них был турок, о котором говорила Андреа, его происхождение было несомненно. Рассмотрев двух других, мужчину и женщину, сидевших рядом, Джимми страшно удивился; в одном из них узнал человека с ослиной головой, выгнавшего ero из лодки Ручини. В другой он узнал красивую брюнетку, мадонну Кастель-Франко, так нежно прощавшуюся на вокзале с патрицием при его отъезде в Милан.
Глава VI
Ночь искупителя. Одиннадцать часов. Вся Венеция высыпала на лагуны. Расцвеченные фонарями и наполненные людьми гондолы скользят по воде, наводняя каналы города. Все кормы повернуты по направлению к Джудекке, где суровый купол Церкви Искупителя – магнитный полюс праздника – сейчас зажжется солнцами и кругами фейерверков. Барки выплывают из Большого канала и проходят под большим мостом, специально построенным для этого ежегодного праздника. Целые семьи, усевшись вокруг узкого стола своих плавучих столовых, распевают народные песни. На корме, разукрашенной зеленью, блестят фонари, напоминающие разноцветных светляков; воздух полон крика, звуков мандолины, аккордеона и окарины. До самого восхода солнца венецианцы будут бродить по их лагуне, с бокалами chianti в руках. При первом свете утренней зари процессия барок направится к Лидо, где неутомимые пирующие увидят солнце, выходящее из Адриатики, как раскаленная добела птица, которая поднимается вверх под радостные крики веселящейся толпы.
В этот вечер Реццонико был готов к костюмированному балу леди Дианы. В то время, как простонародье готовилось забавляться на лагуне, великосветское общество будет танцевать в гостиных дворца. Джимми работал уже целую неделю, чтобы придать коронации догарессы соответствующий блеск! Светящиеся гирлянды подчеркивали архитектуру старинного дома работы Массари, и факелы, горевшие на верхушках пяти колонн, переливаясь, как огненные змеи, на воде Большого канала, отбрасывали снопы света под римскими арками. Подобная атмосфера царила в палаццо только 5-го июля 1758 года, когда Жан-Батист Реццонико был избран дожем под именем Клементия ХIII.
В десять часов вечера, столковавшись обо всем с мажордомом, Джимми ушел переодеваться в свою комнату. Он выбрал себе костюм Родольфа из «Жизни богемы». Натягивая серые панталоны с неловкостью спортсмена, более привыкшего гарцевать на лошади во время игры в поло, чем ораторствовать, как студент по кафе Латинского квартала, он размышлял об удачных последствиях своего плана действий. На другой день после посещения Саккарди он поучал леди Диану:
– Вы понимаете, дорогая, всю недопустимость вашего пребывания в обществе этого авантюриста; он тесно связан с монахом-расстригой, торговцем коврами из Смирны и женщиной, слишком красивой, чтобы быть честной; она присутствует при всех их переговорах в подозрительных домах… Я не рассказываю вам сказок о разбойниках, я видел их собственными глазами, благодаря Андреа… Похоже на то, что они замышляют какую-то низость вместе с их сообщницей, Саккарди. Я нахожу, что сказанного достаточно, чтобы вы отныне забыли Ручини… Мы приняли его за джентльмена. Мы ошиблись. Вот и все.
Леди Диана ответила:
– Я верю вам, Джимми! Если все это так, с моей стороны было бы несправедливо настаивать. Не будем больше говорить об этом.
Джимми больше не упоминал имени патриция.
Леди Диана, со своей стороны, казалось, вычеркнула из памяти этот флирт. Постучали в дверь. Вошла Эмма и попросила его к леди Диане, одевавшейся к балу. Завязав свой студенческий галстук, он последовал за Эммой.
Уборная леди Дианы напоминала ателье портнихи. Это был невообразимый хаос платьев, белья, различных головных уборов в низкой комнате с выцветшей зеленой штукатуркой, расписанной арабесками и желтыми раковинами. В старинных канделябрах вместо восковых свечей теперь, по желанию леди Дианы, горели стосвечовые электрические лампочки.
– Джимми, спросила она, скрытая за трехстворчатым зеркалом, – на сколько человек вы рассчитываете сегодня?
– Вы разослали триста приглашений, следовательно, прибудет шестьсот человек.
– Ого!
– Но на подобном празднике не может быть меньше; ведь не каждый же день бывает коронование догарессы.
– Комической догарессы!
– Это ничего не значит… Мой друг, граф Цорци, главный редактор «Gazzetta di Venetia», сообщил вчера, что все большие газеты Милана, Турина и Рима опубликуют отчет об этом вечере… Вы поразите итальянскую аристократию, дорогая!.. А знаете, что больше всего интригует всю Венецию?
– Нет.
– Желание знать, кого вы изберете дожем!..
Леди Диана молча усмехнулась, в то время, как Эмма застегивала на ней платье номер четвертый.
Джимми бросил взгляд в зеркало.
– Я полагаю, что вы можете мне открыть, кого вы хотите избрать.
– Нет.
– Это, конечно, будет кто-нибудь из трех рыцарей: Мантиньяк, Деклинг или Краузе, не правда ли?
– Я еще сама не знаю… Дело в том, что я не могу решить, будет ли это приятно венецианцам, если я выберу иностранца.
– Верно. Я не подумал об этом… Но если Вы предпочитаете итальянца, у вас есть выбор: Барбариджо, Эрицио, Фоскарини, Лоренцетти, Троделетто, не считая других патрициев: Зенобно, Фаретти, Пезаро и принца д’Асполи… Почему бы в самом деле вам не разделить сегодня ночью вашу картонную корону с одним из них?
– Не беспокойтесь, Джимми!.. Я сумею решить вовремя… Как вы находите мой костюм?
– Чудо… Как вы хороши! Позвольте дожу in part bus[58] поцеловать вас за здоровье святого Марка, покровителя этого праздника.
– Нет, нет, Джимми, вы испортите мою прическу. Уходите… Да, чтобы не забыть: напоминаю вам, что вы должны быть сегодня вечером как можно незаметнее, вы не лорд Уайнхем, мой друг, не забывайте этого… Ни бестактностей, ни несуразностей, насколько это возможно.